Отодрал упаковочные пакетики и сложил на доске. Палочки, а не пакетики. Их я выкинул. Отрапортовал матери об успешном выполнении задания и уже было собирался уйти, как она снова навесила на меня дела. Теперь мне предстояло самостоятельно сделать “крабовый” салат. В целом задача выполнимая, но ведь какая невыносимая ответственность отныне висит на моих худющих плечах: если что-то пойдет не так, ругать станут меня.
Нет, признаю, я ошибся. Все осталось так же, как было.
Время летело с поразительной скоростью, пока я шатался по кухне, орудуя то ножом, то вилкой, то и вовсе скалкой. Папа все еще не вернулся, и это было немного странно. Что же он там делает? Думая над этим вопросом, упершись взглядом в темный коридор, я краем глаза заметил, как мама отвлеклась от своего торта, достала с кармана звенящий телефон и с довольным видом ушла из кухни прямо в тьмою залитый коридор…
Но он тут же посветлел, стоило только переключить переключатель. Включить лампочку, то есть. И я увидел уже привычный платок и фартук, а помимо них еще и картину, висевшую на стене в коридоре, где была нарисована пони на берегу какого-то водоема, пьющая водичку под золотистые лучи заката. Мама говорила по телефону, и постепенно ее вид становился все хуже и хуже. Я начал строить догадки по поводу того, кто звонил. Точно не папа, ему легче было бы дойти. Может бабушка? Только зачем? Поздравить с днем рождения, разве что. Вряд ли от этого может испортиться настроение. Тогда кто? Тетя Люба? Вполне, они же должны приехать, может что случилось. Или мошенники, в конце концов.
Я перестал пялиться в коридор и уже который раз за этот день побрел к столу, на котором мирно лежала разделочная доска. Тёрка и сыр(оба с большими дырочками). Значит, стоит натереть сыр. “В быту всё пригодится” – как говорит моя мама, и я ей верю. Со специфическим звуком я приступил к работе, сразу успев ободрать кожу на указательном пальце. Сыр с привкусом крови. Звучит неплохо, по-моему.
Когда я наконец закончил, оставив после себя чашку, полную тертого сыра, на столе, заляпанном теперь не только майонезом, мукой, остатками помидор, морковной кожурой, крошками яичного желтка и сливками, но и кусочками сыра в придачу, мама поспешила вернуться на свое место и проверить, как там поживает бисквитный корж для торта, ныне пекущийся. Он оказался немного подпалённым с краёв.
– Не велика потеря, – сказал я маме, глядя, как прискорбно она смотрит на этот несчастный корж.
– Да… – тихо отозвалась она.
– Так что случилось?
Она тяжело вздохнула и посмотрела на меня, грустно улыбнувшись. Зато я знаю, в кого пошла моя улыбка – подумал я, пытаясь не грустно улыбнуться в ответ. Не знаю, как получилось, но она продолжила:
– Любашка не приедет. У них там тоже праздник, у мужа брат, что ли, годовщину отмечает или… – я видел, как ей было тяжело вести разговор дальше, да и бессмысленно это было, – в общем, не будет их. Только папе не… – она ненадолго прикусила губу, глядя сквозь меня, – Хотя он и так и так узнает. Наверное, он… ну да ладно, в общем, – она вернулась ко мне, – Продолжай свою работу.
Я медленно подтянул руку к виску, отдавая честь, которой у меня у самого то не было, а мама повернулась к плите и с усталым видом наклонилась над ней, поддерживая себя руками. Мимо моего слуха проплыл ее тяжелый вздох и тонкое, безнадежное “М-да”.
– Но торт то у нас будет? – спросил я.
– Будет-будет. Сейчас поставлю последний.
Она пошла снимать с противня готовый бисквит, а я сел на диван возле стола. В это время скрипнула входная дверь, на кухню повеяло легким холодком июньского вечера, я скинул ноги на пол, впитывая прохладу, и в уже светлом коридоре появился мой отец, загораживая собой чудную шляпку с рисунком огурчиков, что висела у входа на напольной вешалке. Прямо под ней висела моя кожаная куртка.
Мой отец был не намного выше меня, с уже проступающей лысиной посередине. Темные короткие волосы, в отличие от каштановых маминых, были довольно грубыми и жесткими – они как-будто сползали с верха вниз, к вискам. Его лицо, часто улыбчивое и доброжелательное, по крайней мере, ко мне, покрыто морщинами и редкими мелкими рубцами от прыщей. От него, кстати, я и получил свои прыщи. Генетика…
Темно-карие глаза встретились с моими. Он подмигнул мне и пошел на кухню. Вслед за ним гнался запах сигаретного дыма, от которого, в последнее время, у меня выворачивало внутренности. Папа курил “Кэмел” с кнопкой. Курил довольно часто.
– Привет, как тут… ух! – он скривил лицо в широкой улыбке, – Вот это запах! Че уже успели сделать? О! – он подошел к столу, – Сколько салатиков. Молодец, Андрюша.
Он потрепал мои волосы, улыбнувшись мне отцовской улыбкой.
– Да, – ответил я, скорчив гримасу.
– Когда мясо ставить будешь? – он подошел к маме, взбивавшей в миске сливки на торт, – А то уже за стол пора, а мяса еще нет, – у него всегда было это странно-игривое поведение, особенно выделяющееся в праздники. Он как-будто шутил, но это немного раздражало.
– Скоро, – ответила мама, не обращая на него внимания, – Как достану бисквит.
– А чего ты такая? – он стал жаться к ней, – Обиделась, что ли?
– Да нет, – она обернулась, – Любаша… сказала, что они не могут приехать.
– В смысле? – папа нахмурил брови и изобразил удивление.
– Сказала, у мужа брат годовщину отмечает. Они там будут.
– Мужа… брат… годовщина свадьбы, что ли? Не пойму никак, – он стал ходить вокруг мамы, – А какого черта мужа брат? Ну, мы же… договаривались, да? Что все месте здесь соберемся… а че там еще Любашка сказала?
– Да ничего, так вот, – мама пошла к холодильнику, оставив отца стоять возле взбитых сливок, – Сказала, что их не будет…
Папа усмехнулся.
– И что же, все отменяется? Потому что у брата мужа годовщина?
Мама вернулась на прежнее место со сливочным маслом и сметаной.
– Я просто передала тебе слова, – спокойным голосом ответила мама.
– Ну хорошо, я понял. Просто не понимаю, как это получилось, что теперь у мужа брата годовщина? – у него уже заплетался языка на этом “мужа брата”, – Мы же заранее обговорили, да? И че они теперь начинают? Мой день рождения не такой великий праздник, чтобы на него являться? Не годовщина же, да? –
