- Мальчики, ложитесь загорать! - приподнимает голову из травы вожатая младшеньких-шестилеток Марина С. Юрьева, единственная в лагере женщина, которую Александр Г. Виноградов не причисляет к набитым дурам.
- Разрешите рядом, - вкрадчиво говорит Андрей Б. Гольдберг, разоблачается и в одних плавках начинает все ближе и ближе подползать к расплавленному, словно только что из доменной печи на песок вылитому телу Марины С.
Юрьевой.
- Не охальничай, - бормочет та и через какое-то время отползает к реке. - Дети рядом.
- Поговори у меня, я у тебя враз все лямки на купальнике оборву! - с тоской говорит физрук, но вместо того, чтобы исполнить угрозу, откидывается на спину.
Марина С. Юрьева смеется низким смехом.
Рябь, которую Андрей Б. Гольдберг обозвал прибоем, пошлепывает по доскам купалки, как любящая мать по попке раскапризничавшегося ребенка. Через десять минут подло эмигрирует за бугор тень от растущей на обрыве сосны, и никак не лезет в башку светлая мысль о том, чем еще заполнить зияющую пустоту пространственно-временной протяженности (в просторечии называемой летней педагогической практикой).
- Марина Сергеевна, сыгранем в боевой восемнадцатый год!
- Это как же, Андрюша?
- Вы садитесь мне на шею, и я катаю вас верхом по лагерю. Потом можно наоборот...
- Я лучше позагораю.
- Было бы предложено!.. Александр, друг мой, Александр!
...Внизу мелькает пахнущая молоком трава, где-то в вышине у самой головы физрука мечется красный диск солнца, и летит красный командир Андрей Б.
Гольдберг над землей-матушкой. Толчок - парение, толчок - парение, и только ноги судорожно сжимают потную шею друга. "Слазь, сволочь! - (И Андрей Б. Беленький кувырком слетает на траву.) - Мой черед комиссарить!"
Снова с топотом и ржание несется кентавр из буденновской сотни по черной степи, и торопливо расступаются перед ним дети, уважительно уступают дорогу повара, ошалело шарахается в сторону дура-напарница Александра Г.
Виноградова, хватается за сердце и голову одновременно начальница лагеря Венера М. Смирнова.
- Андрей Борисович, Александр Григорьевич! В рабочее время! В присутствии детей!
- А не пошли бы вы на фиг, Венера Марсовна!..
- Поздравлю, - говорит на ухо коню всадник. - Ты уволен.
- Взаимно. Двойка за практику тебе обеспечена.
- Надо бы обмыть событие.
- Это вечером... Шашки к бою! Товсь!
- И-го-го!
- Отлично! Цоб-цобе!.. Стой, стой! Ах, черт!
- Что там еще?
- Дужка от очков свалилась.
- Слазь!.. Эй, мальчик, пионер! И ты тоже! Не притворяйтесь, что не слышите?
- А ч??.. - недовольно гундят дети, не желая, чтобы их припахали.
- Даю ЦУ, для тех, кто этого не знает - ценное указание. Нужно кровь из носа найти дужку от очков. Покажи, что это такое, друг мой, Александр.
Теперь поняли?
- Да-а... А что мы получим?
- По шеям получим, если ничего не найдем.
- Да, ну-у?..
- Баранки гну! Живо за дело!
- ...Вот она, вот она!
- Не ори, как недорезанный, давай сюда!
- А что мне за это будет, а что мне за это будет?
- Подставляй зад, увидишь, что будет!
Не дожидаясь воспитательного момента, дети с радостными воплями разбегаются.
- Горнят, Александр.
- Слышу.
- На обед.
- Знаю.
Возле столовой топчутся, невесть откуда взявшись, четыре отряда. Марина С.
Юрьева организует из своих шестилеток "ручеек" в тени березы, и Александр Г. Виноградов громко сетует на то, что самая погода для стирки, да нету рядом путной бабы, которой можно доверить единственную пару носков. Физрук кивком головы солидаризируется с вожатым, и герои гражанской разваливается на лавочке, предварительно шуганув с нее подопечных переростков Александра Г. Виноградова. Ожидая, пока накроют столы, друзья смотрят на шуструю Марину С. Юрьеву, а там, семеня между двумя шеренгами, ведет за руку мальчика-избранника, чтобы, обернувшись, показать Андрею Б. Гольдбергу и Александру Г. Виноградову обидный кукиш, в котором смысла бесконечно больше, чем в пяти отдельно взятых пальцах.
Через веранду под дождь
Мальчик посмотрит на свои босые ноги и заскользит взглядом по спиралям галактик - разводам грязи на половицах. Он начнет поеживаться, потому что снаружи дождь, а он в одних плавках посредине вражеской комнаты. Час поздний, свидетелей никого, а вожатый мальчика - шпион, и только прикидывается вожатым. Мальчик все знает, мальчик все слышал, потому что мальчикова палата тут же, за стенкой. Никогда-ни-разу не было так, чтобы вожатый-шпион взял, да и лег спать: известное дело, ночь - золотое время для агентурной работы. После отбоя в вожатской комнате, в подпольной штаб-квартире, горит свет, шуршит бумага, ложатся на стол шифровкидонесения. Скрипят половицы - неспокойна шпионская совесть, нет-нет, да и появится мысль: а не раскаяться ли в содеянном, и рука начинает выводить строки признания, тут же сминает бумажку в комок и поджигает ее, небрежно чиркнув спичкой. Скрипит дверца тумбочки - пальцы привычно ищут холодный металл пистолета. И только ребята- мальчики на соседних койках начинают хором сопеть-насвистывать, щелкает выключатель вожатый-шпион выходит из корпуса на веранду. Час благоприятный, свидетели спят, а про мальчика откуда ж ему знать: В лесу спрятана рация, в лесу ждут агенты и связные, вот и приходится уходить даже в проливной дождь. Потом, в первых утренних лучах, он возвращается в корпус и будит-поднимает ребят на зарядку.
Вообще-то, он хороший, хоть и шпион. "А когда вы спите?" рискованно-неосторожно спросил однажды мальчик. "Я не сплю", - грустно улыбнулся тот, ни о чем не догадавшись.
- Почему ты не спишь? - устало и резко спросит мальчика вожатый. - Тебя обижает кто-то? Если обижают, скажи об этом. Заболел? Тогда не молчи! Ты снова ходишь по палате после отбоя. В чем причина? Давай объяснимся!
Мальчик вспомнит, для чего его привели в вожатскую комнату, и испугается.
А вдруг он, не заметив того, проговорился шпиону? И у И уже через секунду перестанут существовать незаправленная кровать, обрезки бумаги и спирали галактик на полу, и слезы, выступившие на глазах, закроют на время картину-калейдоскоп шпионской жизни. "Я хочу домой!" Что-то угрожающе-утешающе станет говорить вожатый, а мальчик, всхлипывая, начнет вслушиваться в шаги дождя и из окна своего дома как бы увидит мокрый асфальт, радужные лужи вокруг фонаря, песочницу.
Раскинувшись на кровати, вожатый бесцельно изучает круги света на дощатом потолке. У вожатого в отряде - мальчик-шизофреник. Расскажи кому со смеху помрут!.. С первого дня ребенок-шизофреник ревет белугой: "Да-а...
Вам-то что, а я в лагере в первый раз!" "Как домой охота!.." "Страшно спать: я дома всегда со светом засыпаю". Мальчик места себе не находит от того, что в городе тоже может пойти дождь, и мама промокнет. ("Ведь она всегда быстро заболевает!"), а значит, не сумеет забрать его из лагеря, а тут еще дежурные на воротах могут все перепутать и не сообщат в отряд, когда она приедет. Ребята (поначалу ему сочувствовавшие) в глаза называют его плаксой-ваксой, а он им отвечает: "Да-а, вот если бы вы в первый раз..." Когда вечером все-таки позвонили в город, мальчик рвал трубку из рук начальницы и лихорадочно гадал: "Если мужской голос, значит, дедушка.
Если женский, то бабушка". На третий день с утра убежал к медикам и повторял без конца: "Я сойду с ума до воскресенья! У меня сердечко не выдержит и разорвется!" Странно, что в остальном он рассуждает логично и складно, как по- писанному. Совсем же доконало вожатого то, что мальчик-шизофреник оказался впридачу ко всему еще и мальчиком-лунатиком.
Когда вожатый сидел-посиживал с сестрой-медсестричкой, в медпункт прибежали здоровые мальчики и наперебой затараторили, что мальчик лунатик ходит с закрытыми глазами промеж кроватей-постелей, а они боятся его разбудить, потому что лагерный дядя-электрик объяснил им, что мол нельзя-де будить человека-лунатика, когда он идет по краю крыши, иначе человек-лунатик упадет и разобьется.
Но сегодня, как и в предыдущие дни, вожатый отмахнется от своих прямых обязанностей, от дневника педагогических наблюдений, от составления методической разработки для предстоящего дружинного праздника, от досужих разговоров с коллегами-вожатыми. Вожатый пойдет на свидание с медсестроймедсестричкой, хотя его ночь - его праздник! - уже подло отравлена видением раздетого ребенка в соплях и мурашках с его детским страхом перед взрослым и детской же беспощадностью к взрослому. Мальчик (вот черти накачали!) мог заметить смятую кровать, развал на столе, немытый пол, разбросанные по комнате вещи. Надо бы у кого-нибудь узнать, интересуются ли мальчики лунатики, а, кстати сказать, и мальчики-шизофреники, деталями вожатского быта.
Опасно перегруженный мыслями, вожатый накинет на себя балоньевую куртяшку, щелкнет выключателем и, звякнув застекленной дверью, спустится через веранду на мокрую траву-мураву и скользкие стежки-дорожки. Сквозь сосны еще издалека будет видна освещенная дверь медпункта, и лихорадочное ожидание встречи, более схожее с ожидание ожидания, заглушит бесплодное чувство неловкости и вины.
