Вырулив под железнодорожным мостом на фарватер, дали полный газ и вперёд, на юг, туда, где распахнулась перед нами даль вечернего неба над рекой. Ниже Триполья плыли в полной темноте, ориентируясь по огням на буях. Небо над нами было чистым и Млечный Путь пролег от горизонта до горизонта вдоль реки, как переливающаяся бесчисленными звёздами дорога в неизвестное. Так мы плыли довольно долго и чувство счастья нарастало во мне. Через пару часов мы добрались до нашего места и легли спать в лодке, качавшейся на волнах под звездами - а счастье не исчезало, оно продолжало свой танец в глубине души.
Три дня и три ночи мы провели там, у песчаного обрыва высокой дюны, подмытой рекой. Противоположный берег, высокий и гористый, образует здесь дугу, похожую на лук, а наша дюна была в центре этой дуги. Перед нами простирался весь яркий мир того давнего лета с его безбрежным небом, контурами незнакомых гор на горизонте, белой точкой "метеора", отчаливающего от какой-то пристани на правом берегу и уходящего за дальний мыс. Там, впереди, распахнулась бескрайняя даль, непознанная, огромная и зовущая своими дорогами, на которых мы ещё не были, но куда ничто не мешало отправится, если есть бензин в баке и чувство свободы в сердце.
Когда день угасал и небо загоралось красками зари, мы отплывали на середину реки, бросали якорь и там ночевали на плаву. Плещущая волна качала лодку, а над головой в небе медленно плыли звездные течения и странные фигуры созвездий поднимались из-за одного края горизонта, проделывали свой непостижимый путь и исчезали где-то за Днепром.
На исходе третьего дня чувство счастья переполнило душу - но уже пора было возвращаться. Надев свою побелевшую от солнца запачканную бензином военную форму со следами сорванных погон, ставшую символом этого лета, я оттолкнул лодку, дернул за ручку мотора, заведя его с пол-оборота и для меня начался новый период жизни, потому что за эти три дня и три ночи произошло что-то неожиданное. Я нашёл "место силы", где, казалось, был шанс на исполнение мечты. Непреодолимый зов влёк меня к далеким горам на правом берегу с их едва видимыми белыми обрывами. О них ничего не было известно, но я чувствовал, что где-то там есть место, изначально для меня созданное... И если в жизни и суждено свершиться чему-то необыкновенному, то это сможет произойти именно там. Такое предчувствие возникло в душе, когда я смотрел с кормы лодки на удаляющуюся сзади дугу далеких гор.
Позже я узнал, что далекий мыс, на который я смотрел с дюны - это гребень горы "Маркiв Шпиль". Так я впервые увидел эти места и ощутил зов. Когда-то давно, в детстве, у нас дома была старая карта Украины - её купил отец, когда меня еще не было на свете. Не знаю почему, но ещё тогда моё внимание привлекла излучина Днепра между Ржищевом и Каневом. Между селами "Трахтемиров" и "Зарубинцы"
(ничего не говорящими для меня загадочными названиями) Днепр делал крутой поворот, образуя полуостров, на котором желтым цветом были показаны холмы. Там, напротив Переяслава, когда-то находилось небольшое село "Монастырец" или, иначе, "Монастырок", названное так от бывшего возле него в древности Трахтемировского монастыря. Сейчас оно заброшено и от него не осталось ничего кроме едва заметных развалин нескольких хат. Но во времена моего детства, когда я рассматривал зеленую карту, село ещё жило своей жизнью. Сверкало над крутыми горами солнце, старые липы дарили свою тень; бездонная синева неба раскидывалась над рекой и журчал из-под обрыва крутой горы Маркiв Шпиль источник... прохладная тишина сельской хаты и голубой небесный свет на её белых стенах; парное молоко, свежий хлеб и красные вишни... Место, изначально для меня созданное... духовная родина...
Великий Полдень
Летом 1980 начались первые путешествия по холмам Приднепровья вместе с Виктором Висенте, верным спутником моих странствий. Мы обследовали холмы, поля и овраги в окрестностях Триполья, Стаек, Ржищева. Так мы добрались до Ходорова - села на правом берегу Днепра, как раз напротив дюны, где я был в прошлом году. В окрестностях Ходорова мы не раз бродили по полевым дорогам в зной Великого полдня, созерцая пустоту неба в безжизненных ярах, пугавших своей неведомой силой.
В те годы меня вдохновлял образ Заратустры. Сделав из чистых листов бумаги толстый фолиант с кожаными застежками, переплетенный в грубую мешковину, я всюду носил его с собой в солдатском рюкзаке, неторопливо переписывая туда текст книги Ницше, под настроение изменяя его и перенося события в яры возле Ходорова, придавая им сельский колорит, от которого мы тогда с Виктором тащились - деды, петухи, "бджоли" и т.п. С этой рукописной книгой я носился несколько лет, никому её не показывая единственным человеком, кто её случайно видел, была моя подружка Ира, с которой мы познакомились летом 1981 года на сельскохозяйственных работах недалеко от Переяслава. Дальнейшая судьба книги примечательна - зимой, в начале 1983 года я вдруг понял, что слишком привязался к ней и, вспомнив слова дона Хуана, что воин не должен иметь материальных вещей, в которых бы фокусировалась его сила, решительно бросил книгу в печь - она превратилась в дым, растаявший в небе над трахтемировскими горами.
А символом лета 1980 года стали полевые дороги возле Ходорова и колючие ветви дикой груши, переплетавшиеся на фоне неба. Что искали мы на тех дорогах? Великий Полдень, тот миг, когда ты становишься малым, как, как атом, как точка; неподвижным, как камень на дороге и засыхающая груша на склоне над яром. Пусть остановится время - вечность; пусть мир сожмется в одну точку, в которой не останется ничего, кроме всевмещающей, всепоглощающей небесной бездны...
Когда настала осень, а потом зима настроение "сжимания мира в точку" проявилось ещё больше. Я тогда приучал себя мало есть, несмотря на мороз ходил в кожаной куртке и сильно мёрз, испытывая общую слабость, апатию, блаженную внутреннюю пустоту и холод - тот холод, который поднимается изнутри тела и от которого не спасешься никакими свитерами. Казалось, это грань биологической гибели и ощущение того, что смерть где-то рядом, завораживало.
А в ту зиму было много морозных дней и яркого солнечного света. Пошатываясь от слабости, я шёл после работы домой; улыбаясь, широко открытыми глазами смотрел на свет догорающего солнечного дня на пустых стенах комнаты; садился в угол на пол, надевал ватник, нажимал кнопку магнитофона и слушал музыку - Майлс Дэвис, "Get Up With It". В бесконечной неопределённость ее звуков, в которых, как в звуках эхо-бытия, в звуках свистящего ветра и в бесформенных далёких звуках ночи казалось бы, нет ничего, угадывалась не только вся мыслимая музыка, но и вообще всё возможное.
Всё это напоминало пустое бездонное небо над Ходоровом, небо "Великого Полдня".
В нём тоже, казалось бы, нет ничего кроме бездонной синевы. Но если запрокинуть голову и долго смотреть в его пропасть, время останавливается, и в этом мгновении вечности уже есть всё, что было и всё, что когда-то будет. Как будто в небе, в котором пустота и небытие доведены до своего логического завершения, рождается бесформенный неопределённый звук, далёкий и огромный, размытый и неописуемый - звучание самой Вселенной, подобное гулу морской раковины, приложенной к уху. "Благословенная, играй на Вселенной - пустой раковине, в которой твой ум может резвиться бесконечно..." - вспоминаются мне слова Шивы из книги Пола Репса "Кости и плоть Дзэн", которую мы зимой в конце 1980 года читали с Мариной, подругой тех лет.
И чем дольше вслушиваешься в этот звук, тем больше он проникает в тело, становясь "невидимым ветром", танцующим во мне. Тогда исчезала слабость, голод и холод; не надо было ни горячего чая, ни тёплого ватника. Всё это уже не имеет значения, существовала только неслышимая музыка, звучащая во мне...
Вот какое странное настроение жило в душе в ту зиму. Я познал прелесть пустоты и небытия; понял, как можно сидеть целыми днями на полу под батареей, глядя в одну точку - как кот, жмурящийся на солнце или как ходоровский петух на засохшей груше. Можно плюнуть на всё, нигде не работать, обрасти бородой, ходить в ватнике, спать на вокзалах - всё это уже не имеет никакого значения. Лишь бы звучала во мне, как эхо, своим звуком всевмещающая небесная пустота - эта совершеннейшая музыка Вселенной.
Чигирин
Летом 1981 года я нанялся на работу в археологическую экспедицию к одному известному в то время профессору по имени Дмитро Якович. В планы археологов входило обследование берега Днепра от устья реки Рось, находящегося ниже Канева, до Кременчуга. Моя задача была проста управлять моторной лодкой "Казанка" и возить на ней археологов, куда они скажут. Идея мне понравилась, обещая знакомство с интересными людьми и возможность посетить места, в которых я никогда раньше не был.
Наше путешествие началось первого августа 1981 года. Погрузив в лодку экспедиционное снаряжение, я довел свою доверху заполненную всяким барахлом "Казанку-5" в порт, где её и другую нашу лодку - катер "Амур" должны были погрузить портовым краном на баржу, чтобы доставить их таким образом в Черкассы.
