ищи приют, а нас оставь в покое. Запомни только, у них никогда эта просьба не бывает последней.
– Да-да, вспомни Мериме, – сказал Рассказчик.
Кстати, у него Боб и нашел свой приют. В покое Рассказчика, как самого податливого и интеллигентного, был тот самый покой, к тому же последний по счету, после которого покоя больше не было. Боб тут же и захрапел, как утомленный дракон.
Когда за столиком на ресторанной веранде собрались Борода, Рассказчик и я, уже приготовлял свое опахало вечер и в воздухе запахло приближением Венеры. Мы с совершенно пустыми головами потягивали прохладительные напитки, заказав у расторопного малого «чего-нибудь совершенно легкого, для начала». Тут же мы и образовали, по предложению Рассказчика, священный тройственный союз, второй в новейшей истории, дали обет безбрачия и с легкой душой принялись за обед.
А через пару часов, зевая и потягиваясь, явился Боб и без лишних вступлений заявил, что принимает мусульманство.
– Я справлюсь, – сказал он. – В конце концов, мусульман в мире сотни миллионов. И у всех по четыре бабы.
– Соня, Тоня, Маня и Кавалерия, – сказал Борода. – И не меньше миллиарда.
– Если в одном месте убудет, в другом прибудет, – сказал Рассказчик. – Благословляем тебя. Ну а нам больше выпивки достанется, раза в два на каждого.
– Вот этого я как-то не учел, – сказал, садясь на стул, Боб. – Я еще раз крепко подумаю. Послушаю голос совести.
– Да уж, Боб, подумай. Послушай. Главное, не останься на бобах.
Собирающиеся в ресторан граждане и особенно гражданки шушукались и с интересом поглядывали на нашу компанию. Скорее всего, их интересовал в первую очередь приезжий мусульманин Али-Боба, поскольку такого раньше у них не было и просто не могло быть. Почтенный отец семейства, восседавший во главе стола рядом с нами, внушительно произнес, видимо, в назидание потомкам:
– А я бы взял секатор и этим секатором кое-кому из секачей произвел бы секвестр!
Потомки сдержанно захихикали.
Рассказчик кивнул на папашу:
– Не иначе как финансист. Боб, храни деньги в сберегательной кассе!
– У меня всего две монеты, – сказал Боб. – Неразменные. И звонкие. Но в сберегательную книжку не поместятся.
Однако вечер прошел спокойно и пристойно, и в урочный час мы все сладко дрыхли по своим кроваткам. Под утро меня разбудил комар. И не тем, что пил мою кровь, а тем, что тревожил мою душу песней звонкой своей, песней торжествующей любви.
На следующий день Боб заявил, что пока не решил вопрос о вероисповедании, а потому на сегодня у него намечен день профилактики и он не прочь прошвырнуться с нами, его верными друзьями, по городу. Наш прекрасный союз не возражал, и мы вчетвером вышли на булыжник «Набережной Грез», носившей ранее название «Набережная Флагетона». Только сейчас мы обратили внимание на то, что ресторан тоже называется «Ресторан Грез». Наше любопытство удовлетворила находящаяся тут же мемориальная доска, из которой мы узнали, что эта громадная, вымощенная булыжником площадь, да и сам ресторан, мало напоминающие девичьи грезы, – и на самом деле к ним не имели никакого отношения. Названы они были так не в честь известного слащавого французского живописца Жана Батиста Греза, а в честь его мужественного брата, французского фельдмаршала Филиппа Батиста Греза, сложившего голову на баррикадах Галер во времена взятия Бастилии.
– Я полагаю, историкам Франции это имя мало о чем говорит, – произнес Рассказчик. – Впрочем, иное время – иные сказки. Ну, а то, что написано «Грез», а не «Греза», это скорее всего указание на то, что это имя склонять нельзя. Кстати, стоило бы кое-кому поучиться. У меня была знакомая кореянка по имени О. Сколько ее ни склоняли на самые разные безрассудные поступки, она так и не склонилась на них. Она всякий раз восклицала: «О!», и это как-то сразу охлаждало самые горячие головы.
Мы достаточно долго шли по набережной. Булыжник сменился бетоном, потом песком и гравием. Гуляющая публика была беззаботна и нарядна, и никто не обращал ни на кого внимания. Военных и полиции не было. Не было и дам с собачками. Здесь, видимо, еще не прозвучало: «О времена, о нравы!» и не писались грустные истории о греховной любви. Впрочем, на круглой тумбе круглилось, выпячивало грудь свежее объявление, предписывающее горожанам для прогулок выбирать именно эту площадь и только в интервале с 18.00 до 23.00 часов по местному времени.
В том месте, где начался гравий, пошли круглые павильоны, похожие на планетарии. Это были музеи еды. После ВДНХ мы вышли к озерцу с утками и лебедями и провели там изумительный час, молча сидя на пнях под вербами и глядя все-таки на кривые, а не прямые, как у Олеши, шеи лебедей – головы делали их кривыми.
А вечером у Боба началась ночная жизнь, в которую он погрузился с головой и в которой безвылазно провел два следующих дня, вдали от житейских неурядиц. Мы же, предоставленные сами себе, блаженствовали, пили, ели, валялись на кроватях, дремали и знакомились с местной прессой, из которой узнали о Галерах ровно столько, сколько помещалось в прочитанных полосах и подвалах. Как ни старались, мы не смогли обнаружить ни подтекста, ни скрытого смысла, ни второго плана, ни намеков, ни аналогий. Рассказчик был явно обескуражен.
– Это черт знает что! – воскликнул он. – Вся журналистская братия – гильдия бездельников! Почитать нечего! Какие-то вчерашние котлеты с макаронами и подливкой!
Глава 56. Гера. Кому таторы, а кому ляторы, или Полет духа без трусов
Как-то в обед тип с востока представил нам очаровательную женщину:
– Это ваш экскурсовод Гера. Она в полном вашем распоряжении на все время карантина. С 9.00 до 18.00, включая выходные. Если вечером будете на каком-либо представлении или в ресторане, утром она будет являться позже. Гера окончила электротехническую академию по специальности «роторы».
Боб сидел тихий – у него был очередной профилактический день, и ковырял вилкой в тарелке, однако на сестру по профессии посмотрел почти с профессиональным интересом.
– А статоры вас интересуют? – задал он вопрос.
– Нет. Так же как и роторы, и коммутаторы, и аккумуляторы, и иже с ними. Меня в искусстве интересует эротика, а в жизни вкусная еда.
– Кому таторы, а кому ляторы, – сказал Рассказчик.
– Да что ты говоришь? – рявкнул Борода. – Меня тоже интересует вкусная еда!
– Надеюсь, нам не придется хлебать щи из одной миски?
Боб от восторга завязал вилку узлом.
Гера порылась в сумочке, достала записную книжку, позвонила куда-то и потащила нас вместе с ожившим Бобом на премьеру балета «Сапфо». По пути она убеждала нас,
