А один из нас, Олег Алексеевич, так специально делал себе: стрелки на часах нарочно вперед отведет, чтоб потом сперва ужаснуться, как время летит, а после сказать себе с облегчением: слава тебе господи, сэкономил…
Даже странно, какую бездну воображения, энергии и смекалки тратят люди на то, чтоб самих себя обмануть…
Повесть о венской столовой булочке
Так бежит человек из детства не кругом, но лабиринтом жизненным, язык высунув, глаза вспучив, торопясь успеть вовремя на конечный, от родной парадной до родной проходной, вдоль знакомой спины забора гаражного с красноречивой надписью про «Динамо».
Ф.М. Булкин
Настал и такой момент в жизни одного из нас, Сергея Михайловича, что вдруг шел он из учреждения пятничным вечером, торопясь поспеть к дачным сборам, ибо ехали всегда в пятницу, часу в половине девятого, с расчетом, что пробки к времени этому рассосутся. И он шел, подгоняя себя ногами и мыслями, с венской булочкой из столовой за пазухой, и вдруг как-то мельком нечаянно, точно мимо чего-нибудь любопытного проходя, подумал: «А вот черт меня дери, не поеду!» – с чем продолжил суматошный свой путь, проложенный долгой супружеской жизнью, наблюдая, как против его движения в тополином цветении волочится в другую сторону пух, представляя, как обрадуется опять венской булочке его внучка Дашенька, на даче жившая, и, думая так, опять незаметно подумал: «А вот черт меня дери! Не пое…»
Но, однако, тут подошел автобус его, и, мысль не додумав, Сергей Михайлович был отвлечен насущным – привычно тревожными поисками проездного удостоверения.
Мысль вернулась, когда, спускаясь ступенями эскалатора, Сергей Михайлович, не сдержав себя в мерном движении, заскакал под неотвязный мотив «не-по-е-ду…», обгоняя прочие тела под землю ехавших, у которых (кроме женщин) на спинах жаркий летний месяц рисовал круглые темные пятна, и, удачно поспев к поданному составу, прислонился щекой к предупредительной надписи «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ».
«НЕ ПОЕДУ» – нечаянно прочиталось в нем, но тотчас выдавилось под телесным напором, исчезнув почти. И, протестуя, чувствуя, что теряет нечто гораздо более важное, с облегчением вспомнил… что не поедет….
Выйдя из метростанции, Сергей Михайлович какое-то время привычно боролся со стеклянным «ВЫХОДОМ», створка дверей которого особенно напирала сквознячным резиновым духом, оттесняя человеческие усилия прочь, но задние напирали, и, вырвавшись, уже мчался он к троллейбусной очереди, повторяя как заклинание…
«А вот черт, а вот черт дери… не поеду!»
Поехав, со странным удивлением вглядывался в серые усталые лица попутчиков: и они тоже едут куда-то, может быть, нехотя… И ему было грустно.
Выйдя из транспорта, Сергей Михайлович был застигнут звонком супруги своей, чтоб купил он батон, пакет молока, и… радостно вспомнил, что…
…А вот черт дери, не поедет! Или можно заодно купить и бутылочку. Живо вообразил себе, что, когда уж доедут до дачи они и всё наконец успокоится, он присядет в флоксовых сумерках на садовую лавочку, и бег его остановится в птичьем щебете простым человеческим счастьем…
В прихожей встретили Сергея Михайловича многие сумки, и некрасивая женщина лет давнишних, ужасно тревожного и сердитого настроения, с бисером капель на сливовых щеках, совсем непохожая на прежнюю его давнишнюю любимую женщину, что-то ему кричала, и с удивлением подумал Сергей Михайлович, как он мог… и черт его дери! не поедет!..
И с мыслью этой взялся поставлять сумки к лифтовым дверям, вынося все, что велено, и опять думал, почему с дачи и на дачу всегда и вечно везут они одинаково сумками и что он, черт его дери, не поедет!
В этот момент совершенно нечаянно выдохнул крамольную мысль свою вслух, и, оформленная в слова, неожиданно обрела она в нем весомость бесповоротно.
Очень скоро придя в себя от услышанного, супруга нахмурилась, размышляя, вступать ли в спор или просто с молчаньем ожидать, когда схлынет напавшая на Сергея Михайловича дурная решимость, и, размышляя несколько времени так, смотрела на него, и смотрела, смотрела… и тоже Сергей Михайлович смотрел на нее, и смотрел, и это было еще страшнее.
Лязгнув, распахнулись лифтовые двери, нарушая молчаливое противостояние их, но настойчивым лязгом своим еще более утвердили Сергея Михайловича в решении, и, дивясь на себя самого, отступая от пасти лифтовой, бунтарем извлек он вдруг из-за пазухи венскую столовую булочку и, впервые в жизни откусив ее сам, поперхнулся, закашлялся и совершенно демонстративно умер.
Будьте благословенны, выходные, созданные Богом для отдыха, прерывающие вечный бег человеческий из понедельника к понедельнику сорока восемью часами праздности и безделья, составляющими как недельную, так и конечную цель нашей жизни.
Ф.М. Булкин
Который день преследовала Вадима Петровича Самоежкина страшная спутница. Он оглянется – она здесь. Самоежкин в арку – она с наружной поджидает его стороны. Он в автобус бегом, еле дух переведет, сядет, отдышится, мысленно перекрестится, а она сидит слева.
Вид ее был известный и приметы весьма характерные, всем нам так или иначе знакомые и способные довести узнаванием до нервного истощения и сердечного приступа каждого из живущих.
«Женщина, неопределенного возраста, рост 160–180, сложения худощавого, одета в черный плащ-пальто, кроем саван. Руки длинные, пальцы тонкие, когти острые, капюшон».
Прежде никогда такого ужаса с Вадимом Петровичем не было. Но все случается в первый раз.
Он решил посоветоваться с приятелем, имеющим отношение к правоохранительным органам, рассказал все как есть. Хоть и стыдно бояться женщины, но, вообще-то, смотря какой. Приятель, выслушав, отнесся к случаю с пониманием, посоветовал написать заявление в полицию. Поразмыслив, Вадим Петрович под конвоем ужасной спутницы пошел в дежурное отделение по месту жительства. Та проводила Вадима Петровича к проходной, не решившись войти в хорошо освещенное помещение дежурки. Объяснился с дежурным через пуленепробиваемое окошечко. Написал заявление с просьбой меры принять, оградить, защитить, наложить на приближение запрет. Преследовательницу свою описал сколько мог подробнее, поприметно, фотографий несколько приложил. С чем дежурным принято было заявление Самоежкина и составлен был протокол.
Самоежкин описывал противоправные действия своей спутницы так: «Назойливое, круглосуточно совершаемое против воли моей слежение, проникновение в квартиру, места частного и интимного посещения, умышленно подстроенные встречи на улице, так же во всех учреждениях, где имею место я быть. Преследовательница использует психологическое давление, на вопросы мои, требования оставить в покое меня – молчит».
Самоежкину выдали КУПС – квитанцию, удостоверяющую, что заявление его принято, – с обещанием произвести по факту проверку. Из участка вышел он с большим облегчением, с верой в поддержку и профессионализм доброжелательно настроенных органов при погонах с дубинках.
