«зримым». И там, и тут зритель сопереживает с одинаковой силой, но все-таки хотелось бы остановиться на чем-то одном, так как через месяц начинается учебный год и хотелось бы внести этот новый курс в учебные программы до начала занятий.
– Предлагаю паллиатив, пока не решите эту проблему, – громко сказал Рассказчик.
Он встал и, извинившись за свою бесцеремонность, сказал, что идти надо вслед за Буддой срединным путем, что истина, как всегда, посередине и, как всякое сокровенное место, в одном и том же неизменном месте. (У Рассказчика Будда был уже расхожим местом). Он предложил начинать танец традиционно, чтобы придать особую прелесть и остроту последующему авангарду.
– Ведь мгновенного притяжения не бывает, – сказал он. – Бац, и в дамки? Нет, надо разыграть партию. Надо продлить период ухаживания и лишь потом вступать в естественную связь. Тут можно поиграть с освещением и ударными, чтобы зрителей этот внезапный переход ударил конкретно и покрепче. А после нескольких специфических па переходить от натурального акта к его имитации. Так разрешится извечный спор натурализма и искусственности, причем победит искусство. Танцоры, надеюсь, психологически и физически хорошо подготовлены (у вас ведь трехактные постановки?), это хорошо видно по их выступлениям. Не думаю, что эти переходы вызовут у них эмоциональный стресс и последующий сплав импотенции с фригидностью, – добавил он. – Кстати, выражение: верхи не могут, а низы не хотят, вопреки весьма распространенному заблуждению, означает отнюдь не революционную ситуацию, а именно вот такой сплав, называемый в просторечии «облом». Роман «Обломов» читали? Там отчасти об этом.
По залу прошелестел довольный шумок. Далее Рассказчик стал красиво говорить о том, что в этом случае энергия танца, а точнее – эякуляция танца, неизбежно выплеснет на зрительный зал заряд поистине зевесовой силы и мощи, и зрители будут наслаждаться зрелищем со слезами на глазах. И для полной погруженности в мир танца неплохо было бы заполнить воздух этого зала, атмосферу неземного искусства, ароматом лаванды и шоколада. Лаванда и шоколад будут дополнительными источниками возбуждения чувства прекрасного у зрителей и зрительниц. Что же касается замечательной музыки, декораций и освещения – тут слов нет, все на должной божественной высоте.
– У вас тут флейтами командует сам Аполлон, а в осветителях служит искусству не иначе как бог солнца Гелиос, – закончил свой опус Рассказчик под гром аплодисментов, а на сцену один за другим вылезли и стали раскланиваться потрепанный страстями Аполлон и пузатый Гелиос в шортах, очень похожий на Скарабея.
Балетмейстер не без интереса выслушал эти предложения, а дама с голой спиной и огромным чувственным ртом с первого ряда загадочно посмотрела на Рассказчика и даже покачала ногами, лежащими одна на другой, как два удава. И хищно откусила полплитки шоколада.
– Рыцарь, мне первый раз в жизни страшно, – шепнул мне на ухо Рассказчик, – посмотри на нее.
Даме с первого ряда явно требовалась квалифицированная помощь. Ей было, видимо, дурно от шоколада. Она мутным взглядом (поверх ясной цели) посмотрела на Рассказчика и попросила проводить ее в вестибюль. Рассказчик, как истинный джентльмен, вздохнул и повел даму из зала. Дама, повиснув у него на руке, жарко говорила об индейке в духовке и пироге с тыквой. Ноги у нее были, что там говорить, классные. Вот уж они-то точно могли объять необъятное.
После балета мы, разумеется, ни Рассказчика, ни даму нигде не увидели.
– Повели кота на мыло, – сказал Борода.
– На обмылок, – поправил его Боб. – Бац, и в дамки.
– Он, как джентльмен, обязан оказать даме первую помощь, – сказала Гера. – Заявочку на девочек делать будем?
Мы с Бородой отказались, а Боб махнул рукой:
– У меня нет проблем!
– Понятно, – улыбнулась Гера и стала прощаться с нами. Мы с Бородой решили идти спать в отель.
– А нет ли желания у нашего милого чичероне скрасить одинокому страннику остаток этого прекрасного вечера? – спросил вдруг Боб.
– Вы меня удивляете: я вам предлагала специалисток своего дела. Вы отказались. А теперь предлагаете мне заняться не своим делом. У меня профессия – экскурсовод. И только. Каждый должен заниматься своим делом.
– Это не дело, господи, какая вы! Это не дело. Это, скорее, хобби. Прошвырнемся, пообщаемся. Такой вечер, звезды вон высыпали. Дождя не будет. Тепло. Что еще надо?
– Сеньор, Улан-Батор к вашим услугам, – учтиво сказал Борода. И подставил локоток.
– У меня другая урга, – сказал Боб и взял Геру за руку.
– Вы мне предлагаете прогулку и все? – спросила та, освобождая свою руку от бремени обязательств.
– Конечно же, да!
– Вы меня обижаете. У нас женщину просто на прогулку не приглашают. Для этого есть собачки.
Обескураженный Боб молча смотрел на Геру. Тут нужен был казуист Рассказчик. Гера улыбнулась, взяла Боба под руку и пошла с ним по набережной. Боб держал локоток, как светский щеголь. Мы молча проводили их взглядом и пошли выпить перед сном по баночке пива.
Часа через два вернулся задумчивый Боб, повздыхал, выпил пива и лег спать, но мне слышно было, что он не спит, а бесцельно слоняется по своему номеру. Обломилось, видно, у Боба с Герой. Не на ту напал. Локтями тут не прорвешься. Красивая женщина, что там говорить.
Наш прекрасный чичероне, видимо, проводила с нами курс лицеистов: музеи, театры, вернисажи, дома журналистов, актеров, художников, композиторов и музыкантов, архитекторов и даже строителей и железнодорожников, хотя железных дорог, насколько мы могли заметить, в Галерах не было ни одного километра. От праздничного калейдоскопа безделья и бездельников пухла голова и хотелось чего-нибудь попроще. Борода стал молчалив и задумчив, как подготовленный к сеансу холст, а вечерами грыз репчатый лук, как Буратино. Рассказчик окончательно спутался с длинными ногами, и мы видели его днем только спящим. Он не много терял оттого, что пропускал все наши экскурсии. Боб же, напротив, вел трезвый монашеский образ жизни, каждый вечер провожал Геру до ее дома, целовал в подъезде ручку и в меланхолии возвращался в отель.
– С мусульманством я завязал окончательно, – признался наконец Боб. – Не идеальная модель семьи, да и общества. Я понял, что иногда чувства не хочется делить между многими, а хочется их отдать кому-то одному. Вот только чтобы она этого хотела.
Боб стал вдруг читать газеты.
– В жизни не читал газет! – восклицал он. – Прозрел! Прозре-ел. Сколько интересного пишут! Русской душе не по душе знаете что? Плоть Монпарнаса! Или вот, – Боб зашуршал газетой, – сейчас. Вот: «История правления господина Бургомистра с годами все больше напоминает историю болезни». А?.. Кстати! Насчет Монпарнаса. Давно хотел сказать! – вдруг воскликнул он. – Куда-куда, а в балет мне никак нельзя. Представляете, вокруг
