Немало тайного и личного есть и в „Наташе“. Так, странные переживания героини рассказа, которые можно назвать опытами метафизического ясновидения, напоминают происшедший с самим Набоковым случай с аршинным фаберовским карандашом, описанный им в „Даре“ и „Других берегах“, когда он, находясь дома после долгой болезни, мысленно сопутствует своей матери, поехавшей покупать ему подарок. И кстати сказать, тот эпизод в „Даре“, в котором описывается полудействительная встреча Федора Годунова-Чердынцева со своим отцом, пропавшим в экспедиции в Китае, имеет свой исток в „Наташе“, которая завершается такой же потусторонней встречей. Вымышленные путешествия барона Вольфа по Африке напоминают о том, что молодой Набоков, будучи кембриджским студентом, и сам едва не отправился в научную экспедицию в Африку, и находят свое развитие в „Даре“, где Федор со сверхчувственной ясностью воображает свои странствия по Китаю и Тибету. Надо заметить, что, как и в „Даре“, в этом раннем рассказе материалом для экзотических выдумок Вольфа служит документальный источник. Нигде, кроме нескольких городов России, не бывавший, Вольф отчасти пересказывает увлекательные путешествия знаменитого Генри Стэнли, его приключения в Конго во время экспедиции по розыскам пропавшего доктора Ливингстона. В книге Стэнли „Как я нашел Ливингстона“ (1872) есть описание упомянутого в рассказе озера Танганьика, и встречи с африканским царьком, и исполинских деревьев…
Но это просто. Другой вопрос будет мучить всякого, кто внимательно прочитает этот рассказ. Существует ли некая глубоко скрытая связь между Наташиными „припадками прозрения“ и вдохновенной ложью Вольфа о его встречах в Конго с удивительным колдуном? И сходится ли все это вместе в заключительных словах старика Хренова о какой-то „изумительной“ новости, напечатанной в свежих газетах? Что это за новость? Имеет ли она отношение к загадке самой жизни? Возможно ли узнать эту новость, находясь по эту сторону действительности?»
Рассказ публикуется по рукописи (черновик на 15 страницах с подписью и датой), хранящейся в архиве Набокова в Библиотеке Конгресса США. Нечетко написанная автором дата рассказа — скорее 1921, чем 1924 г., — послужила поводом для оживленной дискуссии среди исследователей (Д. Набоков, Д. Циммер, Г. Барабтарло), в результате которой он был опубликован в английском переводе Д. Набокова в «Нью-Йоркере» с указанием «около 1924 г.» (в капитальной биографии Набокова, написанной Б. Бойдом, указан 1924 г.). Нехарактерная для сочинений Набокова середины 20-х гг. слишком откровенная трактовка в рассказе темы потусторонности склоняли меня к мнению, что рассказ этот — из числа самых ранних и не мог быть написан в один год с такими зрелыми вещами, как «Картофельный Эльф» или «Трагедия господина Морна». Однако недавно замеченные мною гомологичные места в «Наташе» и в рассказе «Пасхальный дождь» (весна 1924 г.) подтверждают, что рассказ был написан, вероятнее всего, в 1924 г. Вот это место в «Наташе»: «Отец ее нагнул голову в другую сторону и очень тихо, очень взволнованно сказал: „Душенька, сегодня в газете есть что-то изумительное“». А вот из «Пасхального дождя»: «…и входил кто-то, похожий не то на Платонова, не то на отца Элен, — и, входя, развертывал газету, клал ее на стол <…> И Жозефина знала, что там, в этой газете, какая-то дивная весть…»
Для настоящего издания рассказ заново выправлен по рукописи.
…бельгийский инженер — тоже любопытный человек. Клялся, между прочим, что в 1895 году… — В указанный год Конго находилось под властью бельгийского короля Леопольда II, финансировавшего экспедицию прославленного путешественника Генри М. Стэнли в Центральную Африку.
…приняв светящийся циферблат часов, лежащих рядом на стуле, за ружейное дуло, неподвижно направленное на него. — Это сравнение повторится у Набокова в стихотворении «Расстрел» (1927).
Раз, когда мне было лет десять, я сидела в столовой и рисовала что-то. — Далее в рукописи следует вычеркнутый фрагмент: «Ах, я даже помню, что слона в купальных трусиках. Такая была книга с картинками, о том, как все звери поехали на море купаться».
…звучит оранжевая духовая музыка… — Эпитет, неразборчиво написанный Набоковым, удалось прочитать Г. Барабтарло, нашедшему его тематический эквивалент в набоковской «Защите Лужина»: «…и вдруг в отдалении — наплыв военной музыки: она приближается оранжевыми волнами…». В письме от 28 ноября 2009 г. Д. Набоков писал мне по поводу этого места следующее: «Как Вы можете видеть в напечатанной версии [моего английского перевода рассказа], я решил оставить „оранжевую музыку“. Есть еще одно место у Набокова, где используется этот синестетический эпитет…»
— Я тоже так думаю, — проговорила она и повеселела снова. — Далее в рукописи следует вычеркнутый фрагмент:
«— Папе обещали службу, — сказала она. — На днях выяснится. Тогда мы заживем отлично.
Ей представилась мгновенно какая-то тихая жизнь в солнечном краю, веранда, соломенный столик, и отец, в белом кителе, играет в шахматы с кем-то».
Кто же из нас двоих действительно побывал в Индии… Разумеется, я… — Далее в рукописи следует вычеркнутый в связи с предыдущим местом фрагмент:
«— Вы играете в шахматы? — вдруг спросила Наташа.
— Играю, — сказал Вольф. — И вот еще что, знаете, мне хотелось хлыстом вытянуть этого человека за возмутительную лень всех его пяти чувств…»
Приехав обратно в город, они пошли домой пешком. — Далее в рукописи вычеркнуто окончание предложения: «так как у обоих не оказалось денег».
Венецианка (5 октября 1924). Впервые рассказ был опубликован в английском переводе Д. Набокова в 1995 г. Оригинальный текст впервые: Звезда. 1996. № 11. С. 26–41.
Форнарина — т. е. булочница, прозвище полулегендарной натурщицы и любовницы Рафаэля римлянки Маргариты Лути. Считается, что Себастиано дель Пьомбо, который в Риме сблизился с Рафаэлем, изобразил ее на одном из портретов, однако достоверных сведений о ней настолько мало, а разного рода домыслов настолько много, что еще Флобер заметил в «Лексиконе прописных истин»: «Форнарина. — Была красивой женщиной; дальнейшие сведения о ней излишни» (пер. Т. Ириновой).
Luinesco — считается, что Бернардино Луини (ок. 1480/82–1532), одному из самых известных учеников и эпигонов Леонардо да Винчи, особенно удавались Мадонны и вообще молодые и отроческие фигуры, а своеобразный тип, который он придавал им, известен как «Луиневский».
Бахман (октябрь 1924; Руль. 1924. 2, 4 нояб.). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».
М. Шраер приводит текст русского письма, написанного д-ром Бернхардом Хиршбергом из Франкфурта-на-Майне к Набокову 8 марта 1925 г., в котором он, приняв историю с Бахманом за действительный случай, называет рассказ «статьей» и просит разрешения перевести ее на немецкий язык для публикации в одной из местных газет: «Насколько мне известно, германская печать почти ничего не писала о покойном Бахмане». Неизвестно, был ли ответ Набокова и состоялась ли эта публикация (М. Шраер. Набоков: темы и вариации. СПб., 2000. С. 202).
…трепет его игры запечатлевался уже на воске… — В фонографе звук записывался на покрытый воском цилиндр.
Дракон (ноябрь 1924). Д. Набоков указывает, что рассказ был опубликован во французском переводе Владимира Сикорского, однако дату и место публикации установить не удалось. Оригинальный текст впервые: Звезда. 1999. № 4. С. 3–6.
Рождество (декабрь 1924; Руль. 1925. 6, 8 янв.). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».
Письмо в Россию (январь 1925; Руль. 1925. 29 янв. С указанием: «Из второй главы романа „Счастье“»). Рассказ вошел в сборник «Возвращение Чорба».
Драка (июнь-июль 1925; Руль. 1925. 26 сент.).
…бежал к воде, шумно в нее врезался. — В частично сохранившейся рукописи рассказа после этого следует: «Я плыл, крепко зажмурившись, мечтая, что вот открою глаза и увижу не берлинское озеро, а черные текучие отражения русских ольх, синюю стрекозу на осоке, световую зыбь на сваях старой купальни».
…с тропкой шерсти, сбегающей посередке. — В рукописи далее следует: «Он говорит, что вода сегодня теплая, что к полудню солнце греет жарче. Я отвечаю улыбками и кивками, я знаю, это глубокая и прекрасная философия, и мы снова безмолвствуем. И ровно в половине первого, напитавшись досыта солнцем, он встает, одевается, собирает в тюк одеяло, полотенце, зонтик, и, пожелав мне „Доброго дня“, неспешно удаляется». Незнание героем немецкого языка подчеркивается в рукописи фразой, с которой он обращается к своему визави: «Грихланд, нихт вар?». По-видимому, Набоков хотел сказать: «Griechenland, nicht warh?» — «Греция, не правда ли?»
