Олег Гриневский - Тайна Великого Посольства Петра Великого

Однако и теперь размещение не прошло гладко. На этот раз польский посол повздорил с венецианцем. Поляк, злорадно записал Возницын, и дальше скандалы чинит: на месте, где уже стоял венецианский посол, свою палатку поставил, да еще спиной к нему. Снова началась склока, которая продолжалась несколько дней. И только 21 октября поляки перенесли палатку.

Теперь все наконец встали на своих местах в полном соответствии с принципом равенства, положенного в основу размещения. Но равенство равенством, а Прокофий Богданович не упускает возможности сообщить в Москву, что встал он всетаки по правую руку от австрийцев, а поляк - по левую. Это расположение и показано на коробочке из Исторического музея. Конечно, может быть, переусердствовал Прокофий Богданович с размещением. Но ведь это был XVII век...

А еще через неделю и пан Малаховский, получив, видимо, указания от короля, протянул руку для примирения, валя всю вину за прошлую ссору на несообразительность своих людей. Теперь он просил у Возницына совета и помощи, так как начинались переговоры, а на них речь должна была пойти о передаче полякам Каменца. Малаховский очень рассчитывал на поддержку Москвы.

* * *

Жизнь дипломатического лагеря на Дунае постепенно входит в свою колею.

"Цесарцы и венеты, - записал Возницын, - в станах своих построили себе светлицы и конюшни и поварни деланные привезли из Вены, а я стою в палатках, которые купил в Вене; терпим великую нужу и стужу, а больше в сене, и овсе, и дровах: посылаю купить верст за двадцать и за тридцать, да и там добывают - что было, то все выкупили".

Но куда больше тревожат его смутные дела, творящиеся в Карловицах. Подозрения, возникшие еще в Вене, переросли в уверенность: цесарцы обманывают, вопреки обещаниям, данным царю, тайно договариваются с турками, а Россию хотят отстранить от участия в переговорах, Поэтому все его попытки обьединить союзников, выработать общую платформу для переговоров натыкаются на их глухое сопротивление. Он жалуется царю:

"Немцы всякие пересьыки через посредников о своих делах чинят, а нам едва что сказывают, от чего мы здесь и слепы, и глухи, и ничего в действо произвести не можем".

В то же время австрийцы, пользуясь преимуществом в общении с турками, втихомолку настраивали их против Возницына. Об этом свидетельствует такой происшедший в середине октября случай. К шатрам московского посла, живописно раскинувшимся на холмах у Дуная, подъехала группа турецких всадников.

- Кто тут стоит? - спросили они.

- Московский посол, - ответили люди Возницына.

- А, тот, кто не хочет мириться?

- Кто вам сказыл?

- Немцы сказывали.

- Лгут немцы, - говорят русские, - буде хотите пить или есть, подите в шатры.

- Когда не хотите мириться, есть и пить у вас не хотим.

Поразмыслив над всем, посол пишет в Москву:

"Доношу тебе, Государь, что турки, как я вижу, во всем на посредников положились и надежду свою иа них имеют и через них дело свое делают... А наше дело зело трудно, потому что во всем неволя первое через цесарцев, а потом через посредников, и за таким поведением как что выторгуешь..."

Как выходитъ из такого положения? И Возницын решается на смелый, хотя и рискованный шаг - установить собственный тайный канал связи с турками.

* * *

Вторым послом у турок (заместителем главы делегации, как бы мы назвали его сейчас) оказался грек Александр Маврокордато - переводчик и секретарь великого визиря, а главное - давний друг-приятель Прокофия Богдановича еще по Константинополю, через которого и тогда все дела делались. Важной персоной был этот грек в Оттоманской империи. Последние 50 лет бразды правления держали там, сменяя друг друга, великие визири из фамилии Кепрюлю. При них в качестве переводчиков, а по сути дела - государственных секретарей, носивших звание "великих драгоманов", находились два грека. И нередко на базаре в Константинополе, когда втихомолку, а когда и открыто, люди спорили, кому же на самом деле принадлежит власть великим визирям или великим драгоманам. Одним из них и был Александр Маврокордато.

Сын преуспевающего греческого купца, он получил блестящее по тем временам образование. В греческой коллегии св. Афанасия в Риме обучался европейским языкам. В Падуе изучал медицину, в Болонье - философию, где и заслужил степень доктора медицины и философии.

Вернувшись в Константинополь, Маврокордато стал профессором риторики в греческой школе в Фанаре и занимался врачебной практикой. Его трактаты по кровообращению были переведены на немецкий, французский и испанский языки. Он писал книги по богословию, истории, гражданскому праву.

Но вскоре, судя по всему, жить наукой ему наскучило, и он решает попытать счастья в политике. В 1673 году Маврокордато становится великим драгоманом. Вот тут-то испытал он все превратности судьбы - взлеты, падения и чуть ли не смертную казнь.

После неудачной осады Вены в 1683 году был казнен великий визирь Кара-Мустафа. Вместе с ним попал в немилость и Маврокордато, которого обвинили в том, что он якобы советовал начать злосчастную осаду. Смерти тогда он избежал только потому, что пожертвовал всем имуществом.

Но все возвращается на круги своя в Оттоманской империи. Прошло время, и Маврокордато снова занял пост великого драгомана, но уже при другом визире. В 1688 году его послали в Вену для заключения мира с Австрией. Но пока шли эти переговоры, пал визирь, который ему покровительствовал. Маврокордато должен был разделить его судьбу, но устроил дело так, что оказался задержанным в Вене в качестве военнопленного. Там он скрывался до тех пор, пока в Константинополе не сменилась власть и не пришел новый визирь, благоволивший Маврокордато. Ко времени Карловицкого конгресса Маврокордато было уже 60 лет. По словам венецианца Рудзини, это был просвещенный и опытный политик, полный ума и таланта, хороший оратор. На эти переговоры Маврокордато имел свои виды: использовать их, чтобы подняться по иерархической лестнице и получить в княжение Молдавию или Валахию.

* * *

Есть золотое правило в дипломатии: умей налаживать дружеские связи с разными людьми - всегда пригодится. Пусть напряжены отношения между странами - их представителям все равно нужно уметь сохранять добрые отношения. Уж как враждовали между собой Россия и Турция, иных русских послов в башню сажали, а они с турецкими знакомыми и оттуда связи не теряли.

Вот и Возницын сумел использовать старое знакомство. Маврокордато, как и многие греки, которые родились и жили в Турции, сохранял верность православной религии. А в местечке Карловицы проживал тогда сербский патриарх Арсений Неноевич. От него и потянулась ниточка. Позаимствовал у него Прокофий Богданович расторопного чернеца по имени Григорий и, переодев в мирские одежды, послал с письмецом к старому знакомому в Белгород. Послание это настолько яркое, что его стоит привести полностью как пример дипломатической переписки XVII века.

"Изящнейший, словеснейший, благороднейший великий логофет, мой господин и древний друг, и посол полномочный! Радуюсь аз по премногу, что, по повелению многолетнего моего государя, случися мне не с иным с кем, только с изяществом вашим, другом моим драгим, соглагольствовать о делах двух Великих Государей наших. В истине есть надежен и известен на благоприятствие вашего изящества Умоляю ваше изящество, поклонитесь от меня первому послу Рейз-Эфенди, и желаю быти в приятельстве, и с ним еще желаю, прежде неже съездемся на разговоры публичные, имети бы нам некоторое сношгние о некоторых делах через верных людей, о чем да воспримет прилежание и попечение ваше изящество якоже знает, и да даст ответ с сим листоносцем:

Прокофий Богданович Возницын".

Передал это письмо чернец из рук в руки 10 октября, но вернулся без ответа - туркам подумать нужно, дело-то серьезное затевается. Зато рассказал чернец о слухах, которые гуляют в турецком стане в Белгороде. Там считают, что будто мир дело уже решенное и турки сильно окончания войны желают. Хлеб там, да и здесь, дорог, а также всякая живность и дрова. Посетовал по этому поводу Прокофий Богданович. Однако же время идет, а ответа от давнего знакомца все нет. Тогда Возницын другое письмо направил, но в тот же день и ответ получил.

После горячих заверений в дружбе хитрый Маврокордато написал:

"О делах же, о которых изволишь напомнить, с радостью поговорить готов еще до общего съезда. Поэтому со всяческим дерзновением изволь мне обо всем написать. таинства ваши сохраню и ответ дам". Другими словами: на тайные переговоры согласны - выкладывай карты на стол.

Два приятеля условились также и дальше пользоваться услугами расторопного чернеца Григория, который умел незаметно проскользнуть степью, минуя союзные станы. Но основной канал связи они решили установить через "дохтура" Посникова.

* * *

Итак, два доктора - философии и медицины, выпускники Падуанского университета, встретились на берегу Дуная, чтобы поговорить на дипломатические темы. Разговор у них шел и на греческом, и на латыни, да и итальянским баловались. Начинать пришлось Посникову. Так уж положено: кто напросился на разговор, тот и начинает. "Сия комиссия, - стал нагнетать пессимизм Посников, - чаять благополучного окончинин не воспримет" из-за великих трудностей и себялюбивогосоревнования участников. Поэтому туркам и русским, осторожно намекнул он, можно бы и подумать о собственных интересах. Немцы и поляки их ссорили, лгали им, и за одно это их надобно проучить. Давайте, начал прощупывать почву Посников, заключим между собой перемирие, пусть даже не на многие годы. А во время перемирия через посредничество крымского хана или же через особые посольства можно будет договориться и о вечном мире. В то же время он не советует туркам искать мира с немцами, венецианцами и поляками. Пусть они продолжают воевать с цесарцами, которые будут ослаблены выходом Москвы из союза. А царь будет содействовать туркам, мыслить, как ему отомстить немцам за их ложь. Ну а уж если во время перемирия не удастся заключить мир с Москвой, турки будут вольны помириться и с немцами.