В тисках похмелья. Сестра Ньецленда ушла. Но заваливает меня эсэмэсками, призывая ничего не говорить брату, не рассказывать ему про нашу «истинную связь», добавляя, что я «такой нежный», и настаивая на том, что объятья наши были крепки и нежны. Не знаю, про какую «истинную связь» она пишет.
Я пытаюсь восстановить события вечера. Тщетно.
Сквозь пузырьки аспирина в стакане я обвожу заправку мутным взглядом. Она будто парит в невесомости. Пространство-время сжимается. За стойкой один торговый агент говорит другому:
– Морали меня научил футбол.
Как мне взбрело в голову спать с сестрой лучшего друга? Пытаюсь найти ответ в мутных водах аспиринового раствора. На экране – футбол, играют «Родез» и «Ред Стар». Комментатор подшучивает над защитником-японцем, который постоянно падает лицом в газон после своих неуместных подкатов: «Может, японцы травоядные?» Штрафной «Родезу». Клиент просит полный бак. Рокот пятой колонки. Вибрирует мой телефон. Эсэмэс от Кассандры:
Стою на улице, напротив заброшенного дома, и медленно курю, наблюдая, как дым мешается в сумерках с моросью. Вдруг замечаю – что-то не так. Нуда: у крыльца дома стоит машина. Насторожившись, высматриваю малейшее движение. Ничего. Ни снаружи, ни внутри. И вдруг: хруст шагов по гравию. Тень. Открылась и захлопнулась дверца. Машина трогается, не включая фар. Я возвращаюсь в свое гнездо и пишу в записной книжке: «Станешь размышлять – готовься к серьезной мине». Телефон вибрирует снова. «Ред Стар» требуют пенальти. И добиваются. Красная карточка Улиссу, авейронскому защитнику. Улисс уходит. За то, что намеренно напоролся на уругвайского нападающего «Ред Стар», Эстрельяса, чтобы сорвать атаку. Один из агентов ворчит на решение арбитра:
– Не чемпионат, а содомия какая-то.
Я достаю телефон. Кассандра требует ответа на вопрос? Нет, это эсэмэска от Сейзы. Она спрашивает, в силе ли ночь зомби. Я отвечаю:
Как никогда я хочу ее видеть. Думаю о ней как никогда. И как никогда хочу стать ее «узником замка Иф». Выхожу на улицу выкурить …цатую сигарету и выпить кофе.
На улице мешаю пластиковой палочкой в стаканчике. (Люблю красоту этого простого жеста, могу повторять его вечно: будто в этом вращении – вся вселенная.)
Возвращаюсь внутрь. Торговые агенты все еще здесь. Сидят, навалившись на стойку, смотрят матч вполглаза и говорят про жидкостные инерционные радиаторы.
Я озадачен: чтобы понять, о чем речь, лезу в Гугл. 429 000 результатов. По первой ссылке задаются вопросом: «Какая инерционность лучше?»
На форуме «дом-милый-дом» один пользователь пишет: «Хочу поменять свою электрогрелку на инерционный обогреватель. Но не могу решить: какая инерционность лучше?»
Я звоню Ньецленду, узнать, как у него дела и какую инерционность он посоветует. Он не берет. Клиент входит, платит за полный и уходит.
Вообще, получается, что на заправке нет постоянства. Люди заходят и уходят. Все преходяще, мимолетно. Воплощение бега времени, само непостоянство. Моя заправка – как анти-храм, воспевает бренное, попутное, скоротечное. И лишь сама ее структура – инфраструктура – прочна и непреложна. Ну ладно, может, разве что люди возвращаются со сменой времен года и постоянство ее циклично. Но такое постоянство сложнее определить, обуздать.
Торговые агенты все никак не свалят. Они растягивают удовольствие, видимо, не слишком-то торопятся продавать свои радиаторы. Матч закончился. Теперь они смотрят новости. Сюжет про мигрантов в Кале их возбуждает. Один говорит:
– Мигранты только корчат из себя отверженных.
Хотел бы я быть Джейком Ламоттой и, не моргнув глазом, велеть им убираться вон. Но я только отпускаю замечание:
– А вы, по-моему, только корчите из себя торговых агентов.
Я звоню отцу, чтобы рассказать, как чуть не подрался с двумя разъяренными торговыми агентами. Он говорит, что занят, что он на талассотерапии в Бьяррице с новой подругой, что это любовь всей его жизни и что он перезвонит. И, уже кладя трубку, шепчет: «У нее кругом татуировки, что-то невероятное, ее тело как книга – открытая».
Ночь зомби в самом разгаре.
Холл кинотеатра. Перерыв между фильмами. Пока я обсуждаю с Сейзой предыдущую картину, «Планета страха», и финальную сцену погони, невысокая пухлая азиатка в шлепанцах пристально смотрит на меня издали. Я делаю вид, что не замечаю. Она подходит и говорит: «Я вас знаю, да, вас». Сейза смотрит на нее. Я тоже смотрю на нее. Мотаю головой. Азиатка настаивает: «Нет-нет, я точно вас знаю, теперь вспомнила, в «Тиндере», у нас было свидание, вы подошли ко мне, оглядели с ног до головы, потом развернулись, а когда я крикнула ваше имя, вы побежали. Мао Мао – это ведь вы, так?» Я отпираюсь: я никакой не «Мао Мао», ничего не знаю про «Тиндер», она обозналась, а если это такой подкат, то «вы же видите, что я со своею суженой». Она уходит, заявив, что я «настоящий дебил». Я думаю, что нынче все «настоящее». Сейза смотрит на меня. Я – на ботинки. Она спрашивает:
– Так ты есть в «Тиндере»?
Я яростно открещиваюсь.
Ночь, мы у нее, у метро «Телеграф».
Этой ночью мы в постели, но ничего нет. Я слишком робею перед ее красотой, чтобы заняться с ней любовью.
Ночь безлунная. Невозможная, как ее зрачки, как ее груди.
На грузовой парковке остановился тягач с полуприцепом. На боках – реклама:
ДОВЕРЬТЕСЬ НЕПРОДУКТИВНОСТИ
Шофер выходит, потягивается.
Я курю, шагая под окнами «Маяка», слышу выкрики, оскорбления, слезы, потом, через минуту, стоны. Пара занялась любовью после ссоры.
Гостиница, воплощение укромности, противоположна своей соседке-заправке: самой прозрачности, – а может, это ее отголосок, спутник.
Я лежу голый в постели и, вдыхая странный запах из кухни, смотрю телевизор, курю французские сигареты и
