января начались уроки, и мы разгуливали по засыпанному снегом школьному двору, расправив плечи и задрав нос, так что у параллельного класса и младших учеников не осталось сомнений: мы знаем что-то, чего не знают они. Некоторые пытались выведать у нас что-нибудь, но мы рассказали только о том, что нашли смысл.
Это Софи нас проинструктировала. Мы должны были говорить только про смысл, и больше ни-ни. Так мы и делали:
— Мы нашли смысл!
Так мы отвечали учителям, родителям, полиции и всем остальным, кто не переставал спрашивать: почему?
То же мы сказали и представителям ведущих СМИ, когда они появились.
Сначала появились местные газеты с западного побережья. Потом утренние. Затем представители различных региональных и столичных газет. Наконец, еженедельники и местный телеканал.
Мнения разделились.
Первые согласились с «Тэринг тирсдаг»: мы были неуправляемыми дикарями, место которым в исправительном учреждении. Вторые, к нашему большому удивлению, начали что-то бормотать об искусстве и смысле жизни, а последние больше склонялись к мнению первых. Вскоре дискуссия за и против стала невероятно оживленной.
За! Против! За × Против!
Мы были ошеломлены неистовостью, которая проступала в ярости и аргументах тех, кто был за и против, а также тем фактом, что люди со всей страны, особенно из столицы, — хотя прежде они никогда не проявляли никакого интереса к Тэрингу и его окрестностям — стали совершать сюда паломничество. Одно можно было сказать наверняка: благодаря этой ярости и аргументам за и против значение кучи смысла стало неотвратимо расти. Но что еще важнее: когда все это начали освещать в прессе и сюда устремились искусствоведы и многие другие шишки, а также парочка обывателей, полиции пришлось открыть лесопилку и разрешить посещения с двенадцати до четырех ежедневно.
Теперь ничто не могло помешать Пьеру Антону увидеть кучу смысла.
Но мы совсем не рассчитывали на то, что он не захочет.
«Никакого смысла не существует, и ничто не имеет значения. В вашей груде хлама тоже» — вот и все его слова. Он продолжал их повторять, что бы мы ни делали. Он был просто непоколебим. Каждый раз, когда мы пытались его уговорить или запугать, ответ был один: нет!
Это нас очень разочаровало.
Да, разочаровало так сильно, что мы почти пали духом, так как всё вместе — Малютка Оскар, невинность, Золушка, палец Ян-Йохана, малыш Эмиль, Даннеброг, синие волосы Рикке-Урсулы и все остальное из кучи смысла — напрочь утрачивало этот самый смысл. И то, что все больше и больше людей считали, что в этой куче действительно имеется смысл, нисколько не помогло, как и то, что нас больше не осуждали ни родители, ни учителя, ни полиция.
Мы не оставляли попыток.
По одному, в группах и целым классом (кроме Благочестивого Кая, который был приговорен к волонтерской работе в церкви и отбывал домашний арест на четыре недели дольше, чем все остальные). Мы ничего не могли поделать. Несмотря на то, что достигли чего-то, благодаря сначала шведским, затем норвежским и остальным скандинавским, а также большинству европейских, потом американским СМИ и даже одному представителю, по-видимому, мировой прессы, которые прибыли в Тэринг.
Достигли чего-то значит стали кем-то.
И это несмотря на то, что говорил Пьер Антон.
Было здорово, когда о нас написала «Тэринг тирсдаг». Было поразительно, когда появились национальные газеты и начали ссориться из-за кучи смысла. Но стало совсем невероятно и значительно, когда Тэринг наводнили СМИ со всех концов света. Обычно в январе в Тэринге особого веселья не наблюдалось. В этом году январь все никак не мог закончиться.
Январь.
Январь.
Январь.
Январь.
Январь продолжился в феврале, захватил Масленицу, а когда добрались до первого марта, январь все еще стоял на дворе.
Нас фотографировали и спереди, и сзади, и сбоку, и сверху, и снизу наискосок. Фотографы гонялись за нами, чтобы запечатлеть лучшую улыбку, мудрейшую морщинку на лбу, самый выразительный жест. Журналисты звонили к нам в двери кстати и некстати, телевизионные станции со всего мира устанавливали камеры рядом со школой Тэринга, снимая, как мы приходим и уходим. Даже Ян-Йохан был доволен, мужественно выставляя на обозрение всем журналистам свою кургузую повязку, чтобы отсутствие указательного пальца на правой руке было увековечено повсюду.
Но прежде всего журналисты и фотографы атаковали заброшенную лесопилку с целью обнаружить свой собственный взгляд на этот феномен.
Куча смысла вскоре прославилась.
Все были впечатлены.
Все, кроме Пьера Антона.
— Это старо как мир! — прокричал Пьер Антон, выпуская белое облако морозного дыхания из отверстия своей шапки-балаклавы темно-синего цвета. — Сейчас это новость, поэтому внимание всего мира приковано к Тэрингу. В следующем месяце про Тэринг забудут, а весь мир переместится в другое место. — Пьер Антон презрительно сплюнул на тротуар, но никого не задел. Ни плевком, ни словами.
— Заткнись! — надменно крикнул Ян-Йохан. — Тебе просто завидно!
— Завидно! Завидно! — пропели все мы ликующим эхом.
Мы были знамениты, и ничто не могло выбить нас из колеи.
Ничто не могло выбить нас из колеи, потому что мы были знамениты.
Это произошло на следующий день после того, как появилась первая британская газета, и нам было до лампочки, что Пьер Антон не хочет стать частью смысла и прикоснуться к славе. Нам было абсолютно наплевать. Нам было также наплевать, что он не хочет идти с нами на заброшенную лесопилку, чтобы увидеть кучу смысла.
Абсолютно, совершенно, безгранично наплевать.
Нам было также наплевать на тех, кто выступал против нас и кучи смысла — в Тэринге, в прессе или где-либо еще в стране и остальном мире. Так как все больше и больше народу поддерживало нас. А так много людей ошибаться не может.
Много! Больше! Истина!
И истина не стала меньше, когда нас пригласили в Атланту для участия в телешоу, которое снимали в США и показывали по всему миру.
Все в Тэринге были вовлечены в дискуссию о том, разрешать нам ехать в Америку или нет. Тем жителям Тэринга, которые сомневались в смысле — как кучи, так и нас самих, — и думать было не о чем. Нам ни в коем случае нельзя разрешать выезжать за границу и позориться, позорить Тэринг и их самих на глазах у всего мира. Как будто дела и так не шли хуже некуда! Остальные жители Тэринга гордились приглашением, и нами, и смыслом, поскольку Тэрингу никогда прежде не перепадало столько внимания ни по одному, ни по другому поводу.
Сторонников смысла было больше.
Но ехать нам все равно запретили.
Тем больше людей выказывало поддержку, тем больше находилось причин
