Подкову прибил над дверью в свою комнатку, ножом очертил круг около кровати, потому что когда человек более всего уязвим? Разумеется, когда спит. Ну и еда, понятно. С того момента стал готовить у себя в комнате, кастрюли прятал, чтобы ненароком действительно не подсыпала чего, замок врезал, на ночь запирался...
Кошмары по ночам. Как-то приснилось: душат авоськой. Голова в сетке, как разлохмаченный кочан капусты. Почему-то особенно скверно, что авоськой.
Не исключено, что сестрица действительно ходила к каким-то ворожеям и там советовалась, как лучше его извести. Сжить со свету.
Булавка. Яйцо. Восковая фигурка. Зажженная свеча. Заломленные стебельки рыжей соломы... Не случайно, наверно, интересовалась магией (на то и химик), книжки всякие покупала, каких теперь пруд пруди: магия белая, магия черная...
Отчего все-таки? Разве не помогал ей деньгами, когда у нее муж умер? Сыну ее устроиться в военное училище?
Многим ведь подсоблял, кому мог - ближним, дальним, себе ничего, кроме ненависти... Вроде как неправильно жил. Может, и впрямь неправильно. Жил и жил, не думал про старость, на здоровье, слава Богу, не жаловался, только уши иногда закладывало и слышал гораздо хуже - последствия контузии. Суставы болели - ходить трудно. Камни в почках. Желчный пузырь. Но сердце ничего, крепкое. Иначе б давно загремел с инфарктом.
Изведу.
К юристу ходил - советоваться. Тот сказал, что случаев таких сколько угодно, не у него одного. Главное, меньше контактов. И непременно раздельное хозяйство. А оно и всегда было раздельное, только поначалу, когда мать еще жива была, питались вместе.
Он предлагал разменяться. На комнату в коммуналке соглашался, чтоб сестре пусть небольшую, но отдельную квартиру. Ага, как же! Прикушенные губы вкривь: чего надумал, а? Почему это она должна своей квартирой жертвовать? Она в ней еще поживет (злорадно) после его смерти, она ведь младше его почти на девять лет.
Ехидна!
Суеверным он стал. Ходил в Киево-Печерскую Лавру за святой водой - полные двухлитровые пластмассовые бутылки из-под колы, во рту слабый железистый привкус. С авоськой ходил. Почему-то именно авоська особенно бесила их сначала жену, потом сестру (не она ли и подсунула?), а теперь вот и дочь.
Сумка как сумка, только из тонких прочных вервиев (обычная сетка с ручками), убористая, в кармане можно носить - для продуктов милое дело. Когда-то все ими пользовались, а теперь редко встретишь. Все больше полиэтиленовые пакеты. Кому что. Ну взял он портфель вместо сумки продуктов купить, поставил под ноги, чтобы помидорчиков выбрать - теперь ни портфеля, ни документов. На авоську, может, и не позарились бы.
А что у них дома делалось, господи, если б кто видел? Сестра из кожи вон лезла: нагадить... Мусор ему под дверь сбрасывала. Воду нарочно проливала раза два поскальзывался. Тараканов в муку подпускала. Обои рваные, вода из бачка в туалете сливалась беспрестанно, на кухне кастрюли как баррикада...
Но он ничего - из принципа: раз она так, то и он. Запирал свою комнату и уходил на весь день - по городу бродил, обедал в пельменной, в кино, в музей, иногда к знакомым... И за город - на природу. Всю губернию изъездил. Но года не те, уставал. Прилечь бы, ноги вытянуть, а не корчиться на жесткой скамейке. К тому ж и мочевой пузырь. Терпеть вредно - для нездоровых почек особенно. А позывы частенько (лекарства такие).
Единственная отдушина - санаторий (раз в год бесплатная путевка в военкомате). Ну еще всякие встречи ветеранов, которые все реже и реже, водки выпить со старыми вояками, правда, из товарищей мало кто остался, так, едва знакомые из других полков. Да когда к дочери и внукам в Москву, хотя и там, если честно, не по себе... Упустил ведь жизнь!
Дед приехал, с авоськой. С чемоданом задрипанным, обвязанным веревкой.
П-полковник!
Когда-то мечтал сделать внукам танк с дистанционным управлением, все купил необходимое - моторчик, провода, пульт приготовил, осталось лишь собрать, да только на кой ляд им танк, если у них в компьютере ракеты и самолеты летают как настоящие...
Еще бы тачанку предложил.
Подарил увеличитель с глянцевателем - фотографии печатать, специально из Киева тащил вместе с фруктами и большим жирным киевским тортом, а у внуков у каждого по "кодаку", фотографии как картинки... Сегодня отнес пленку в мастерскую - завтра все получил. Зря пер. Дочь права: надо бы позвонить, посоветоваться прежде. Куда она теперь это девать будет - и так места кот наплакал...
Нет, не поспевал. А главное, каждый раз в глупом положении. Каждый раз унижение.
Пытался давать дочери советы по жизни, так она молчит-молчит, а потом вдруг как полыхнет: "Пап, может, хватит, а?". То есть учить хватит.
Сразу понятно: не уважает! Ясно же: пустое место вы для нее, гражданин (господин) п-полковник!.. К тому ж еще хохляцкий подданный.
Внуки в детстве, когда в деревню наезжали, охотно с ним время коротали - в шахматишки сразиться, за грибами или на рыбалку, ордена и медали разглядывали с почтением, на себя примеряли (дедушка добрый, не возражал), из-за фуражки ссорились - кому носить. А теперь гмыкнут что-нибудь, не разбери что - и к себе, за компьютер или наушники.
Нет, не авторитет для них, не крутой.
Зять допоздна на службе, вечером рюмку вяло опрокинет, спросит что-нибудь невнятно (слух совсем ни к черту, сколько ухо ни оттопыривай), да ему и ответить-то нечего: что в его жизни такого? И в воспоминания пускаться тошно. Кому они нужны, его воспоминания? (Сестрица Ритка губы стрункой: х-ха, победитель!) А когда-то мечталось (фотография праздника): сядут с бутылочкой, душа в душу...
Не получается. Бормочет под нос, слов не разобрать: дел много... контора еле держится... деньжат негусто.
Как упрек - п-полковнику.
Дескать, какой ты п-полковник?
И весь разговор.
Ну, новости посмотрят вместе. Начнет тесть про грабителей-реформаторов, про Чечню, про Ельцина и Кучму, а зять зевнет, даже и не нарочито - искренне вполне: извините, пойду подремлю... Устал что-то. Все время квелый такой (то ли они в молодости!) - и в будни, и по выходным... П-полковник еще посидит у телевизора, пока дочь не выйдет, раздраженная: потише сделай, оглушил совсем. А потише - ему не слышно. Блям-блям... Уйдет в комнату, которую ему временно уступили (вытеснил)... Газету возьмет или радио включит, а на душе погано. Все не то... Неловко как-то: люди горбятся, а он - ни пришей кобыле...
П-приживальщик.
Сестра рыбьим глазом подмигивает издалека, из самого Киева: ага, вот-вот... кто ты есть. Соломку скручивала, по квартире раскидывала. Булавками колола. В партийную организацию жаловалась, где он состоял (социал-демократ не путать с коммунистами), стучала на него, что он плакаты, приготовленные к первомайской демонстрации (социал-демократы тоже ходили, своей колонной), украл. Еще кое-куда, что стихи антигосударственные сочиняет и чуть ли не с американцами якшается (брякнул сдуру про сон с американским президентом, поговаривали тогда о визите. И что ему американский президент?)...
Как-то ночью не спалось (частенько случается), и вдруг мысль ошеломительная: а может, вообще все из-за нее, из-за горбатой сестры Ритки? Вдруг она еще в молодости так сделала, что жизнь не задалась? Как-то поругались - из-за пустяка (она к нему всю дорогу вязалась, ревнючая, девчонок соседских пугала, наговаривала им, что те от него шарахались), цыпленка он ее случайно придавил, тот между дверями шмыгал, вот и защемил ненароком... Сильно поцапались - в злости она и тогда лютела, все из-за уродства, пусть даже незаметного почти (ему-то, конечно, известно), ну он ей и сказал: горбунья ты и есть горбунья... Обидел, значит. Она вдруг (как потом вспоминалось) вздернулась вся, смолкла - гробовое такое молчание, камнем на душу, тем более что чувствовал свою вину.
Не забыла, значит.
Он-то по простоте запамятовал, потому и решился к ней переехать - сестра все-таки, матери полегче - кто и присмотрит, как не дочь. А что вышло?
И поверить трудно, и не верить... Пучки соломы, все эти закрутки-заломки чародейские находил и в юности, только значения не придавал, пока не ушел на фронт и потом, вернувшись, не уехал учиться в Москву, в Военную академию. Виделись редко - так, перебросятся иногда скупым на слова письмишком. Он переезжал из города в город, куда посылали, пока не осел наконец в Москве. Поначалу в коммуналках, потом квартирку дали. Дочь выросла, с женой разошлись.
Вспомнил, будто озарило: из конверта-то иногда выпадало. Ну да, соломка. Рыжая. Надломленная. Скрученная. Это потом, позже, когда муж ее умер (сам ли? - тоже ведь не ладилось между ними), приезжала в деревню из своего Киева, тогда и помог ей деньгами. Вроде все ничего, нормальные отношения, ан вот ведь как...
Было, было в ней что-то ведьминское... Сделает, случалось, в шутку птичье такое личико - все в морщинках узеньких (словно змейки расползлись), с кулачок, нос загогулиной, губы куриной попкой, глаза-щелки... Для смеха вроде, а как-то не по себе.
