Божьей Вольке, отпустил извозчика, ибо самолюбие будущего великого человека не дозволяло ему подъехать на простой телеге к дому, всегда наполненному гостями, и он хотел показать, что как бы явился пешком из поэтического каприза.
По особенному случаю, на этот раз он не застал у пана Богус-лава почти никого из гостей и мало слуг, потому что главный корпус этой армии отправился на несколько дней на охоту. Богунь остался один и трудился, как ему казалось, над своей поэмой "Нерон".
Несчастная эта была поэма, которую всегда кто-нибудь прерывал в минуты вдохновения; разумеется, вдохновение потом не возвращалось, и оставалась лишь белая бумага, которой профаны раскуривали трубки. На этот раз Богунь написал стихов двадцать, обещая себе прибрать рифмы впоследствии. Его измучила работа, уединение начало уже томить, и он с большой радостью приветствовал товарища по музе.
— Знаешь ли, — сказал он, — у меня гостит барон. Он сохраняет инкогнито, самое строжайшее инкогнито, и, кажется, хотел посылать за тобой. Ночью приедет сюда кто-то для совета. Хорошо, что ты явился сам по предчувствию. Барон наверху, никуда не выходит, и ты можешь с ним побеседовать.
Валек поспешил наверх. Барон удивился, но встретил его с радостью:
— А я именно хотел посылать за вами, — сказал он.
— Разве есть что-нибудь новое? — спросил Лузинский.
— Не знаю. Мамерт придет сюда пешком в сумерки; по-видимому, должно быть что-то важное.
— Нехорошее? — спросил Валек.
— Очень может быть, что и нехорошее, не знаю подробностей. Известно лишь, что кто-то, какое-то непонятное таинственное влияние мешает нам. Словно в Туров дошли какие-то слухи, возбудили там волнение, потому что Клаудзинский испуган.
— Но кто же? В чем дело?
— Не знаю.
— Но уверены ли вы в Мамерте?
Барон покачал головой.
— Кажется, должны бы верить ему.
— Не лучше ли было увидеться с паннами и узнать кое-что от них самих?
— Конечно, — воскликнул барон, — но каким образом? Сохрани Бог, подсмотрит кто-нибудь, и тогда все дело пропало.
— Я пойду посоветуюсь с хозяином.
Валек быстро сбежал вниз: нетерпение достигнуть поскорее цели придавало ему отваги, которой он обыкновенно не отличался.
— Послушай, Богунь, — сказал он хозяину, — ведь ты бываешь у родных в Турове?
— Очень редко.
— Нет ли у тебя благовидного предлога съездить туда на минуту?
— Можно поискать. В чем дело?
— В том, чтоб мне можно было каким-нибудь способом переговорить с графиней Изой.
Богунь покрутил усы.
— Предположим, что я туда поеду, — сказал он, — но вопрос — допустят ли меня к Изе и улучу ли я минуту шепнуть ей несколько слов? Но где же ты думаешь увидеться с нею?
— Это уже положительно легко: переоденусь крестьянином и подойду к беседке; ведь графиням никто не запрещает там сидеть.
— Но если поймают Люис или дю Валь, будет худо! — воскликнул Богунь.
Валек немного смутился.
— Что же делать? — сказал он.
— Подожди, я поеду верхом к Люису, может быть, мне удастся.
Богунь был в душе честный малый, поэтому немедленно приступил к осуществлению плана, и так как у него на конюшне было больше порядка, нежели в доме, то через четверть часа был подведен оседланный Тамар — его лучший скакун. Богунь считался одним из лучших наездников; он с места пустил коня вскачь, и через минуту уже скрылся из вида.
Люис сидел скучный и задумчивый с сигарой на крыльце, как вдруг увидел облако пыли, потом гнедую лошадь и, наконец, Богуня.
Графчик немного нахмурился. Кузен остановился перед крыльцом.
— Хотел показать тебе скакуна, — молвил он, — и, не сходя с седла, возвращаюсь домой.
Люис иногда бывал вежлив.
— Но пусть же лошадь отдохнет немного.
Богунь потрепал коня по гриве.
— Есть у тебя гости? — спросил он.
— Никого, и я через два часа выезжаю на охоту.
В окне флигеля случайно показалась Иза, Богунь ей поклонился. Он подъехал бы к ней, не возбудив ни малейшего подозрения, но клумбы цветов и ограды не давали доступа к окнам.
— Я покажу тебе, как прыгает мой Тамар, — сказал он Люису. И, направив коня на флигель, он поднял его, перепрыгнул
клумбу, смял несколько цветов, перескочил через ограду и остановился перед окнами кузин, которые обе уже выглядывали.
Встревоженный и кое-что подозревавший, Люис хотел было подбежать к нему под предлогом, чтоб похвалить лошадь и посмотреть на нее ближе, как мать кликнула его с верхнего этажа. Люис должен был повиноваться. Богунь мигом осмотрел весь двор, вблизи не было никого, и он шепнул Изе:
— Завтра рано у беседки один молодой крестьянин хочет поговорить с тобой.
И тотчас же начал хвалить Тамара и смеяться. Иза покраснела и начала принужденно смеяться. Но Богунь поклонился ей и поскакал к Люису, который уж подходил к нему.
— Как? Ты не хочешь сойти? — спросил Люис, присматриваясь к гнедой лошади. — К чему такая поспешность.
— Мне необходимо сию же минуту возвратиться домой; я приезжал только показать тебе Тамара и пожелать доброго утра.
— И поломать немного цветов, — сказал граф, рассмеявшись.
— Кузины извинят меня.
— Конечно, если ты привез им какое-нибудь интересное известие, — молвил Люис, продолжая смеяться.
— Кузинам? Известие? О чем?
И Богунь громко расхохотался.
— Я не могу знать о чем, — заметил Люис: — может быть, о женихах, о которых они мечтают, как обыкновенно старые панны.
— Я в таких делах весьма плохой посредник, — сказал холодно пан Богуслав, — нет человека, который был бы беспомощнее в подобных обстоятельствах. Я никогда не умел вести и собственных интриг.
— Это ничего не доказывает; чужие поведешь отлично, за это ручаюсь.
— Ну, до свидания!
— До свидания!
Молодые люди поклонились друг другу, и когда взоры их встретились, ни один из них не увидел ничего особенного. Добряк Богунь был совершенно спокоен, а Люис как бы шутил.
Могло это быть и так и могло быть иначе.
Тамар полетел стрелой к Божьей Вольке.
Ни барон, ни Лузинский не хотели верить своим глазам, когда он возвратился.
— Как? Ты не был в Турове? — спросил Гельмгольд.
— Напротив, еду оттуда, — отвечал Богунь, — но, без предисловий, привожу вам не очень приятную новость.
— В чем же дело? Что такое? — спросили оба.
— Действительно, мне удалось шепнуть Изе, что завтра утром придет к беседке крестьянин для переговоров, но несносный Люис, который отошел было, вдруг намекнул мне, что я приехал к паннам с поручением от претендентов. Из этого я заключаю, что он уже догадывается кое о чем.
Молодые люди переглянулись.
— Если бы догадывались, — заметил Валек, — то не стали бы говорить, а просто постарались бы поймать.
— Э! Они предпочитают напугать, нежели сделать сцену, — отвечал Богунь. — Я их знаю; в них замечается что-то недоброе.
