– - А дорога-то кашеватая.
– - Да, дорога не хвали, -- отозвался Сазон. Парамон опять хлестнул лошадку кнутом.
III.
Проехали одну деревню, протянулись землями, принадлежащими к одному барскому имению и тянущимися верст на шесть. Оставили за собой и барский двор и въехали в большую лощину, называвшуюся Лужки. Лощина эта раскинулась версты на четыре и была ровная и гладкая. Дорога по ней пролегала только в зимнее время. Настоящая дорога шла другими местами, поэтому вешек по ней не ставили. От этого и оттого, что лощина была гладкая, дорогу нередко заносило, и путники по ночам часто сбивались с нее и плутали. Мужики объясняли это тем, что тут их леший водит, и не любили ночью ездить Лужками. Проехав барское поле и очутившись совсем на открытой местности, Парамон с Сазоном почувствовали, что начинается ветерок-ползунок, и Парамона взяло беспокойство.
– - Пожалуй, заметать будет, -- сказал он с досадой в голосе.
– - Уж сейчас заметает, -- проговорил Сазон.
– - Дело не хвали, -- молвил Парамон, крякнул и замолчал.
Он то и дело вглядывался вперед, стараясь не упустить из виду дорогу, но это было очень трудно. Следы дороги почти невозможно было разглядеть в темноте. Вскоре он почувствовал, что лошадь начала упираться и то и дело сбиваться то направо, то налево. Она теперь уж чуть трусила и часто переходила с рыси на шаг.
Парамон то и дело постегивал ее кнутом и все заглядывал ей под ноги.
А кругом стояла мгла. Теперь уж не было видно ни лесов, ни огорков, а висела густая дымчатая пелена. Бело было внизу, бело по сторонам, бело вверху. Ветерок делался больше и больше. Он дул им справа, и катившийся от него снег тихо шелестел. Вдруг по ветру донеслось пенье петухов. Видно, они сравнялись с деревней Высокой, стоявшей от дороги в версте. Сазон проговорил:
– - Петухи поют, знать свет скоро.
– - Небось что, -- часа два, чай, едем, -- сказал Парамон.
Лошадь вдруг пошла шагом. Парамон стегнул ее, но она только хвостом вильнула. "Но, дурашка!" крикнул Парамон и изо всей силы вытянул ее кнутом вдоль боку. Лошадь трухнула несколько шагов и опять перешла на шаг. Вдруг она стала забирать вправо. Парамон дернул за левую вожжу, она пошла налево.
– - Что ты вертишься, чорт! -- крикнул Парамон и еще раз вытянул по ней кнутом.
– - С дороги не сбились ли? -- сказал Сазон и выскочил из саней.
Очутившись на снегу, он почувствовал, что ноги его попали не на твердое место. Сазон метнулся направо и налево, -- везде был рыхлый снег и нога тонула.
– - Стой! -- крикнул Сазон, мы ведь не по дороге едем.
Парамон остановил лошадь.
– - Как не по дороге, где ж она?
– - Должно потеряли.
Сазон подошел к саням и стал оглядываться кругом.
– - Где ж это мы сбились-то?
– - Где-нибудь недалече, -- сказал Парамон: -- ведь я, кажись, все глядел.
– - Глядел, да не углядел, -- сказал Сазон. -- Ну, постой тут, я пойду поищу.
Он пошел назад по следу. Парамон крякнул и сердито нахлобучил шапку. Досада, разбиравшая его с тех еще пор, как он только поднялся с постели, усилилась. "Ведь вот несет же чорт незнамо куда, думалось ему; сидеть бы да сидеть дома. Спал бы теперь за милую душу; встал бы, скотину убрал да чайку попил, а на место этого плутай вот тут".
"Не ездить бы", подумал дальше Парамон. Но только он это подумал, как сейчас же решил, что это нелепо. "Как же так не ездить: значит, оставить в силе постановление волостного суда? Значит, сидеть 15 дней? Мне сидеть?" -- вслух проговорил Парамон и почувствовал, как по его телу точно что пробежало, и стало подниматься то неприятное знакомое ощущение, которое он испытывал, когда еще шел на волостной суд и которое было так мучительно. К горлу его точно что подкатилось и слегка сдавило его.
"Нет, уж это подождем! Пусть он об этом не думает, а то он меня первый обидел, и я должен сидеть!.."
И Парамон вдруг проникся злобным чувством к своему сопернику и стал думать, что он будет говорить на суде, как он разъяснит, что он не только никаких дров не воровал, но и соломинкой чужой не пользовался, что он всякое пользование чужим добром считает грехом, да не имеет в этом никакой нужды. Он, слава Богу, не какой-нибудь, а обстоятельный крестьянин. У него все заведено. Оброк он платит исправно и недоимок за ним никаких нет.
Он уже видел, как судьи проникаются к нему сочувствием, признают приговор волостного суда несправедливым. Они не только отменяют его, но решают сделать выговор волостному суду за то, что они очень неразборчиво осуждают, и постановляют осудить другую сторону. Насколько? На 15 дней. Парамон был этим даже ошеломлен. "Нет, это много, -- подумал он. -- На недельку, вот это в самый раз, и этого будет довольно. И это он будет долго помнить".
И нехорошие чувства исчезли из души Парамона, и на сердце его сделалось тепло и покойно. Вдруг с левой стороны из окружавшей его мглы послышался крик:
– - Ге-гей!
– - Ого! -- отозвался Парамон.
– - Где ты? -- кричал Сазон.
– - Зде-ся! -- отвечал Парамон.
Парамон стал глядеть в сторону, откуда послышался крик, и через минуту различил надвигавшуюся на него фигуру Сазона.
– - Ну, что? -- спросил Парамон.
– - Надо в сторону пойти, -- сказал Сазон: -- сзади дороги давно нету, поле и поле.
– - Фу ты, шут возьми! Ты спешишь себе, а тут выходит себе, -- сердито проворчал Парамон и вылез из саней.
– - Такое место, -- проговорил Сазон: -- тут все блудят.
Вдруг издали донесся протяжный крик, мужики прислушались, крик повторился.
– - Кто это там?
– - Знать, еще кто-нибудь плутает.
– - Поедем наудачу вперед.
– - Пожалуй, поедем.
Они сели опять в сани, и лошадь потащилась, шурша полозьями. Она шла медленно, Парамона брало нетерпенье, и он подстегивал ее кнутом. Но это уже на лошадь не действовало. Мужики оба надулись и сидели в санях молча.
IV.
Дороги все не встречалось; но проехав около версты, наши путники вдруг совсем невдалеке услышали новый крик.
– - Эй, где вы? -- кричал кто-то, скрытый темнотой.
– - Кто ты? -- крикнул Сазон.
– - А ты кто? -- послышался голос.
– - Человек! -- ответил Сазон.
Голос умолк, и через минуту перед ними вырос человек. Подойдя к саням, он проговорил:
– - Никак это не наши?
– - Кирило! -- проговорил Сазон.
Кирило был свидетель со стороны Евдокима. Приблизившись вплотную, он плюхнулся к ним на дровни и, отпыхиваясь, проговорил:
– - Фу ты, Боже мой, устал как! Здорово живете! А где ж наши-то?
– - А ты где ж их потерял?
– - Вот тут отлучился: с дороги сбились, плутали, плутали, сперва голос подавали, а потом словно провалились куда.
– - Мы сами потеряли дорогу. Давно вы тут плутаете?
– - Да, пожалуй, около часу.
– - Что за шут! Что ж теперь делать-то?
– - Не миновать дня дожидаться.
– - Была неволя, -- сказал Парамон, -- все надо ехать!
– - Да куда ты поедешь-то?
– - Куда ни поедем, а стоять нечего, -- дорога тебя искать не будет, а приходится нам ее искать.
– - Где ты ее разыщешь-то впотьмах: заедешь к чертям на кулички и днем-то не сразу поймешь, где находишься.
– - Ну, что ни будет, -- сказал Парамон и опять тронул лошадь.
Кирило хотел было соскользнуть с саней, но Парамон, заметив это, проговорил:
– - Куда ж ты слезаешь-то, сиди.
– - Куда не выедем, а все тебе с нами не миновать быть, -- сказал Сазон.
Кирило промолчал. Проехав несколько, Кирило проговорил:
– - Ну, чем-то ваше дело кончится, а то следует с вас четверть водки да две селедки за такое беспокойство. Эва, мы теперь какую неволю видим.
– - А мы-то разве не видим?
– - Вы-то по охоте, а нас неволя тянет.
– - Вольно же вам было неправо показывать. Показали б как следует, мы, може, тогда бы все покончили.
– - Мы показывали, что знали. Если бы мы эту канитель предвидели, мы бы совсем от всего отказались, -- мы, мол, ничего не знаем, и вся недолга.
– - Ишь ты, знать заслабила сударыня-то, -- с усмешкой проговорил Парамон и вспомнил уверения "аблаката", что его оправдают, а их оставят с носом; ему стало как-то весело. -- Нет, вам следует городской суд поглядеть, это не из нашего брата мужиков, -- там вас по другому разговаривать заставят. Там, брат, все выспросят, все разберут.
– - Да что тут разбирать-то, -- подрались и подрались, какое дело-то?
– - Дело-то неважное, а вот до чего довело, да, може, еще дальше пойдет?
– - Неужели дальше пойдет?
– - А то что ж, -- проговорил Парамон, но как-то неуверенно.
При мысли о дальнейшем судьбище у него стало скверно на душе. Неужели ему придется переживать то, что ему пришлось пережить первый раз? Ах, как много нехорошего тогда он испытал! Очень просто и придется. И Парамон замолчал и нахмурился. Он начал помахивать на лошадь кнутом. Лошадь тянула сани, шурша полозьями. Дороги вовсе не было, и кругом ничего нельзя было различить.
– - Го-го! -- крикнул вдруг Кирило изо всей глотки.
