Между нами, читателями, как относиться к тому, что Занусси поставил памятник книге? Живым ведь не ставят памятников... Неужели книга умерла и остался лишь Интернет? Но телевидение ведь не отменило кино, а кино - театр. И фотография не отменила живопись! Нет, я верю, что книга никогда не умрет.
Лучшие минуты жизни проведены со стихами, романами, рассказами. А философы! Я их сначала получила в экстракте (афоризмы из сборников "В мире мудрых мыслей"), а потом нашла собрание текстов "Материалисты Древней Греции". И так поехало! Над этой моей страстью открыто посмеивались все. (Сохранилась где-то "философема" Миши Черепанова и Семы Гохберга:
Тарелка летат,
Мыслю навеват
Мир непознавам!
Еще есть мой дневник года так семидесятого, плюс-минус, там я на полном серьезе писала: "Прочла четыреста страниц Рассела за три часа и начисто изменила представление о мире", "Игорь Кондаков говорил со мной полчаса и совершенно изменил мое понятие о Витгенштейне".)
Мамины родители не хотели, чтобы внуки звали их бабушкой и дедушкой. Нужно было говорить: тятя старый и мама стара. Дед Михаил Кондратьевич во время войны дошел до Берлина без единой царапины (бабушка Катя вымолила, я думаю). Уже из Берлина пришла посылка от него. Потом вернулись в деревню все воевавшие вместе с дедом. А его нет как нет!.. Оказалось: уехал с молодой медсестрой далеко в Сибирь... Мама моя написала письмо Ворошилову, и деда вернули под конвоем в родное село. Он - видимо - страдал. Пил и по пьяному делу замерз... Что мы знаем о чувствах наших дедов, которые прошли по Европе, увидели ее красоту (в тех местах, которые не были уничтожены войной)? Вернуться в колхозное рабство! Дед стал пасечником, мы на пасеке мед в сотах ели: сладкое недолгое счастье... Помню его в маске, с плавными движениями (нас он тоже просил не дергаться - пчелы этого не любят). И вот на днях стою я в очереди (платить за телефон), заполняю на ладони квитанцию, а от стоящего впереди человека сильно пахнет рыбой, причем - несвежей. Поднимаю голову и вижу красную мощную шею, рыжие волосы, как у деда. Такая волна любви неожиданно хлынула изнутри - до слез! Запах словно исчез. Господи, упокой души рабов Божьих: Михаила и Екатерины!
Бабушка Катя в самом деле была мамой старой - у нее рос Леша, мой дядя моложе меня на полгода. Сейчас, в две тысячи первом году, когда я пишу эти строки, его уже год как нет в живых, пил-пил и...
Летом шестидесятого бабушка Катя слегла в больницу, и меня бросили на их хозяйство (корова, теленок, два поросенка, куры, огород, печь, которую нужно закрыть так, чтобы не угореть). А Леша влетит с друзьями в дом прямо с грязного двора - мне опять затирать пол. Ведь он всего на полгода младше! Тогда я думала: где мужчины и где мы...
В седьмом классе я подружилась с одной девочкой. И вот зима, мы идем из школы, наслаждаясь запахом пиленого дерева. В Сарсу был деревообрабатывающий завод, и всегда стоял в воздухе чудесный запах леса. Какой-то детский разговор: у кого получается делать мороженое, у кого нет (в снегу крутили вручную стакан со сливками). И вдруг подруга ставит на снег свою балетку:
- Ты понесешь и свою, и мою! - и она гордо идет дальше - впереди меня.
Вот так да! Взять балетку? Если бы ей стало плохо, я бы - конечно бросилась на помощь, но так... просто? Ни за что! Стою. Подружка, не оглянувшись, сворачивает к своему дому. Она уверена, что рабыня несет ее балетку.
- Ха-ха-ха, - саркастически громко начинаю я хохотать.
Она то ли не слышит, то ли гордынька не позволяет ей вернуться. А я иду дальше, но иногда оглядываюсь. Балетка сиротливо стоит на снегу.
Так она и пропала. Может, кто-то нашел ее и взял, выкинув тетрадки (это, по тем временам, модная вещь - типа дипломата).
С той девочкой я больше никогда не разговаривала. Почему ей захотелось иметь рабыню? Я не знаю.
А во мне откуда взялась свобода? Из чего она родилась?
Я боялась угореть (смерти), родителей, войны, коровы (не раз наша Милка сажала меня на рога), сильно пугали и головные боли, мучившие с детства, а еще был страшен сумасшедший сосед, что с топором гонялся за детьми. Про многое из этого знала подружка. Ну и решила, что ее я тоже буду бояться?
А я отказалась нести чужую балетку! Почему? Тайна личности - в личном выборе. Но каковы причины именно такого выбора? Гены? Книги так повлияли? Пример бабушек, которые ходили в церковь, хотя власти это запрещали? Не знаю точно, что меня вдохновило. Но - буквально - вдохновило! Вдох, еще вдох... я шла счастливая от своей свободы, хотя тяжело дышала от возмущения. И даже сейчас, когда пишу об этом, мое дыхание сбилось... Как девочка могла подумать, что я подчинюсь ее приказу!
Ведь со мной два раза в неделю занимался Шаевич-Шалевич (увы, точно не помню, как писалась его фамилия). Новый учитель литературы, молодой специалист, так сказать. Я заикалась (несильно), а он решил исправить мою речь. Мы нараспев читали стихи:
- Я памятник себе-е-е воздвиг...
До сих пор помню это дерзкое "бе-е" в культовой строчке Пушкина (с тех лет всегда его как будто слышу - была такая дразнилка: "бе-е!").
И хотя Шаевич-Шалевич - красавец с вдохновенными глазами, никаким тут лолитизмом не пахло. Во-первых, у него жена - перл создания (математичка), во-вторых, я - некрасивая рыжая девочка с веснушками (а косу прятала под себя, когда садилась за парту, чтоб мальчишки сзади не дергали). Почему же он захотел со мной заниматься? Скорее всего, по доброте душевной. А может, почувствовал во мне какую-то преданность литературе? Это вполне допускаю. По сравнению с уборкой навоза, стихи - это -о! - сладкие звуки.
От заикания я не излечилась, но приобрела нечто большее. Ведь выходило, что мужчины - такие же люди, как мы. Неужели? Но выходило, что такие же... Я до встречи с Шаевичем-Шалевичем не видала доброты от этой половины человечества. От женщин - очень много! Моя первая учительница - Валентина Яковлевна Устинова - умирая от рака (это третья четверть первого класса), завещала... купить мне платье на память о ней! (Об этом мой рассказ "Половичок"). А мужчины? Отец - суров. Оба деда с женами своими были так строги, что бабушка Анна мечтала хоть на год пережить мужа, чтоб пожить "слободно". И пережила.
Друг мой, Витька Прибылев, уехал с родителями из Сарса и даже ни разу письма не написал.
В общем, в лице Шаевича-Шалевича я приобрела навсегда идеал мужчины: чтобы добрый, умный, смуглый.
Но главное все-таки в том, что Шаевич-Шалевич словно витамины "слободы" милой мне подарил... и я смогла выстоять в истории с балеткой. Да, со мной отдельно занимается учитель литературы! Мы не рабы - рабы не мы. Нет, нет, не мы.
Почему я поехала поступать в автодорожный техникум? Чтобы из дома вырваться, а куда - все равно? Или сидели в нас крепко советские строчки о романтике: "Вьется дорога длинная - здравствуй, земля целинная..."?
Свердловск мне понравился. И все силы я старалась вложить в экзамены. Однако меня не приняли... Некие знаки судьбы, видимо. Но я-то не поняла тогда. И ходила понурая: мол, наше образование в Сарсу никуда не годится, мне и в институт не поступить, раз в техникум не смогла. Что же делать? Думай, Нина, думай! Память хотя бы развивай. И стала я учить наизусть "Евгения Онегина". Не нравился нашей корове Милке Евгений Онегин. Дою-пою: "Когда же смерть возьмет тебя!". Она копытом по ведру - раз! А меня опять на рога...
Какой был Шаевич-Шалевич, такой и Ваня Распутин, моя первая любовь. Смуглый, добрый, умный... Но фамилия, видимо, влияла. В общем, мы даже ни разу не поцеловались. Просто очередь до меня не дошла. Зато я начала сочинять "тритатушки", как точно выразилась бабушка Анна Денисовна.
Весна, Онегин на стене
Да запах нежный-нежный
От первых на моем столе
В весну эту подснежников... (Весна - весну - ну и ну!)
Я тогда и дневник нашего класса - КАПЕЛЛЫ - вела, одна тетрадь чудом сохранилась до сих пор. Там комсомольское собрание называется "хвостомольским", а слово "Бог", увы, написано с маленькой буквы ("Дай бог!"). А это же какая юность - оттепельная! Журнал "Юность" появился. Галка Галкина там в меру сил острила: "Мы теперь переписываемся: я пишу - он получает". И я в меру сил старалась острить в дневнике: "Юрку подкидывали в классе. Три раза подбросили, два раза поймали". А теперь как думать об этом? Я, что ли, участвовала?! Не помню... Но дрожь пробирает: не юмор, а юморок. Нет, не юморок, а именно юмор, но черный. Меня бы подбросили три раза, а два поймали... и все. Не писала бы сейчас эти строки... Если б не Онегин на стене, а иконы висели, демонизм так сильно не захватил бы меня тогда, но...
Но в бывшей церкви в селе Мостовая сделали клуб, и мы всей КАПЕЛЛОЙ туда частенько ходили - якобы с выступлением агитбригады. А просто стихи почитать хотелось где-то. Вадик под гитару пел "А у нас во дворе есть девчонка одна". Телевидения не было, народ с радостью нас слушал. Но почему-то я всегда помнила рассказ бабушки, как разоряли храм комсомольцы и одна девушка пустилась в пляс... с иконой. Так ее убило на месте!
