За то время, пока повозка с телом покойного впервые въехала во двор Садияр-аги, а затем во второй раз привезла его, но уже из мечети после омовения, люди как- то уже стали свыкаться с утратой, но слова Гара Башира снова разбередили душу каждого, кто стал свидетелем этой сцены.
...
Доктор Мишин все это время стоял справа у входа в шатер рядом с Савелием Петровичем, внимательно прислушивавшимся к каждому слову. Язык за годы работы здесь он кое- как выучил, точнее, улавливал общий смысл, но многие слова часто угадывал интуитивно. Говорил он медленно, тщательно подбирая слова, стараясь точнее передать свою мысль. И хотя того, что происходило у него перед глазами, он до конца не понял, одно он уяснил для себя точно - руки Гара Башира в смерти Садияра нет. А это означало, что у следствия не оставалось никакой версии случившегося. Связать смерть Садияра с трагедией, случившейся с его семьей в Дилиджане много лет назад, так же не удавалось. Это была первое, что пришло ему на ум еще в Казахе, как только он узнал, кто убитый. Савелий Петрович сразу же связался с полицейским участком в Дилиджане и попросил телеграфировать ему о любом происшествии, которое случилось там за эти двое суток. И час назад, гонец из управления принес ему депешу, в которой сообщалось, что за последние двое суток в Дилиджане и в округе была украдена коза, злоумышленник, а им оказался сосед потерпевшего, задержан по горячим следам, а также зафиксировано несколько случаев продажи на базаре битой птицы без уплаты положенной пошлины. Больше ничего. А на запрос, видел ли кто в эти дни в Дилиджане приезжего из Казаха, описание которого имелось в полицейском управлении со дня трагедии восьмилетней давности, также пришел отрицательный ответ. Никто не слышал ничего о возвращении Садияр-аги, которого здесь хорошо знали и даже побаивались, чувствуя вину перед этим человеком.
Вина эта была вечно ноющей, кровоточащей раной, незатухающим пламенем вражды, как это всегда бывает при этнических и межнациональных столкновениях, когда пострадавшая сторона видит, отныне, во всех представителях другого народа отныне своих главных, хотя и не единственных врагов, а виновники, чувствуют постоянный страх перед ожидаемым или даже воображаемым возмездием, которое, как они в этом уверены, обязательно наступит. И часто ожидаемое вскоре становится явью, и они, отныне уже не победители, а жертвы, принимают это скорее с благодарностью, чем с ненавистью, так как это позволяет им в очередной раз предстать перед всем миром в робе обездоленных и гонимых.
...
Садияр-агу похоронили на следующий день. Со всей округи в Сеидли ехали повозки, упряжки, кареты, фаэтоны, пролетки с людьми. Шли люди, кто на коне, а кто пешим, чтобы в последний раз поклониться праху этого человека, мужественного, гордого и самостоятельного, который умел находить для каждого из них нужное слово, мог говорить правду, мог накормить голодного. Старая Сугра ханум с Айшой до самых похорон, больше не выходили к людям, ни на миг не покидая завернутое в богато вышитыми покрывалами тело Садияра, лежавшего на ковре в большой комнате, с повернутой к Мекке головой.
Это при жизни каждый мусульманин бредет, куда вздумается, и думает, что волен он в своем выборе, но лишь в смерти, если предположить, что у него остается способность мыслить, он постигает простую истину - все мы осколки большого исламского взрыва с эпицентром в Мекке, и наступит день - судный день, когда пророк наш возвестит всем способным услышать его глас о своем приходе. И восстанут все праведные мусульмане из могил и посмотрят вперед, и первое, что увидят они, будут огни славного, священного города, лицом к которому поворачиваются они, уходя в мир иной.
Все заботы по организации похорон взял на себя Гара Башир. Не помнили Сеидли такого количества гостей, но ни один из приезжих не остался без внимания, каждому нашлись здесь слова благодарности за проявленное уважение к памяти покойного. Старый Молла Самандар, которого, поддерживая за трясущиеся руки, подвели к трупу, вдруг заплакал, некрасиво открывая свой беззубый рот. От него, как от старейшины, требовалось только начать заупокойную молитву, все остальное за него сделают более молодые священнослужители. Но молла Самандар долго не успокаивался, и постепенно замолкли все в ожидании. И в этой тишине, на удивление многих собравшихся у изголовья покойного, вдруг, неожиданно для всех раздался удивительно молодой, сильный, крепкий и ясный голос молла Самандара, с особой любовью и трепетом громко и ясно пропевшего первую суру Корана. И когда последняя нота еще звенела в воздухе, Айша тихо, но внятно прошептала - "Аминь".
"Аминь", - подхватили все хором, и сразу несколько молодых голосов наперебой стали читать на память необходимые в этих случаях слова молитвы. И только старый Молла Самандар, неожиданно даже для себя так чисто пропевший свою лебединую песню, теперь отрешенно сидел на предложенном ему стуле в комнате покойного.
Глава двадцать первая.
Прошло две недели после похорон, и Фейзулла- киши, все эти дни живший в доме своей дочери, решился поговорить с ней. Точнее, он попросил свою жену Яшма-ханум узнать о дальнейших планах Айши. Но даже легкий намек на возможное возвращение ее в отцовский дом привел в негодование Айшу.
- Я не закрою дверь дома Садияра, ана. И не одна я в этом доме. Сугра-ханум еще не умерла. А пока она жива, я не свободна в выборе. В доме есть старший.
- Спасибо, доченька, - опустил голову в смущении Фейзулла-киши. Прости меня, не подумали мы с матерью твоей, сказав это. Конечно же, ты права. Но знай, ты не одна. Все Вейсали ждет тебя. В каждом доме там ты найдешь тепло и заботу.
- Спасибо, отец.
Голос Айши звучал приглушенно, с хрипотцой, слезы душили ее, но показать свою слабость перед родителями она не хотела.
- Что мы можем сделать для тебя? - спросила Яшма ханум, подойдя к Айше и нежно обняв ее за хрупкие плечи.
Айша подняла голову, посмотрела в ярко-зеленные, полные слез глаза матери и тихо покачала головой.
- Спасибо за то, что приехали. Я, наверное, не очень хорошая дочь.
- Ты ангел, доченька, не говори так, не разрывай моего сердца, - уже не стесняясь, плакал Фейзулла - киши, подойдя к Айше.
- Так ты прощаешь меня?
- Разве я когда- либо осуждал тебя?
- Ни разу?
- Никогда!
- Даже когда я не вернулась в село и не захотела видеться с матерью?
- Я понял, что у тебя были на то причины.
- А теперь ты не хочешь спросить, почему?
- Если надо, ты сама расскажешь.
- Тогда никогда не спрашивай меня об этом.
- Как хочешь, доченька.
Потом, после долгого молчания, за время которого Яшма - ханум успела выйти, налить и принести каждому на подносе свежезаваренный чай с колотым сахаром и нарезанным лимоном, они продолжили разговор.
- Доченька, - нарушил наконец молчание Фейзула-киши, - извини, если причиню тебе боль, но я для себя хотел бы выяснить. Что за человек был Садияр?
- Он был моим мужем, отец. Мужем, которого выбрала я сама. Это был мой выбор.
- Дочь у тебя, Лейлиджан, слава богу, красавица, - поменяла тему разговора мудрая Яшма - ханум.
- Она мне сегодня сама халву принесла в комнату, - как будто вспомнив что-то веселое, радостно сказал Фейзула киши, - пришла и говорит, вставай, баба, чаю попей, а потом пойдем в сад, я одна боюсь. Гуси там ходят сердитые. Кусаются. "Какие гуси, - говорю, - муха тебя отныне не тронет". Как она смеялась, как она смеялась.
Впервые за эти дни все засмеялись. Впервые между Айшой и ее родителями растаял лед недоверия и страха.
Вечером того же дня Айша спустилась в комнату на первом этаже, где была приготовлена постель для ее родителей. Наверх, в основные жилые комнаты дома Садияра, где теперь жила и Сугра ханум, они подняться категорически отказались. Впервые со времени постройки дома, проведя здесь ночь у изголовья своего покойного сына, Сугра ханум уже на следующую после похорон ночь велела постелить ей в этой же комнате, и теперь почти не выходила оттуда, как бы охраняя покой духа своего Садияра. Здесь она часто беседовала с ним, советовалась по разным хозяйственным вопросам. Ей казалось, что она материнским чутьем угадывала его желания, чтобы в соответствии с ними отдавать распоряжения.
- Заходи доченька, что-нибудь случилось? - спросила ее обеспокоенная Яшма-ханум, наспех накинув на плечи шаль.
- Извините, вы еще не спите?
- Нет, доченька, что-нибудь надо?
- Ана, я хотела бы попросить... - Айша остановилась в нерешительности.
- Все что хочешь, доченька, жизнь моя, проси, что хочешь?
- Я о Лейли хотела бы поговорить.
- Что с ней? Заболела, нездоровится ей?
- Нет, нет, все в порядке. Жива - здорова, слава богу.
- Слава богу.
- Я о другом.
- Говори доченька, не томи душу.
- Я хотела бы, что бы Лейли росла у вас.
- Ты отдаешь ее нам?
- Но вы же не чужие ей.
