Идалия, обращаясь к брату. — Слышишь ли, как они рассуждают, когда дело идет о счастье дочери? Ведь я же говорю, что это составит мое счастье.
Старый аптекарь был слишком огорчен и опечален, чтоб продолжать разговор, и потому уселся близ жены и, вздыхая, начал вытирать очки.
— Хорошо, — сказал он через несколько времени, — сегодня, кстати, Вальтер должен быть у меня для подписания некоторых бумаг.
— И вы его не попросите в гостиную? — спросила дочь.
— Почему не попросить, но только он не придет.
— В таком случае, я сама его приглашу! Пан Рожер засмеялся.
Разговор на этом и прекратился. Но вечером Вальтер действительно пришел в кабинет к Скальскому, а панна Идалия, которая его поджидала, через несколько минут пришла просить его на чай к матери.
Доктор посмотрел на разодетую, красивую панну и молча поклонился.
— Чрезвычайно вам благодарен, но я занят, — сказал он.
— О, неужели вы откажете нам зайти на минуту? Усердно прошу вас.
И, не ожидая ответа, панна Идалия смело подошла к нему, подала руку и повлекла его наверх с торжествующим видом. Мать, увидев это, побледнела, а потом покраснела. Вальтер, очевидно, был в смущении; он, очевидно, был недоволен собою, обнаруживал крайнюю холодность, но панна Идалия решила ни на что не обращать внимания. Усевшись возле него, она первая заговорила на тему о том, как ему должно быть скучно.
— Я никогда в жизни не скучаю, — отвечал Вальтер, — потому что постоянно занят.
— Так тоскуете.
— Нимало, мне только надоедают люди.
— Как и женщины?
— Женщины в особенности, — отвечал доктор, — я отвык от их общества.
— Значит, надо привыкнуть снова.
— А для чего мне это? — спросил Вальтер.
— Конечно, возвратившись на родину, вы не останетесь одиноки и захотите устроить себе семью.
Доктор посмотрел на нее удивленными глазами.
— Семью в жизни человека создает не его воля, но Божья. — Если она разорвалась, если лопнули узлы, ее соединявшие, — горе остается навеки. На этом трауре ничего уже нельзя посеять.
— Значит, у вас было семейство? — спросила панна Идалия, рисуясь и смотря пристально в глаза своему собеседнику.
— Да, вымерло, — отвечал сухо доктор.
Панна замолчала, играя веером, но доктор не мог поднять глаз, чтоб не встретиться с ее взором; очевидно, это беспокоило его.
"Чего ей надо от меня?" — подумал он.
"С этим человеком нужно действовать напролом!" — подумала в свою очередь Идалия.
— Что вы любите? — спросила она после некоторого молчания.
— Я? Уединение и труд.
— И музыку?
— Очень люблю, только настоящую.
— А что вы называете настоящей? Вальтер улыбнулся.
— Ту, которая возвышает и умиляет душу, в которой выражается и горе, и радость, в которой дело идет о мысли, а не об искусственном пеленании ее и удушении.
Панна Идалия не совсем поняла.
— Это значит, что вы любите только музыку серьезную, религиозную?
— Да, музыку, — отвечал доктор, — потому что музыка одно, а игра другое, так точно как не одно и то же лубочная картинка и художественное произведение.
Панне Идалии даже захотелось зевнуть. Она чувствовала, что шла не твердо по этой почве, и доктор показался ей скучным.
— А читать любите? — спросила она.
— Люблю, но только то, что учит мыслить. Значит, нечего было распространяться о литературе.
— Итак, вы хотите остаться одиноким навсегда? — спросила панна Идалия через несколько минут.
— Как вы это понимаете? — холодно сказал Вальтер. — У меня уже много знакомых.
— Что такое знакомые?.. Вы… вы не располагаете жениться?
Вальтер рассмеялся, панна Идалия покраснела.
— Разве только если бы сошел с ума! — воскликнул Вальтер.
— Отчего же? Ведь вы не очень стары.
— Вы находите?
— Вы интересны, весьма интересны и можете нравиться.
Несмотря на обычную свою суровость, Вальтер начал смеяться сардонически.
— Вы насмехаетесь надо мною, — сказал он.
— Даю слово, что говорю серьезно, очень серьезно.
Доктор посмотрел пристально и пожал плечами.
— А как вы полагаете, сколько мне лет? — спросил он.
— Самое большое пятьдесят с лишком, много шестьдесят.
— А известно вам, какой обыкновенно бывает средний век?
— Неизвестно, но знаю, что женатые люди живут долее холостых.
— В какой это вы читали статистике?
— Не помню.
— Но зачем же вы так заботитесь обо мне? — насмешливо спросил Вальтер.
— Я объясню вам свои ребяческие и наивные вопросы. Если я вижу человека самостоятельного, но бессемейного, мне становится жаль тех, которые могли бы разделять с ним счастье. Это неестественное положение.
Панна Идалия остановилась. Доктор молчал несколько времени.
— Знаете ли, — сказал он, наконец, — никогда не следует касаться подобных вопросов с незнакомыми людьми. Кто знает, какие можете разбудить в душе их воспоминания!
"Вот тебе и раз!" — подумала панна Идалия и прибавила вслух:
— Извините, пожалуйста, но зато я сяду за фортепьяно и сыграю вам что-нибудь из Мендельсона, который причисляется иногда к серьезным музыкантам.
Весь этот разговор Вальтер слушал, по-видимому, более с удивлением, нежели с волнением, и когда панна Идалия уселась за фортепьяно, он воспользовался этим, чтоб пристальнее всмотреться в нее; но в глазах старика не блеснул ни один луч того чувства, которое хотели разбудить в нем.
Мать, предупрежденная уже о своих обязанностях, начала нашептывать доктору о достоинствах дочери; бедная женщина принудила себя даже высказать особенную похвалу, что дочь ее преимущественно любит людей серьезных и что давно уже решилась не выходить замуж за молодого человека.
— Это очень странно, — сказал холодно доктор, — но доказывает только незнание света и людей.
Когда панна Идалия встала, ожидая похвалы, Вальтер сказал ей что-то лестное, но без малейшего восторга. Панна, принявшая решение затронуть сердце Вальтера, убедилась с грустью, что это было не так легко, как ей казалось сначала. Однако это не сразило ее окончательно. За чаем вошел пасмурный Милиус. Со времени разлуки с Валеком Лузинским, о котором он никогда даже не упоминал, все заметили, что он сделался печальнее и был как бы не в своей тарелке. Он положительно переменился.
— Извините, — сказал он, — что я незваный явился по старому знакомству. Я ищу пана Вальтера, который искал меня в свою очередь.
Вальтер, по-видимому, тоже обрадовался встрече с Милиусом, схватил шляпу и, несмотря на то, что панна Идалия хотела взять ее у него из рук, вежливо извинился и вышел.
Отойдя довольно далеко от аптеки, Вальтер остановился.
— Ты давно знаешь Скальских, Милиус?
— Как же может быть иначе?
— Что ты скажешь о панне Идалии?
— О панне Идалии! Трудно сказать что-нибудь, исключая того, что пошла бы за старого дьявола, если б у него был миллион в когтях.
— А! — произнес Вальтер.
— И прибавлю, что уцепится и за тебя, чуя деньги. Девушка ни то ни се, довольно избалованная, а может быть,
