хватит, – сказал Боб. – А кто был этот, с крылышками? Не ангел же? А может, шерстокрыл?
– Конечно, не ангел. Откуда ангелы в Австралии? Они преимущественно сосредоточены на Ближнем Востоке. Это, Боб, был обыкновенный Эрот. Амур, если угодно. Бог любви. Один из богов любви. Самый шаловливый.
– Да, Греция к Австралии ближе, чем Ближний Восток, – сказал Боб, – потому что это он к нам ближний, а к Австралии дальний. Зато наш Дальний для нее ближний. Кстати, там Амур есть.
– Браво, Боб, – не смутился Рассказчик. – Ты делаешь успехи. Тебя пора избирать действительным членом Географического общества. Ну, а теперь послушайте еще одну небольшую историю.
– Действительным членом – это здорово! – сказал Боб.
3. История об Эроте и Мимозе
– Боб, закрой левый глаз, – попросил Борода.
– Ну, чего? – Боб посмотрел на Бороду правым глазом.
– Размечтался, одноглазый!
– Один ноль в твою… – сказал Боб. – Кстати, об одноглазых, как я, и о слепых, как Пью. Пока не забыл. Слепой с одноглазым по бабам пошли. Вел, понятно, одноглазый. Вел, вел и глазом своим единственным на сучок напоролся. «Вот и приехали», – говорит. «Здравствуйте, девочки!» – сказал слепой.
– Очень мило, – сказал Рассказчик и поморщил нос. – Среди слепых одноглазый – царь.... Мимоза была дочерью… Ну, да это неважно, чьей она была дочерью. Эта история не о проблемах детского воспитания. Нимфой, одним словом, была. Они тогда все поголовно или нимфами были, или богинями. Это потом уже, гораздо позже, стали стервами и ведьмами.
Борода довольно крякнул.
– Да-да, много позже. Когда за нас замуж вышли, – пояснил Рассказчик.
Боб стукнул Бороду по плечу:
– Как он тебя!
– Пусть она будет дочерью Зевса, – попросил Борода.
– Сделаем, – согласился Рассказчик. – В конечном итоге они все были его дети. Ну, а мать у нее была женщина небесной красоты. Ею пленился громовержец и, когда ее муж был на охоте, явился к ней в образе мужчины. Тогда женщины были уравнены в правах с мужчинами. Охота есть охота. А после охоты на свет божий явился прелестный ребенок в образе нимфы Мимозы.
– Я знаю одно такое местечко, – не удержался Боб. – На Алтае. Алиментной горой называется. Там студенты готовятся к сессии, а девки потом детей рожают. Продолжай, продолжай.
– Опустим ее детский возраст, как не имеющий прямого отношения к нашей правдивой истории, детство прошло, и вот мы видим ее прекрасной девой в струях прозрачного ручья. Был солнечный жаркий день и все живое залезло в воду. А надо сказать, Мимоза была не только красавицей, но и чрезвычайно доброй и отзывчивой девушкой. Как в сказках Андерсена. Она перевязывала зверям и птицам раны, лечила их, помогала людям, кормила голодных и одевала раздетых, давала приют бездомным. Всяк мог рассчитывать в ее доме на помощь и милосердие. И ни разу еще ее сердце не дрогнуло при виде прекрасного юноши. Не потому, что у нее не было сердца или вокруг не было юношей, просто она не поднимала на юношей свой взор. Не обращала на них внимания, чтобы было яснее. И тут она увидела хорошенького кучерявого мальчика…
Боб поднял вверх указательный палец:
– О! Эрот. Он же – Амур.
– За спиной у мальчика был лук и колчан со стрелами. Он на крыльях спустился к ней откуда-то сверху и спросил:
– Не прогонишь? Жарко сегодня. Расстарался сегодня Гелиос!
– Купайся, купайся! Водичка сегодня чудесная. Как тебя звать, малыш?
– Ты меня не знаешь? – удивился мальчик и недоверчиво посмотрел на девушку.
– Нет.
– Купидон.
– А почему я должна тебя знать? – улыбнулась она и ласково потрепала Купидону его кудряшки. Прикосновение ее руки вселило в душу Купидона необычайный восторг, которого он не испытывал даже тогда, когда пускал из своего лука золотую стрелу в сердце всесильного деда. Стрела, правда, терялась там, как иголка в стоге сена, но, тем не менее, принуждала Зевса домогаться любви какой-нибудь простушки нимфочки или корыстной смертной женщины. – Ты где живешь?
– Далеко, – ответил Купидон и склонил свою курчавую головку ей на грудь. Девушка гладила его по головке, а он закрыл глаза и затих, боясь неосторожным движением прогнать эти чудные мгновения.
– Ты чудо какой хорошенький. У тебя, наверное, красивая мама.
– Красивая, – прошептал Купидон. – Но ты лучше.
– Нет, – засмеялась девушка. – Лучше мамы нельзя быть.
Купидон не стал возражать, так как для себя уже решил, что эта девушка будет первая (и последняя), кого он не поразит своей стрелой. В ее прикосновении он столько чувствовал нежности, ласки и любви, сколько не перепадало ему даже от его матери, богини Любви. «Пусть свою любовь она дарит мне, чем кому-то другому», – решил он.
– Тебя звать Мимоза?
– Ты знаешь меня? – удивилась девушка.
– Как всех, кого я знаю. Держи, – он протянул ей свой кулачок и разжал его. На ладошке лежала маленькая веточка мимозы. – Это шпилька. Она золотая. Заколи ею себе волосы.
– Какая прелесть! – восхитилась Мимоза. – Спасибо! – и она расцеловала малыша в щечки. Раз, другой, третий.
Малыш почувствовал необычайный прилив нежности к девушке.
– Это не обычная шпилька. Тот, кто носит ее, никогда не снимая, всегда счастлив.
– А я и так счастлива сейчас.
– Ты не ведаешь еще, что такое «всегда».
– Ну и что? Раз мне хорошо, зачем мне ведать что-то еще?
– Ты, как все! – звонко рассмеялся мальчик. – В том числе и моя мать. Ей тоже подавай что-нибудь непременно в данную минуту. Ты только подумай, сколько твоих «сейчас» помещается в одном моем «всегда»! Не морщи лоб, тебе не сосчитать. Вот видишь, у меня колчан. В нем два отделения. В одном лежат стрелы, возбуждающие любовь, а в другом – убивающие ее.
– Я смотрю, у тебя их поровну будет.
– А как же! У меня все по-божески. Плюс-минус, чет-нечет, любит-не любит. У меня четкая бухгалтерия. Я за нее каждый раз в конце года перед дедом отчитываюсь. Перед ним не смухлюешь.
– Ну, и зачем ты мне показываешь этот колчан?
– А затем, что вот тебе эта стрела, из первого отделения, и вот тебе мой лук. Вложи стрелу в лук, прицелься мне вот сюда и выстрели.
– Но я же убью тебя! – воскликнула Мимоза.
– Нет, чудачка! Ты меня этим возродишь. Стреляй!
– Я не буду. Вдруг ты перепутал стрелы?
– Ну, перепутал. Тебе-то что? Выстрелишь другой.
– Нет, я не могу. Боюсь. У меня не поднимается рука нанести тебе даже небольшую ранку. Ты такой миленький. И объясни мне, зачем я должна делать это?
– Много будешь знать, Мими, скоро состаришься. В конце концов, ты нимфа или ты кто – может, сама Афина? Ой-ой-ой! Я боюсь! –
