с весны, кажется. Они с твоей мамой быстро подружились или даже, казалось, уже были подругами, очень близкими.
Марго попросила Альму присмотреть за открытой лавкой мамы, и они с Мигелем отправились на поиски продавщицы носков. За углом, в лабиринте преимущественно самодельных киосков, отовсюду раздавались различные жанры испаноязычной музыки (поп, бачата, банда), прерываемой отдаленными криками птиц из зоомагазина или колыбельными из пластиковых игрушек. Они остановились при виде многоярусных витрин на колесиках со стопками белых носков в пачках, образующих половину периметра лавки.
– Должно быть, тут, – решила Марго.
Над входом висело соблазнительное белье, кружевные корсеты и ночные рубашки на вешалках в форме женской груди. К одним красным трусам с мультяшной мордой слона спереди прилагался похожий плюшевый мишка.
Продавщица лавки стояла под ярким светом люминесцентной лампы, опираясь на стеклянную витрину с простым хлопковым нижним бельем пастельных тонов. Склонив голову, с ручкой в руке, она изучала объявления в корейской газете и подняла глаза, когда вошли посетители.
Марго невольно вздрогнула при виде ее элегантного, вытянутого лица, так не вписывающегося в обстановку. Несмотря на довольно почтенный возраст, где-то за шестьдесят, женщина красила губы вызывающе-алой помадой, которая выглядела одновременно красиво и безвкусно. Брови были подведены в форме идеальных полумесяцев. Темно-синее флисовое полупальто с катышками на рукавах окутывало стройную, как у балерины, фигуру.
Марго кивнула в знак приветствия и сразу предупредила:
– Э-э, простите, я плохо говорю по-корейски.
– Ничего, – ответила женщина на английском с южным выговором, удивившим Марго. – Чем могу помочь?
– Вы знали хозяйку лавки женской одежды неподалеку?
– Да, да, конечно, – подтвердила она, ее голос дрогнул.
– Мы просто хотели узнать, когда вы видели ее в последний раз, – поинтересовался Мигель.
– Ее… давно не было. – Продавщица отложила ручку и подозрительно прищурилась. – Я за нее переживаю. Почему вы спрашиваете?
– Я ее дочь. Это мой друг Мигель.
Женщина удивленно распахнула глаза, потом вновь прищурилась, отчего на тональном креме образовались полоски, а затем произнесла «А!» так, будто вдруг узнала Марго.
Однако Марго никак не могла вспомнить эту женщину. Очевидно, та, как и мама, в молодости была красивой. Ее выразительное лицо, словно абстрактная картина, рассказывало некую историю, притом насыщенную и печальную. Женщины вроде них с мамой всегда с трудом держатся на плаву – их лица выглядывают над поверхностью, а ноги тем временем отчаянно гребут под водой. Возможно, однажды их тела тоже выбросит на берег, и они будут лежать там, как мама – на полу гостиной.
– Ты так изменилась, – проговорила женщина сдавленным голосом.
– Простите?
– Я тебя сначала не узнала. Твоя прическа… Наверное, ты меня не помнишь. – Она указала на себя. – Миссис Бэк?
– Нет, – покачала головой Марго. – Я вас совсем не помню.
Миссис Бэк фыркнула и ласково улыбнулась:
– Мы жили в одном доме, пока тебе не исполнилось года три или четыре.
Ее взгляд смягчился, тронутый дымкой ностальгии, удивившей Марго, которая ничего не помнила о времени до беспорядков – до квартиры, где прожила всю сознательную жизнь. Мама рассказывала, что, приехав в 1987 году из Кореи в Лос-Анджелес, сняла комнату у хозяйки магазина одежды, чуть позже забеременела и несколько лет жила там с Марго. В 1991 году, когда хозяйка умерла, мама выкупила магазин у ее взрослых детей и переехала в ту самую квартиру в Корейском квартале. Она успела проработать в новом магазине всего год, после чего он был почти полностью разрушен во время беспорядков. Она никогда не упоминала ни миссис Бэк, ни кого-либо еще.
– Вы с мамой часто приходили в ресторан, где я работала, «Ханок-Хаус», помнишь? – спросила продавщица носков. – Такой традиционный корейский дом, весь из дерева.
– Нет, не помню, – ответила Марго, несколько смутившись.
Лицо миссис Бэк внезапно помрачнело, будто она вспомнила нечто мрачное, тщательно запертое внутри. Алые губы сжались в тонкую полоску. Она словно замкнулась. Марго предстояло вытянуть ее наружу – не уходить же без ответов.
– А почему мы перестали ходить в ваш ресторан? В «Ханок-Хаус»?
– Твоя мама… Она была очень занята в своем магазине. И когда во время беспорядков его разгромили… ей пришлось очень много работать. Тяжелые были времена. Многие потеряли все – бизнес, работу. Не было времени ни на что, кроме попыток восстановиться, выжить. Как тогда, на войне.
Марго вспомнила клубы дыма, отравлявшие воздух ядовитым химическим запахом. В нескольких километрах от их квартиры мир охвачен пламенем. По зернистому черно-белому телевизору полицейские избивают Родни Кинга, безоружного чернокожего мужчину, который позже скажет: «Я словно вернулся во времена рабства».
Мрачные белые мужчины в костюмах выходят из зала суда – им вынесен оправдательный приговор. Люди бросают кирпичи, бьют стекла, сносят ворота. Здания охвачены огнем, в небо поднимаются столбы дыма.
На углах улиц стоит национальная гвардия в камуфляже и с тяжелым оружием.
Мама рыдает, сидя у телевизора. Ее магазин тоже попал под горячую руку. Собственный бизнес без вечно недовольного начальника, работа, на которую можно взять ребенка, – слишком хорошо, чтобы быть правдой. Эти мечты тоже разобьются вдребезги, поскольку их жизнь – часть лжи, которую эта страна повторяет для успокоения совести: что справедливость восторжествует; что законы защищают всех одинаково; что эту землю вовсе не украли у коренных народов; что их богатство заработано не чернокожими рабами, а предприимчивыми белыми, «нашими» основателями; что трудолюбивые иммигранты доказывают существование меритократии в стране; что историю нужно рассказывать только с одной точки зрения – с точки зрения тех, кто победил и до сих пор стоит у власти. И теперь город взбунтовался. Самосожжение – прекрасный способ привлечь к себе внимание.
Мама была лишь одной из множества жертв этого крушения. Марго вместе с ней разгребала обломки в поисках уцелевшего. Их семья из двух человек, может, и была самым маленьким государством, но только в нем они ощущали себя на своем месте.
Марго неожиданно для себя разрыдалась: она-то думала, что уже выплакала все слезы на сегодня.
– Не плачь, – сказала миссис Бэк, сжимая руку Марго. – Знаю, времена были тяжелые. Очень тяжелые.
Мигель обнял Марго за плечи. Если изначально она и пожалела, что взяла его с собой, стыдясь маминой работы – того, что он увидел, в какой бедности она выросла, – то теперь она была рада его присутствию. Он был похож на нее во многих отношениях – они оба умели рыдать в три ручья и смеяться до колик, чувства сменялись с пол-оборота.
– Как вы здесь оказались? – спросила Марго, шмыгая носом.
Миссис Бэк протянула ей салфетку.
– Надоело работать в ресторане, поэтому я скопила денег и приобрела эту лавку в марте.
