— Родные у него есть, они ему помогают, значит, и уплатить могут…
— У него всего-навсего один брат…
— Но ведь он ему помогает…
— Он высылает ему по сотне в месяц, он сам получает 600 рублей и на них содержит семью…
— Молодой человек, вы, наверно, думаете, что мы сюда пришли разводить с вами философию… В ваших вон этих книжках, может, написано, что это и плохо… а надо видеть не только книжки, но и понимать… А то вы здесь, наверно, и капитализм скоро будете защищать…
— Милые люди, я не собираюсь защищать капитализм, речь идет всего-навсего о защите Юрика, а он так же далек от капитализма, как вы, извиняюсь, от гениальности…
Они снова не понимают меня и смотрят на меня вопросительно-весело… Они ужасно любят шутов, им нравится, когда их развлекают… А то ведь жизнь вещь скучная… работа в бухгалтерии… жена, дети… сливочное масло… зевота… А тут — есть над чем посмеяться, блеснуть былой образованностью…
— Вы, молодой человек, никогда не интересовались, как я вижу, постановлением Московского Совета…
— Совершенно верно, я не интересуюсь ни постановлениями Московского Совета, ни женскими календарями, ни…
— Вот тогда бы вы поняли, наверно, что ваша философия совсем здесь не у места. Савостьянов, одевайтесь и собирайте свои вещи…
— Юрик, лежи спокойно…
Вспоминается Абрамов… Сейфутдинов наклоняется к ногам его и подбирает свои рукавицы… на лице его — жалкая улыбочка, словно бы ему и улыбаться стыдно… Абрамов пододвигает ему рукавицы ногой… Ему очень хорошо… Он испытывает физическое наслаждение, близкое к половому… еще бы только ударить ножкой по сейфутдиновской физиономии…
Юрик встает, силится сдержать слезы… Он совершенно неграмотный… он улыбается…
— Ну-с, господа, теперь я уверен, что вот этот графин «встанет на защиту человеческой гуманности».
— Как вы сказали?..
— Я ничего не сказал, у меня просто есть желание наглядно, так сказать, продемонстрировать достижения нашей стекольной промышленности.
В дверях негодует толпа… Старушки вздыхают: «Куда ж он пойдет…», «Больной же…», тупая молодежь смотрит на меня весело… они, как и конторские служащие, любят разнообразие… А то ведь, опять же, — скучно…
— Вам вредно пить, молодой человек, и рассуждать вам рано еще… а то ведь мы с вами и без милиции справимся…
— Даже?
— Представьте себе. Вы думаете, что, если мы работники умственного труда, так у нас нет и кулаков…
— Да, но ведь кулаки есть не только у работников, с позволения сказать, умственного труда…
— Значит, вы хотите с нами драться… так, что ли?..
— Не знаю… мне почему-то кажется, что хочет драться тот, кто первый напоминает о существовании своих кулаков…
Теперь они хорошо меня понимают… И даже тугая на соображение толпа мне симпатизирует… Это хорошо…
— А вы остроумный… вам бы только в армию идти на перевоспитание… У меня в полку и не такие хулиганы были, а выходили шелковые…
— Да… но тем не менее Юрик останется здесь…
— Юрик, может быть, здесь и останется на ночь, а мы с вами пройдемся…
— Ах, господа, если бы вы знали, как мне надоели уже эти субъекты в мундирах цвета грозового неба…
— Вам, может, и Советская Власть надоела? Пройдемте, пройдемте… Времени у меня оччень много…
— А у меня ровно столько же — терпения. Всегда пожалуйста.
6 августа
«Я взглянул окрест себя…»
«…и, потирая руки, засмеялся, довольный».
9 августа
Лексические эксперименты Мартыновой заслуживают самого пристального внимания. Тем более, что от способа выражения нежных чувств зависело разрешение актуальнейшего вопроса: «кому из трех быть фаворитом?»
Приводим «образцы» всех трех.
1. «Здравствуй, милая Сашенька! Я пишу Вам письмо с большого расстояния, и оно еще раз вам напомнит мои слова о том, что любовь убивает неразделенность, а не расстояние. Вы, наверное, понимаете, Сашенька, что я имею в своем виду.
Теперь, когда Вы так „далеко от Москвы“, я еще больше, поверьте мне, думаю о Вас, как Вы были на моих именинах в своем цветном платке, и косы были у Вас тогда, как у девушки, и тогда снова бьется мое сердце и обливается кровью за Вас.
Ведь без Вас я как будто без сердца и без души. Я еще не стар, милая Сашенька, и моя любовь, которую, быть может, Вы отвергнете, ждет Вашего ласкового слова. Вашего чувства ко мне я не могу предугадывать, а Вам мое, без сомнения, хорошо понятно. И когда я в тяжкой разлуке, не слышу Вашего милого голоса, я тревожусь за судьбу своей любви, быть может, последней. По всей вероятности, и Вы тоже тревожитесь за нее, но предугадывать я не могу, и в заключение шлю вам прощальный привет в надежде получить от Вас желанный ответ. До свидания. Твой раб Александр Коростин».
2. «Любимая Саша! Итак, прощай, все кончено меж нами, любить тебя я больше не могу, любовь свою я заглушу слезами, за счастье прошлое страданьем отомщу. Я быть твоей игрушкой не желаю, прошу тебя, ты слышишь, только тебя об этом как друга умоляю, не вспоминай меня ни насмешкой, ни добром. Я ведь не заслужил твоих насмешек, не знаю, чем мог тебя я огорчить, я признаюсь, что раньше я любил Вас, ну, а теперь приходится забыть. Итак, прости, нам нужно расстаться, причины не ищи, так, видно, нам судьба, но время прошлого останется друзьями, мы расстались, но это не беда. Быть может, я страдать и плакать буду, я, может быть, ошибся глубоко, пройдут года, и я тебя забуду, забудь и ты меня и лучше не пиши. Итак, прощай. Предмет твоих насмешек, а может быть, любви — Коля С.»
3. «Уважаемая А. М.! Спешу принести вам тысячу поздравлений в связи с тем, что в последнем вашем письме кол-во грамматических ошибок уменьшилось втрое.
Осмелюсь далее заявить, что мое пламенное послание займет не больше, как страницу, ибо соревноваться с вами в объеме (я имею в виду объем письма) признаю себя бессильным. Позволю себе попутно сообщить, что ваш отъезд вверг всю мужскую половину 4-ого Лесного переулка в состояние нежной меланхолии, меланхолического томления, томительной нежности, томительной меланхолии, меланхолической нежности etc., etc. Остроумный ваш супруг наедине со мной не раз вариировал эту тему в таких красках, что даже вы, А. М., внимая „им“, покраснели бы (опять же — имеется в виду ваша всегдашняя бледность). И вообще, смею вас заверить, супруг ваш гораздо более достоин той груды ласкательных эпитетов, которыми вы в последнем своем письме совершенно некстати меня наградили.
В довершение позволю себе наглость пасть перед вами ниц и пр. и пр.
Имею честь пребыть: Венед. Ер.»
22 августа
Лежа в постели, выкурить 2 папиросы и поразмыслить одновременно, достойна ли протекшая ночь занесения в отроческие мои «Записки». Если все-таки достойна — выкурить третью папиросу.
Затем подняться с постели и послать заходящему солнцу воздушный поцелуй; дождаться ответного выражения чувств и, если такового не последует, выкурить четвертую папиросу.
С наступлением сумерек позволить себе легкий завтрак: 500 г жигулевского пива, 250 г черного хлеба и 2 папиросы (по пятницам: 250 г водки, литр пива и, добавочно к хлебу, рыбный деликатес). В продолжение завтрака следить за потемнением неба, размышлять о формах правления, дышать равномерно.
Последующие три часа затратить на усвоение иностранного языка, в перерывах — стричь ногти, по одному ногтю в каждый перерыв.
По окончании занятий повернуться лицом к северо-западу и несколько раз улыбнуться. Выпить 500 г пива, лечь в постель; лежать полчаса с закрытыми глазами (по пятницам один глаз дозволяется приоткрыть). Думать при этом о судьбах какой-нибудь нации, например, испанской, и находить в современной жизни ее — симптомы упадка.
Встав с постели — пройтись по засыпающей столице; каждой встречной блондинке говорить «спасибо» и стараться при этом удержать слезы; на поворотах икать и думать о ничтожном: о запахе рыбных консервов, о тщеславии Карла IX, о вирусном гриппе, о невмешательстве и т. д. Одним словом, казаться на людях человеком корректным и при грудных младенцах не сморкаться.
Придя домой, позволить себе до полуночи умственный отдых и скромный обед: 500 г пива и 450 г жареных макарон (по пятницам — 150 г водки, 500 г пива и, добавочно к макаронам, рыбный деликатес). Закончив обед, пожалеть кого-нибудь и внимательно на что-нибудь посмотреть.
Четыре послеобеденных часа заполнить литературным творчеством и систематизированием человеческих знаний. По возможности воздерживаться от собственных мнений, которые мешают нормальному протеканию пищеварительного процесса.
Ночные занятия сопровождать умыванием и закончить элегическим возгласом, вроде: «Какие вы все голубенькие!» или просто: «Маминька!»
Наступление рассвета встречать обязательно разутым, чисто вымытым и лежащим на полу. Так, чтобы первые утренние лучи падали под углом 45 градусов к плоскости моего затылка. Поднявшись затем, отряхнуться и послать восходящему солнцу воздушный поцелуй (по пятницам — добавочно к поцелую, рыбный деликатес).
