28 мая
«Сыннок… ты меня обижаешь… я тебе подношу, как брату кровному… Как сыну своему подношу… А ты даже от своего… кровного… не хочешь принять…
Тты думаешь, я тебя просто напоить хочу… Чтобы ты напился да извиняться стал… Скверные, значит, у тебя… мысли… если ты так думаешь… Не за что передо мной извиняться…
Я ссам, если хочешь… извиниться могу… что в воскресенье ругаться с тобой хотел… Если б не баба, мы бы с тобой поругались… по-хорошему… Она тебя любит, моя баба… Все хочет, чтобы ты ей стихи писал…
А от меня, проститутка, стихов не дождется… я уже дураком давно не был… Муж, значит муж… Расписаны — и все, никаких стихов… Прихожу в любое время… Если дает — ебу… Нет — ухожу к ебаной матери… Как будто у меня других блядей нет… Ты думаешь, я с одной ногой — так и блядей не найду… Блядей я всегда найду, еби только, успевай…
А тты — э-э-эх! — к бабе моей прилепился, стихи ей пишешь… Ппоэт… девятнадцатого века… Хе-хе-хе… Наверное, любишь, когда она перед тобой заголяется… Все это она хочет, чтобы ее молоденький лизал со всех сторон… Так жопой и завертит… от удовольствия…
Да ты не обижайся… Она хорошая баба… Она тебя не обидит… всегда, что надо, поесть сготовит… Ты как сын у нее, на всем готовом, только пои ее больше… Она, когда немножко выпьет, так сама бросается на шею, плачет… Так прямо и ложится под тебя…
Э-ох-хо-хо-хо! Люблю я тебя, паренек, так бы вот прямо взял и расцеловал… А? Хе-хе-хе-хе… Поэт! Настоящий поэт!.. Не знаменитый, ну — ничего… ничего…
Выпей еще грамм сто… вот уже и знаменитый… Пьяному море, как говорится, по самые пятки… Сейчас вот допью — пойду по блядям… Первым делом — к бабе пойду… Если дойдет дело до того, что выгонять будет… угроблю на месте…
В прошлое воскресенье тоже пришел навеселе… Хорошо, что еще успела дверь закрыть… а то было бы дело… я уж сколько раз из-за нее на пятнадцать суток садился… Все ей грозил, проститутке — погоди! отсижу, приду, места мокрого не оставлю… Не все ли равно, за что сидеть… А все жалею… Как посмотрю на нее, что она плачет… сразу жалею…»
А. М. 28/V — 57 г.
29 мая
Главное — хранить полнейшее спокойствие и заблудших отвести от самоубийства.
Сначала попробовать убедить: нет ничего безвыходного…
Если не поможет — напиться, успокоить материально…
А «желанный» пояс окропить святой водой…
30 мая
Ммилые вы мои!
Да ведь я точно такой же!
Помните? — когда похолодало двадцатого марта, ведь и я закрывался рукой от ветра, отворачивался, хотел, чтобы теплее было!
А потом прятался под одеяло, согревал руки, и, когда жаловались на холод, говорил, стиснув зубы: «Это хорошо… Мне нравится, когда так… бывает».
Говорил совершенно серьезно — и жался к теплому радиатору! Ругался, когда кто-нибудь открывал дверь и озябшим голосом просил папиросу!
Теперь немного теплее. И все равно говорят озябшими голосами, вздрагивают у проходной, а на холодные радиаторы смотрят угрюмо, наверное, считают их виноватыми.
Мне тоже холодно. Я тоже вздрагиваю. Им не нравится холод.
А мне — …
31 мая
Ну, как это можно лежать в гробу? Так вот просто и лежать?
Хоть бы покрыли чем… А то ведь я выдать себя могу. Нечаянно дрогнет рука или… еще что-нибудь. Хорошо это лежать мертвому, ему и не стыдно, что он лежит. Да и рука у него не дрогнет… или еще что-нибудь.
А меня вроде как будто на смех положили. Положили и ждут, когда я разоблачу себя… Пошевелюсь или вздохну…
И глаза открыть нельзя… Откроешь — а они все стоят и на тебя смотрят…
Мертвому, например, все позволяется… Мертвый может и с открытыми глазами лежать. Все равно не увидит никого… Ему кажется, наверное, что и на него никто не смотрит… Потому и не стыдно ему… И закрыть глаза — может… Даже полагается, чтобы мертвый в гробу все время глаза закрывал…
«Граждане! Если я посмотрю на вас — вы смеяться не будете?.. А?..»
Странно, почему все молчат… Думают, наверное, что я и в самом деле мертвый, а просто из себя строю этакого… разговорчивого… Как будто это очень мне интересно — откидывать перед ними коленца да потешать их…
«Граждане! А я все-таки открою! И глядеть на вас буду!..» Вам это даже интересно будет. Мертвый, а глядит… Хи-хи… В платочки будете фыркать. А потом пойдете и будете всем рассказывать: «Мертвый, а глядит…»
Ну, а теперь они и подавно будут говорить, что я умер: открыл глаза, а ничего не вижу. Совсем не так, как в темноте. Если в темноте приглядеться, так сначала увидишь просто контуры… А потом и самые лица разглядишь… Узнаешь тех, кого видел раньше… Моргнешь им или лягнешь ногой… А ведь здесь не только контуров — самой темноты… Самой темноты не видно.
Бывает, что человек проснулся, открыл глаза — а не видит… Но ведь это во сне так бывает… А ведь я и не думаю спать. Я же знаю, что на меня смотрят…
«Граждане! А что, если я на другой бок повернусь?.. И вообще — буду поворачиваться, песни революционные петь, кричать буду?.. Вы ведь тогда отвернетесь?.. Да?»
Смеются… Это они, наверное, над «революционными песнями» смеются… Зря я это сказал… Мне даже самому неловко. Нужно им было что-нибудь поумнее сказать, чтобы подумали: «Умный, а ведь в гробу лежит. Стало быть, умер».
А ведь это очень трудно. Лежать в гробу, чувствовать, что ты ослеп, — и умное говорить. Это очень трудно.
«Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего!.. Граждане! Вы не думайте, что я верую в бородатого бога! Бог всюду сущий и единый!..»
Вот, мол, какой я умненький.
«А все, что я говорил до сих пор, — вы тому не верьте. Все по незнанию, по недомыслию… Потому что непривычно мне здесь… В воздухе как будто кухонный запах. И смотрят все. Смотрят, а не говорят ничего. Страшно…»
Да мне и действительно страшно.
«Граждане! Если среди вас есть хоть один слепой — он поймет меня. Я ужасно люблю слепых! Я еще в детстве хотел, чтобы все были слепые, чтобы у всех были сомкнутые веки… А если у кого-нибудь глазное яблоко раздвинет веки, так это считать злокачественной опухолью, помочь ему…»
Фу, какую я глупость сказал!..
Я даже чувствую, что начинаю краснеть. Странная у меня привычка! Когда я начинаю краснеть, то краснею все больше и больше. И уже никакой хладнокровностию себя остановить не умею…
Хоть бы покрыли чем… А то ведь могут подумать: «Притворщик, мертвые не краснеют». Ну, хоть бы саваном, что ли…
«Граждане! Вы бы уж покрыли меня, а то ведь я покраснел… так вы увидеть можете».
А под саваном и чихать позволяется.
«Так уж лучше не видеть меня… Со святыми упоко-о-ой…»
7 июня
«Матерь Божия!»
«Девственница Мария!»
«Богородица пресвятая!»
«Заступница-матушка!»
Триумвиров не нужно!
Ниспошли мне, что ниспосылала!
Убавь еще немного!
8 июня
Если вас оттесняют на исхоженный тротуар, держитесь правой стороны.
Если вы просветляетесь в мыслях — засоряйте свой разум.
Если вы чувствуете непреодолимую симпатию к находящейся в пределах земного вещи, уничтожьте ее.
Если это деньги — сожгите их.
Если это человек — толкните его под трамвай.
Если это дама — привяжите ее к стене и вбейте ей клин.
Убедите себя, что отвращение — самое естественное отношение к предмету и что на поверхности вашей планеты не должно быть ничего, к чему бы вы чувствовали влечение.
Убедите себя, что гораздо благороднее — мыслить представлениями об уже не существующем.
Если же стечение обстоятельств отрекомендуется вам Роковым для вас самих и вынудит вас покинуть земное, — уходите спокойно, с ясностью во взоре и в мыслях.
Уходя, гасите свет.
9 июня
Наверное, завтра меня свезут в сумасшедший дом… Все равно она ласковая… И у нее красивая грудь… Пшеницына тоже была такая… Обломову нравились локти… Он всегда смотрел на нее… Это помогает…
10 июня
«Э-э-эх, Венька, Венька! Хоть мне и горько признаться, а я в тебя потерял всякую веру.
В марте я просто-таки тобой восторгался, ожидал, что из тебя получится чуть ли не великий человек… В апреле как-то равнодушно к тебе относился, но все-таки надежды не терял…
А теперь… вообще махнул на тебя рукой… Гиблый ты человек, конченый… Я думал, ты бросишь пить, а оказалось наоборот… Ты еще больше пьешь… Да и обстановка здесь дикая, на тебя влияет… Ты же здесь просто задыхаешься, Венька!
И зачем только ты от нас ушел… Вспомни-ка, как было все хорошо… весело… Тебе, наверное, сейчас кажется, что ты выбился куда-то в сторону и остановился на месте, а все остальные живут… им по-прежнему хорошо…
А ты все катишься вниз. Не знаю, когда же будет предел.
