мыслях, посетивших его после выключения прикроватного светильника. Ричард поворачивает голову, чтобы посмотреть, сколько времени. Провалялся в кровати одиннадцать часов и чувствует себя как выжатый лимон. Теперь он спит плохо.
Имея две нерабочие руки, Ричард, по сути дела, вынужден всю ночь лежать на спине. Он способен, раскачавшись, перевернуться на бок, но это может быть чревато. В последний раз он так сделал несколько недель назад. Его правая рука оказалась зажатой под туловищем и к тому же вывернутой под болезненным углом, отчего в ней нарушилось кровообращение, и ему пришлось здорово помучиться, чтобы ее высвободить.
Переваливаться на живот тоже рискованно. Из-за того что брюшные мышцы ослабли, он не в состоянии вдохнуть достаточно воздуха, если лежит плашмя, не важно, на животе или на спине. Он спит, опираясь на три подушки, полусидя, чтобы сила тяжести помогала ему дышать. Когда трех подушек и силы тяжести станет недостаточно, четвертая подушка положение уже не спасет.
Пульмонолог говорит, что, скорее всего, в течение следующего месяца Ричарду понадобится БиПАП-аппарат [15]. Его уже заказали. Ричарду придется носить закрывающую нос и рот маску, через которую всю ночь воздух будет то нагнетаться в легкие, то отсасываться из них. По словам пульмонолога, в этом нет ничего такого. БиПап предназначен для неинвазивной терапии. Похожий аппарат постоянно используют те, кто храпит и страдает от апноэ сна. Но для Ричарда БиПАП крайне серьезное дело. И все, в чем он нуждается, кажется ему инвазивным.
Знакомство с каждым новым лекарством, адаптивным устройством, специалистом и аппаратом сопровождается соответствующей утратой функций и независимости. Новые медикаменты от слюнотечения и депрессии, новое приложение в телефоне по преобразованию речи в текст, голеностопный ортез, который он должен носить на щиколотке, чтобы не допускать отвисание правой стопы, зонд для питания, который ему скоро понадобится, кресло-коляска с электроприводом, ждущая его в гостиной, уже заказанный БиПАП. Каждое из перечисленного — его подпись под контрактом, подтверждающая согласие на следующую стадию БАС. Он стоит посреди озера плотных зыбучих песков, и каждое предложение помощи — словно бетонный блок, который опускается ему на голову и неотвратимо погружает его все глубже.
И хоть Ричард и не выносит разговоров об этом, он остро осознает, каким будет последний бетонный блок в очереди. Когда его диафрагма и брюшные мышцы прекратят справляться со своей работой и он не сможет самостоятельно создавать давление в дыхательных путях, последним подарком его многопрофильной медицинской бригады станет механическая вентиляция легких через трахеостомическую трубку. Круглосуточное существование на системе жизнеобеспечения. Его, уже по уши увязшего в зыбучем песке, попросят моргнуть один раз, если он хочет жить.
На часах десять минут восьмого, а Билл будет здесь не раньше девяти. Ричарду нужно чем-то занять почти два часа. Не так давно для него было бы в порядке вещей провести весь день наедине за своим «Стейнвеем», шлифуя сонаты и прелюдии Шуберта, Дебюсси или Листа. Он садился за рояль с утра, когда солнце лилось в эркерные окна, освещая его личную сцену, а спустя, казалось бы, считаные минуты поднимал голову и с изумлением видел свое отражение в потемневших оконных стеклах. Вроде был впереди целый день — и раз, уже нет. В компании своего рояля Ричард никогда не чувствовал себя одиноким. Без рояля два часа длятся семь тысяч двести секунд. Тревожную вечность.
Разрываясь между противоречивыми желаниями — жаждой уснуть и жаждой сменить положение и перестать лежать на спине, — он несколько минут не делает ничего. Поворачивает голову набок, утыкаясь носом в наволочку, и вбирает в себя аромат свежевыстиранного белья. Дышит ровно, наслаждаясь божественным ощущением, окутывающим его чувственным облаком. В сходную атмосферу окунаешься, когда заходишь в пекарню, но это чувство особое, более личностное. Он не помнит, каким стиральным порошком и кондиционером для белья пользовалась его мать, но Тревор, который, вместо того чтобы помогать Ричарду с карьерой, помогает ему теперь со счетами, службами, доставкой продуктов и хозяйственных товаров, должно быть, покупает ту же самую пару средств, что предпочитала мать Ричарда. Он вдыхает как можно глубже и точно так же, как запах тушащегося на плите лука переносит его в бабушкину кухню, перемещается в свою детскую спальню.
Его зовут Рики, ему семь лет, и он просыпается субботним утром в своей односпальной кровати. На завтрак у него бекон и оладьи, залитые кленовым сиропом, а потом начинается урок по фортепиано с миссис Постма. Играть он будет Шопена и Баха. До педалей ему пока не дотянуться. Миссис Постма любит с ним заниматься. Иногда в конце урока в качестве поощрения за прилежание она угощает его пачкой фруктовых карамелек «Лайф сейверс». Больше всего ему нравятся те, что с пятью вкусами. Самые любимые — вишневые. Его накрывает ощущение безопасности и собственной невинности, восхитительное, как горячий крем-суп, но оно тут же, слишком быстро, исчезает. Его зовут Ричард, он снова в своем взрослом теле, в своей взрослой кровати, и ему хочется плакать о том мальчике, о том, с чем ему суждено столкнуться, когда он вырастет, о том, что он потеряет.
Боль, запертая в тазобедренных суставах и позвоночнике на протяжении одиннадцати часов, усиливается, напрочь развевая всякую надежду на сон, поэтому он, елозя, сползает с кровати. Пересекает затемненную спальню. Раздвинуть занавески он не может. Поднять светозащитные шторы тоже. Зажигает свет в ванной, клюнув выключатель ртом.
Как есть, голый, садится, широко разведя ноги, на унитаз и опорожняет мочевой пузырь, направляя струю движениями таза. Сначала она попадает куда надо, но потом, как обычно, сбивается. Прежде чем закончить, он обдает мочой заднюю часть крышки унитаза, забрызгивает сиденье и пол. В голове раздается голос матери. В доме, где, кроме нее, жили муж и трое мальчишек, она то и дело отчитывала кого-то из них за жуткую грязищу, которую они развели в туалете. Он оглядывает испачканные поверхности, не имея сил хоть что-то подтереть. Прости, мам.
Опускает взгляд на свой вздутый живот. Ричард не растолстел. Несмотря на неизменную диету, состоящую из молочных коктейлей, у него серьезный дефицит веса. Мышцы брюшины начали «терять форму», расслабляться. Он становится боком к зеркалу в ванной и рассматривает себя в профиль. У него то ли пухлый животик младенца, то ли пивное брюхо старика.
А еще у него пятидневный запор. Невролог недавно посадил его на гликопирролат, антихолинергический препарат, который подавляет слюноотделение. Во рту и в горле слюны становится меньше, она не так скапливается в задней части ротовой полости. Перед тем как перейти на это лекарство, он испытал несколько приступов
