взять что-то для покупателей. Они по-прежнему здоровались кивком, улыбкой или
Hola, но больше не разговаривали. Дух товарищества был утрачен.
Мина здоровалась и с другими корейскими кассирами, хотя те тоже редко разговаривали. Все они выглядели скучающими и несчастными: они приходили в магазин, только чтобы прилежно отработать свою смену, и по окончании незамедлительно уходили – возможно, спешили к своим семьям. Пожалуй, Мине жилось проще: ей не приходилось все время куда-то бежать, готовить, убирать, отвозить детей в школу и затем забирать, воспитывать их, обнимать, целовать. Пожалуй, жилось ей проще, вот только при мысли о семьях коллег она ощущала внутри зияющую пустоту – ей не доставало этой полноты жизни.
Всякий раз, когда у кассы появлялась маленькая девочка, напоминающая ее погибшую дочь, по телу пробегала волна дрожи от смеси ужаса и восторга, а на глаза наворачивались слезы, которые Мине всегда удавалось подавить. Ухватившись за край стола, чтобы успокоиться, она сосредотачивалась на товарах и наличных. Остаток дня она старалась ни о чем не думать и ничего не чувствовать.
Однажды к кассе подошла девочка примерно того же возраста, что и дочь Мины, с отцом, очень похожим на ее мужа – такое же вытянутое, чувственное лицо. Мине почудилось, будто ее любимые вернулись к ней как призраки прошлого. Может, бог дал ей еще один шанс? Она едва не выбежала из-за кассы, чтобы заключить их в крепкие объятия.
Однако, как только девочка обратилась к отцу по-английски, наваждение рассеялось, и Мина осознала, что эти двое совсем не похожи на ее любимых: отец намного выше и моложе ее мужа, а у девочки совершенно другие черты лица.
Во время перерыва Мина кинулась в туалет, заперлась в кабинке и разрыдалась. Она старалась не шуметь, но не могла сдержать всхлипов, срывающихся с губ, – уткнувшись в ладони, она с силой давила на лицо подушечками пальцев, не в состоянии остановиться. Ей полагалось вернуться на кассу, только Мина никак не могла взять себя в руки. Печаль пронзила грудь, словно клинок, все тело охватила безграничная боль.
Наконец, немного успокоившись, она высморкалась и, сложив ладони в молитве, прошептала: «Пожалуйста, боже, помоги мне. Прошу, господи. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Что угодно, обещаю. Пожалуйста, помогите мне. Помоги, умоляю».
Мина не хотела признаваться в этом Ему, но втайне просила, чтобы он не позволил ей покончить со всем раз и навсегда, не позволил радикально прервать свои страдания, о чем она порой помышляла. Например, стоя на остановке, при виде стремительно приближающегося автобуса она думала, что будет, если выйти прямо ему навстречу. Ее удерживал только страх перед адом.
Когда погибли ее муж и дочь, сразу после похорон Мина забралась на крышу своего дома и глянула вниз, пытаясь определить, достаточно ли там высоко, чтобы умереть. Еще раньше, в приюте, после того как ее избила одна из монахинь, она размышляла обо всех местах, где можно было бы повеситься. Однако у нее никогда не хватало на это смелости. Она слишком боялась боли, которая могла возникнуть перед смертью. Подталкиваемая любопытством, Мина иногда брала рубашку или брюки и, спрятавшись в общей ванной, душила себя, никогда не доводив до потери сознания – ее останавливала боль.
Тогда Мина не боялась ада. А теперь она хотела выжить. Как еще ей снова встретиться с дочерью? Увидеть ее крошечные пальчики, идеальное личико, ее большие, почти черные глазки, услышать ее высокий чистый голосок.
Мина вернулась на рабочее место с красным лицом и опухшими глазами. Мистер Ким, подменивший ее, когда она вовремя не вышла с перерыва, закрыл кассу. Марио сделал вид, что ничего не заметил, и принялся подготавливать пакеты для следующих клиентов.
Мистер Ким мягко коснулся ее руки и отвел в сторону.
– Что-то случилось?
– О, ничего. Все нормально. Простите, что меня так долго не было.
– Хотите уйти домой пораньше?
– Нет, я в порядке.
– Я могу вас подвезти, на вас лица нет.
Проходящий мимо уверенной походкой мистер Пак, в привычной белой футболке поло, брюках цвета хаки и с козырьком на голове, словно после игры в гольф, заметил их и подошел ближе.
– У вас что-то стряслось?
– Нет, ничего. Все в порядке. – Мина не хотела, чтобы он видел ее заплаканное лицо. У кассы она сняла табличку «Не работает» и помахала рукой покупателю, стоявшему в другой очереди. Мистер Ким стоял рядом и, как только она закончила, спросил:
– Может, вам что-нибудь принести?
– Нет-нет. Все в порядке.
Несколько часов спустя она подошла к своему шкафчику в подсобке, где хранила перекус, куртку и запасные ботинки. Неожиданно она обнаружила там две пачки рамена и пакет с фруктами – яркими мандаринами, нежно-зеленым яблоком и грушей медового цвета. На одном из мандаринов был маленький листочек, похожий на шляпку. Мина понюхала чистую, яркую кожуру, источающую сладкий аромат. Кто же оставил ей этот пакет?
Она не видела мистера Кима до конца дня.
Стоя на остановке и наблюдая за приближающимся автобусом, она узнала водителя – женщину с круглым лицом и аккуратным каре. Автобус пронесся в нескольких футах от нее с потоком горячего воздуха, поднявшего пыль и листья, и резко остановился.
Показывая водителю проездной, Мина спросила:
– Все путем?
Этот вопрос удивил ее саму, будто случайно выскользнув изо рта. Водитель усмехнулась.
– Э-э, ничего, а у вас?
Этот короткий разговор успокоил Мину, на которую почти весь день смотрели как на машину, пробивающую товары и выдающую сдачу.
Всю дорогу она просидела, прижимая к груди пакет с фруктами и раменом, закрыв глаза и мысленно повторяя на английском: «Все путем? Все нормально?»
Сидя на кухне, освещенной мягким желтым светом единственной лампы, Мина какое-то время просто рассматривала блестящее зеленое яблоко, его безупречную, ровную поверхность. Затем почти машинально взяла нож и начала потихоньку срезать кожуру, словно раздевая фрукт. Раньше после ужина она нарезала яблоко на дольки и раскладывала на тарелке для дочери, которая брала их своими маленькими ручками и не спеша съедала каждый кусочек. Светлая мякоть вскоре коричневела. Как все в природе – как опавшие листья, которые ветер гоняет по их надгробию.
Мина выронила нож в раковину и схватилась за столешницу, чтобы не упасть. Затем надкусила наполовину очищенный плод и наполнила кастрюлю водой.
Чуть позже она села за стол и принялась за рамен – соленый бульон успокаивал ее даже в душный день. Раздвинув занавески и открыв окно, она уставилась сквозь решетку в темноту. Забудет ли она когда-нибудь мужа и дочь? Будут ли они ее ждать
