Особенно сильное воздействие „Бесы“ оказали на А. Камю… Уже в эссе „Миф о Сизифе“ (1937), отталкиваясь от „человека абсурда“ — Ставрогина — и философии „бунта“ Кириллова, Камю обосновывает свою версию экзистенциального стоицизма, противостояния „абсурду“ в жизни. Теме „верховного самоубийства“ посвящена его пьеса „Калигула“ (1939), русскому нигилизму и „шигалевщине“ — пьеса „Праведные судьи“ (1947) и трактат „Бунт человека“ (1951), а мотив „исповеди Ставрогина“ звучит в изображении Кламанса, героя „Падения“ (1956). По признанию писателя, „Бесами“ подсказан „хроникер“ в „Чуме“ (1947),[644] где подхвачены многие идеи Достоевского. „Прежде всего «Бесы» — произведение искусства, — говорил Камю, — и, во-вторых — памфлет против нигилистической революции, и только такой революции“.[645]
Относительно рано влияние „Бесов.“ сказалось, в славянских литературах. Оно отмечается в книгах польских писателей С. Пшибышевского „Дети Сатаны“ (1897) и Ф. Л. Оссендовского „Бесы“ (1938) — о жизни художественной богемы в дореволюционном Петербурге,[646] прослеживается в романах чешских писателей И. Лайхтера. „За правду“ (1898) и С. Гурбана Ваянского. „Котлин“ (1901).[647]
В Италии воздействие „Бесов“ ощутимо в романе А. Ориани „Враг“ (1894) и в новеллах Л. Капуаны „Прохожие“ и „Самоубийство“ (сборник „Прохожие“, 1912).[648]
О сходстве героев романов Г. Уолпола „Темный лес“ (1916) и „Секретный город“ (1919) со Ставрогиным и Свидригайловым писали еще в 1921 г.; аналогичные параллели обнаруживаются в романах Л. О'Фластри „Информатор“ (1925). и О. Хаксли „Контрапункт“ (1928).[649] Еще больше оснований для поиска аналогий с „Бесами“ дают романы-антиутопии-„Мы“ (1922.) Е. И. Замятина, „О дивный новый мир“ (1932) О. Хаксли, „Звероферма“ (1946) и „1984“ (1948) Дж. Оруэлла, „Уолден 2“ (1947) Б. Ф. Сканнера-.
В Германии, мотивы „Бесов“ находят в „Человечке с гусями“ (1915) X. Вассермана, в ранней новелле Ф. Верфеля „Не убийца, а убитый виноват“ (1920), в романах А. Неймана „Дьявол“ (1926), Г. Фаллады „Каждый умирает в одиночку“ (1948), А. Зегерс „Мертвые остаются молодыми“ (1949).[650] Для оценки „Бесов“ существенны мысли, высказанные Т. Манном в статье „Достоевский, но в меру“ (1946): „Объективность как бы клинического изучения чужой души и проникновения в нее у Достоевского — лишь некая видимость; на самом же деле его творчество — скорее психологическая лирика <…> исповедь, и леденящее кровь признание, беспощадное раскрытие преступных глубин собственной совести“. Ставрогин, а характеристике Манна, — „холодный и высокомерно-презрительный“ сверхчеловек, который, „может быть, принадлежит к наиболее жутким и влекущим образам мировой литературы“.[651]
О большом воздействии творчества Достоевского и особенно „Бесов“ писал Кэндзабуро Оэ. Для многих художников, философов и критиков XX столетия свойственно восприятие романа Достоевского „Бесы“ как произведения эталонного, „новой главы в истории романа как жанра“,[652] в высшей степени злободневного. Достоевский писал не о настоящем, а о грядущем. „«Бесы» написаны о грядущем, скорее о нашем времени, чем о том времени“, — писал Н. Бердяев,[653] точно передавая особый характер восприятия романа Достоевского в современной культуре.
поражение (итал.).
«Со мной обошлись как со старым ночным колпаком!» (фран.).
может разбить мою жизнь (франц.).
в любой стране (франц.).
в стране Макара и его телят (франц.).
я всего лишь простой приживальщик, и ничего больше! Да, н-н-ничего больше! (фран.).
у этих семинаристов (франц).
Дорогой друг (франц.).
букетом императрицы (франц.).
для нашей святой Руси (франц.).
но надо различать (франц.).
Между нами говоря (франц.).
добрейший друг (франц.).
Эти нескончаемые русские слова!.. (франц.).
Вы знаете, у нас… Одним словом (франц.).
однако это весьма любопытно (франц.).
прелестных дам (франц.).
вы знаете эти псалмы и книгу Иова (франц.)
и он показал свою власть (франц.)
что за дикая выдумка! (франц.).
вы знаете (франц.).
с таким высокомерием— (франц.).
Неужели? (франц.).
Прелестное дитя! (франц.).
Но, моя милая (франц).
И затем, так как монахов всегда встречаешь чаще, чем здравый смысл (франц).
Право же, дорогая (франц).
и затем (франц).
Милый, милый друг! (франц.).
Раздражителен, но добр (франц.).
О, это довольно глупая история! Я вас ожидал, мой добрый друг, чтобы вам рассказать… (франц).
Все одаренные и передовые люди в России были, есть и будут всегда картежники и пьяницы, которые пьют запоем (франц.).
Но, между нами говоря (франц.).
Мой милый, я (франц.).
Но, мой добрый друг (франц).
Но ведь это ребенок! (франц).
Да, я оговорился. Но… это всё равно (франц.).
Да, да, я не в состоянии (франц.).
этого дорогого сына (франц.).
такой недалекий! (фран.).
это всё же жалкий человек (франц.)
И наконец, это смехотворно… (франц.).
Я каторжник, Баденге (франц.).
«Человек, который смеется» (франц.)
Мне наплевать на это, и я заявляю о своей свободе. К черту этого Кармазинова! К черту эту Лембке! (франц.).
Вы, не правда ли, мне не откажете в содействии, как друг и свидетель (франц.).
что-то в этом роде (франц.).
я помню это. Наконец (франц.).
он походил на идиотика (франц.).
Как! (франц.).
этого бедного друга (франц.).
нашего раздражительного друга (франц.).
Но это пройдет (франц)
происшествия. Вы меня будете сопровождать, не правда ли? (франц.).
О боже, великий и милостивый! (франц).
и начинаю веровать (франц.).
В бога? В бога всевышнего, который так велик и так милостив? (франц.).
Он делает всё, что я хочу (франц.).
Боже! Боже! (франц).
