было контроля и перед которыми Кристина постоянно пасовала, из закрытого сундука кто-то стучался, и очень сильно, она сама старалась покрепче запереться, обить стены пробковым слоем, чтобы не было слышно ни звука, тьма кружила и уплотнялась вокруг маленького огонька, которому не было никакого дела до того, что там происходит и кто стучится, однако незнакомка привлекала к себе всё больше и больше внимания, она произрастала из темноты, как будто находилась там с давних пор, спрятанная, как в чулане, и только сейчас выдался подходящий момент, чтобы выскользнуть на свет. Мальчик выдал свою влюблённость, плохой игрок, он тут же раскрыл все карты и стал беззащитным перед Кристиной
мальчишка что есть сил рванул к заветному поражению ведь любовь соблазняет возможностью продуть партию эта уловка любви по убийству самого влюблённого коварная и невидимая ловушка, но она сейчас вела себя в точности так же: соблазн проиграть велик, однако проигрыш должен коснуться и победителя – фактически, проигрыш должен стать фатальным, катастрофическим для обоих игроков; проигрыш, который более значителен, чем победа, который сплющивает оппонентов в нераздельном комке сорванной партии; и Кристина понимала – она настолько паршивый игрок, что проигрыш её пшыкнет и уничтожится сам собой.
Привет. Язык немеет, по голове будто саданули дубиной: перед глазами – тяжёлая поволока, а уши набиты ватой. Я смотрю на тебя, уже окольцованная тобой. Ты уже стала образом в моём сознании, ты мгновенно узнана мной, как грядущее событие, обозначенное знаменьем, ты как будто появилась из прошлого, хотя я никогда не видела тебя раньше и даже думать не могла, что когда-нибудь тебя встречу. И это мгновение, скоропостижное мгновение встречи, взрывается массивом и многословием истории, память с невероятной скоростью перестраивается, и восприятие сразу же обращается воспоминанием. Я смотрю на тебя, вспоминая, рисуя вновь твоё тело, выписывая твоё лицо; восстанавливаю его, как антрополог, по мелким деталям, из которых я как бы собираю единый генеалогический портрет, дабы выполнить твой образ в наиболее целом и завершённом виде, но завершить подобный образ равно высечь его и убить, потому что образ живёт только в процессе своей незавершимости. Я смотрю, вглядываюсь в тебя без конца, это есть моя речь. Как вор, Кристине держала в секрете ото всех эту вещь, суть которой оставалась недоступной в том числе самой Кристине; опасная вещь, прóклятая, которая обязательно должна навлечь беду и разделаться со своим очередным хозяином, вещь, которая больше, чем любое довлеющее над ней обладание, вещь, которая и есть обладание. Кристина боялась себя. По коже пробежала дрожь. На секунду ей показалось, что она видит себя со стороны и производит жалкое впечатление загнанного, побитого зверька, хныкающего и стонущего. Нужно скорее выйти из аудитории; картина того, как Кристина пересекает порог и оказывается в коридоре, дала некоторое облегчение, словно за дверью девушку ожидало спасение в виде освобождения от этого чувства, которое проникало в неё всё глубже и глубже и было упоительным, потому что, несмотря ни на что, оно подносило Кристине необъяснимое наслаждение, и незнакомка вновь и вновь обращалась к ней с неслышимым зовом ещё раз взглянуть на неё, чтобы окончательно завоевать Кристину. Ей хотелось быть завоёванной; сдать все позиции, сложить оружие, объявить капитуляцию, примкнуть к бестелесности, стать её адептом, её выражением, раствориться вместе с ней. Соблазн велик. Если раскрыться сейчас, поражение будет ничтожным. Секрет развеется в пыль. Чёрное платье блестит на солнце, видны швы и текстура поверхности. Что я чувствую сейчас? Дистанция между нами сократилась до масштаба прикосновения: обозримое превратилось в ощущаемое, и даже если лицо моё примет совершенно безмятежное выражение, а тело будет покойным, приосанившимся, если я положу руки на парту, как примерная ученица, вытяну и выпрямлю шею, если я смешаюсь и словно бы исчезну из виду, то всё равно буду обнажённой и открытой её взгляду. Влюблённый всё равно что меченый – метка горит и сверкает, человеку некуда от неё скрыться, ни один фон не сможет замаскировать влюблённого, если воспринимать фон как систему эквивалентов, сообщаемых каждой вещи, когда она примыкает и сращивается с фоном. Но в данный момент яркой, острой мыслью возгорается понимание, что охватившее меня чувство не подойдёт ни к одному бэкграунду, оно по-любому опрокинет и скомпрометирует его стилистику и структуру. Факт остаётся по ту сторону отрицания или принятия. Факт нельзя редуцировать до простейших элементов, его нельзя уничтожить. Мир – это сумма фактов. В остатке: всё, что человек выбрасывает из себя с целью доказать, что факт можно изменить. Короче, шлак. Подсчитывают голоса. В итоге выбрали её. Я жду момента, когда услышу её имя. Я вся внимание. Ничто для меня сейчас так не важно, как это имя. Мужик в деловом костюме спрашивает имя, проверяя по журналу. Анастасия. Я произношу его про себя, боясь, что секунду спустя забуду напрочь. А какая именно Настя? Их что, несколько!? Я оглядываюсь. Волнение вредит игре. Так скажет любой игрок в покер. Волнение разрушает лицо, эмоции выхлёстываются наружу. Сколько этих насть? дветричетыре или тут все тёзки? Тишина, отвечает она. Ударение на первом слоге. Я записываю имя и фамилию в своём воображаемом блокноте, как можно жирнее выделяя буквы, чтобы они глубоко отпечатались в памяти. Ударение на первом слоге. Похоже на магический обряд. Я записываю человека, меняю его настоящее существование на постоянство буквы. Не забыть: Настя, Настя, Настя, Настя, Настя. И так далее. Всё, вы можете идти. Кто это сказал?
– Всё, мы можете идти.
Шевеление по всей аудитории. Кто-то спрашивает:
– А где расписание можно посмотреть?
Методистка, собирая бумаги обратно в коробку, отвечает:
– Оно уже висит у деканата.
Конец фразы тает в поднимающемся шуме, шуршании, голосах.
Тела всколыхнулись, как волна, угрожая поглотить Кристину, которая продолжала сидеть, как прикованная, и не двигалась, выискивая среди одногруппников Настю. Она разговаривала с кем-то из девушек.
Нужно встать, сказала себе Кристина.
Она встала. Задвинула стул, накинула на себя рюкзак.
Изнутри масса распадалась на отдельные составляющие: стайка слева, паренёк с влюблёнными глазами, парень в цветастой рубашке – список можно было продолжать дальше, делить до бесконечно малой частицы; мазок лишался моментальной цельности, взамен обретая делимую без остановки структуру: заколки, колготки, шнурки, ручки, тетради, блокноты, рюкзаки, сумки, застёжки, пуговицы, покрой, фасон, цвет глаз, цвет волос, оттенки кожи, длина и форма ногтей – длинный, чётко определённый список. За передней партой в среднем ряду сидели две девушки, одна выше другой на голову, при этом обе худые и одетые в светлые сорочки,
