В дворовом воздухе стоял беспокойный, под стать темноте холодок, который так просто не уйдет. Погода располагала к соответственным поступкам. Когда пропадает вдруг из архива картотека осведомителей гестапо, а следом за ней начинают исчезать и перенесшие оккупацию свидетели. Возвращение агента Бережного. Волки прошли мостом Преображенского и раскопали его могилу в ночь Дня всех Святых. Elvis regressa, как успели отметить на Кубе еще в шестидесятом году. Преступник оставляет след, легко заметный в минувшем, но он безнадежно теряется в мареве грядущего. Будущее - не место для возмездия. На это способны уповать одни овечьи мозги жертв.
Тех, кому посчастливилось привлечь внимание к своей особе пестрым и крикливым летом, с наступлением более строгого сезона начинают посещать нехорошие опасения.
Погода располагала к риску и жестокости, сулила аскетичную безнаказанность. О ней можно было бы сказать словами Азизяна, потому, что никто не скажет лучше: "Осень настала,
лето пердеть перестало..."
Из подъезда, освещенного лампочкой, не тронутой суеверными хулиганами вышел во внешние сумерки высокий подросток. Он был одет в румынский плащ цвета какао. В его походке, в том, как он дрыгал при ходьбе коленками было нечто музыкально-гротескное. В руке у него было мусорное ведро - он направлялся к помойке.
"Мертвоглядов, - отметил он, искоса приглядываясь, - Так... и Кунц".
Кунц... Какова причина... Почему Кунц, но не этот, дворовой, а одноклассник, позавчера у протезного Трифонова... Шел урок черчения, Гарриман сидел параллельно Кунцу и Тыкве, за предпоследней партой и показывал Ане Малкут, по прозвищу, естественно, Малкина старый, потрепанный выпуск немецкого журнальчика "Рор".
По мере того, как в иллюстрациях наводили шмон, цена издания падала, и Гарри в конце концов срубил его у Толи Седовца, кажется за пятеру. Там были девочки - Тамара, Роза, Рая, точнее - Марша Хант, Мэри Хопкин и стриженая под мальчика Тара Кинг. Давно сгинуло кому-то под стекло цветное, на две страницы фото - битлзы, как те "усатые грузины, что ждут давным-давно" сидят в комнате, и видно, что смеются над новейшей протеже Маккартни рыжеволосой Мэри Хопкин. Большая статья "Der agressive rock" - три образчика: самая громкая группа Blue cheer, самая радикальная Dave Peel & The Lower eastside, и самая свирепая МС 5. Герой репортажа в цвете был похожий на чурку Питер Сарстэд, автор шлягеров "Я - собор" и "Моя обезьянка - джанки". Календарь-биография "нежного садовника любви" (так его окрестил Жак Брель) Адамо. Страничка, посвященная группе Steppenwolf. Европейская психоакустика в лице Krokodil, цыганский хард-рок на три рыла, детище братьев Гурвиц, группа Gun. Остальное успели повыдергивать те, в чьих руках журнальчик успел побывать до того, как попал в портфель Толи Седовца, который симпатизирует Азизяну, хотя они вместе и не лежали. Навели шмон, а когда-то это был толстый и сочный, как бифштекс с кровью номер. Обложка еще сверкала, когда Вовка Фирер впервые вынимал его из газеты с памфлетом "Путь предательства". Про Солженицына.
И все. Как выражается Тыква - "сон улетучился". Тяжелые и тупые тапиры, и дочери советских офицеров быстрее выучат, кто такой Рильке, или как по-еврейски будет "здесь не але", чем станут сберегать ценные фото и сведения об Адамо или Мэри Хопкин. Их уж и не помнит толком никто. Они, с определенного возраста, все якобы сами себе Адамо, побирушки несчастные. И Мэри Хопкин ихних мы видели - несмотря на две вечно разинутые глотки upthere, downthere - петь не умеют совершенно. Фальшивят даже свою заветную молитву: "Приди ко мне, я одарю тебя слюной, мочою, потом, и отцовскою улыбкой".
- Таково было содержание "Рор"...
- Шо ви сказали?
- Поп!
- Срака... (поразмыслив) Там, блядь, не срака, а унитаз. Очко! драматургия Азизяна без искажений и прикрас.
Трифонов - старик в коричневой сорочке, с лошадиным лицом, и глазами человека, который в молодости перенес ампутацию, чувствовал себя плохо. Несмотря на жертвы и подвиги. Что жертвы! Если бы им сберегли жизнь, то у таблоидов с нипелями и яйцами тиражи были бы на пару миллионов больше, а у газетины с намеком на свастику прибавилось бы сотни две читателей из числа свиней и лис. Трифонов явно догадывался о чем-то таком, чего так и не понял немецкий болван, простреливший ему ногу тридцать лет назад. Старый чертежник видел, чьи чувствительные к поцелуям шкуры он спас, и куда эти шкуры дружненько в последнее время засобирались. Ага! Похожий на Алека Гиннеса учитель рисования почти не чудил, он вообще последнее время чудил мало. С пришествием на эстраду нового поколения сатириков смех был незаметно превращен в обязанность.
Урок протекал спокойно. Вдруг Кунц и Тыква синхронно, точно эрекция в кривоватом зеркале, повскакали со стульев и обменялись ударами по хавальнику, от которых их полудетские личики, и без того румяные, раскраснелись еще больше. Тыква нанес только два, а Кунц успел ебнуть три раза. Он послал Тыкву в моральный нокаут. Тыква схватился за фэйс; до мутации черепного лба - его еще можно было закрыть двумя растопыренными пятернями, рухнул обратно на сраку, сложил на парте руки и пустил слезу, при этом его плечи шевелились, как у наркокурьера Лорри Мура в кинофильме "Попутного ветра, Синяя Птица!"
"Плачет!", - злорадно прошелестели дети. Возможно, Гарриману это и померещилось, он был чересчур взволнован развитием Ани, которая с каждым учебным годом делалась все приятней и понятнее - ее острым чувственным носом, пунцовыми щеками, пушистыми ресницами и блеском густых волос без намека на афро-кучери... Но! Пуговичная, не хипповая мотня Тыквиных штанов была расстегнута! А Кунц не скрывает, что регулярно "подсекает" за купанием своей жирной сестры. Живет он не настолько далеко, чтобы полениться растлить нарцисса Тыкву. Практически на одной площадке.
"Да-а! Кунц, Шульц энд яйца", - усмехается Гарриман, хлопая ладонью по днищу ведра, чтобы вывалилась прокладка из газеты. Он тотчас же вспоминает эластик Аниной жопки, и ему очень хочется одевать Аню, как заправскую глэм-куколку Мэри Озмонд, zum beispiel. Но ради этого необходимо наебать столько инстанций! Правительство УССР - раз, клиентуру КГБ - два, а оно вон, под боком. Красногвардейская, 33.
"Это здание давно пора на хуй снести!", - выпалил однажды на весь вагон подверженный амоку бес поэзии Азизян.
"Где деньги взять...", - успел пропеть по-русски слова песни "Леди Мадонна" Эмиль Горовец, прежде чем юркнуть в люк на Запад. Будем надеяться, что шелк его шестиугольного парашюта будет достаточно крепок, чтобы обеспечить тенору мягкую посадку в свободном мире. Обычно об этом певце отзываются скупо и пренебрежительно, и такое отношение как-то не сходится с запиленными до седины его пластинками: семь-восемь лет назад они были музыкой гулянок номер один. Горовца, на что бы он ни покушался - "A hard day's night" битлзов, или еврейскую песню "Кузина", не спутаешь ни с кем! Почему-то этого уникального певца никто по-настоящему не ценил, и вспоминают исключительно в связи с какими-то подозрительно одинаковыми сведениями о судьбе советских граждан в эмиграции. Этот повесился. Та поет в сомнительном кабаке. А инюрколлегия, тем временем, обращается через газету "Известия" к "родственникам Михаила Жидовника, умершего в Монреале, матерью которого была Маргарита Олияр".
Впрочем те, кто только и делают, что кривятся и отмахиваются, когда им втолковывают, что основная задача западной демократии, это избавление от уголовной ответственности наиболее выраженных особей двух меньшинств расового и сексуального, не оценят "Кузину", пока авианосец с таким названием не опрыскает поросячьей мочою под газом их огороды.
Подойду вон к тем животным - они, правда, хуй поют, и неизвестно когда повесятся, или эмигрируют за ширму для жидов и питуриков. Народец "за-що" упрям, недоверчив, мелочен и склонен к истерике, особенно если потрогать, а потом сделать больно его яйцам на уроке черчения. "Чертеж - язык техники" недаром сказал Ильич.
Аня похожа на Джильолу Чинкветти. Песню этой цветущей итальянки, с коротким названием "Si" можно услышать в эфире каждые два-три часа. Понемецки и по-французски в придачу.
Дурной сон надо залить. Анины соски надо лизнуть. Из всех Роллингов, Гарриман выяснял, ей нравится Брайен Джонс. Понравится и это. Должна оценить. Вопрос - где и когда?
"Вот Кунц - плод вожделения тех, кто на заводе, косточка у него рабочая, а вот Мертвоглядов, сын культурных родителей - тех, что знают, под какую вазу какую салфетку можно, а под какую нельзя", - бормочет Гарриман. Он без энтузиазма приближается к столику, воткнутому в почву, точно квадратный зонтик ненормального. Интересно, какие морские коньки плавают в перекошенных банках их голов?
-О-о, Гарри! - двусмысленно приветствует появление четвертого всадника Апокалипсиса знаменитый пиздострадатель Короленко, - сейчас ты подтвердишь!
-Шо именно я должен подтвердить? - озабоченно спрашивает Гарриман, но ставит видавшее виды цинковое ведро на скамейку, рядом с ногою Кунца, обутой в советский башмак на небольшой платформе.
