Вскоре пошла любовь, романтика. Через два года родилась дочь: мы переехали в квартиру его умершего отца: которая позже превратилась в бомжатник. А этот дом я оставила на брата. А потом случилось то, что случилось.
– Интересно. Она промолчала.
– Когда мы с Дениз въезжали, вы сказали, что эта квартира только «на двоих». Вы меня выселите, если Дениз не вернется?
– Нет, Стюарт. Ты мне нравишься. Ты здорово вписался в интерьер, – Глен засмеялась. Я, впрочем, тоже.
– Как дорогой комод, не правда ли?
– Да, как комод. Ты можешь здесь оставаться навсегда!
«Навсегда», Это слово испугало меня. В голове помутилось, и я представил в комнате напротив старика. Дедушка Стюарт Ванн. Неожиданно я испугался. Испугался самого себя. Я как бы смотрел в зеркало, находившееся б спальне. Как будто спальня была этим зеркалом. Старик улыбнулся мне беззубой улыбкой. Он стоял сгорбленно, руки его находились в карманах.
«Галлюцинация. Просто пьяная галлюцинация» – подумал я и попытался убрать из головы этот образ. Не получалось.
Я посмотрел на Глен. Она уже успела заснуть. Лицом в пустую пепельницу. Я снова посмотрел на старика.
Что тебе нужно?! – крикнул я мысленному образу, который не мог прогнать из головы. «А вообще, мысленный ли это образ?»
Старик долго смотрел на меня, стоя на своем месте, как статуя. И вдруг достал из-за пазухи пистолет. Я не успел удивиться, как он выстрелил.
Ира
Жила была Ира. Обычная Ира с двумя советско-пионерскими косичками и ресницами аиста. И ходила Ира все время только в шубе. Она не снимала шубу: спала в шубе, мылась в шубе, и на работе за станком стояла тоже в шубе.
Иногда Ира хотела взять и сбросить с себя эту шубу, но и не проходило секунды, как шуба с холодного пола снова возвращалась на плечи девушки. Ира очень сильно переживала, рыдала, заткнув сбой носик в подушку. Когда она шла по улице, то думала, что все на нее смотрят, ругают и высмеивают ее своим взглядом, но люди просто проходили мимо, далее не поднимая глаз из-под ног.
Однажды, в батарейный зимний вечер, Ира решила повеситься. Она не могла выдержать все то давление, которое оказывает на нее шуба. Легкие босые ступни коснулись края табуретки, петля очень удобно легла на шее. Ира изо всех сил приготовилась отпустить все свои страдания и сделать шаг, как вдруг шуба просто упала с ее плеч.
Ира посмотрела на пол, на ее лице выскочила счастливая улыбка. Она была готова взорваться, побежать на танцы с подругами, исколесить весь мир, нарожать кучу детей. Сделать шаг в новую жизнь. Но Ира всего лишь сделала шаг вперед и повисла на карнизе.
Азалии
Азалии увядали. Он должен был это знать, но он знал это: потому что азалии увядали, и ничего с ними не сделаешь. Нет: он не мог ничего с ними поделать – они увядали, и он это знал. Даже она сообщила ему об этом, когда и момент был неподходящий, но азалии увядали и это факт. Он ничего не должен был знать, кроме того, что они увядали. А они увядали как никогда раньше. Азалии увядали. Увядали так, как увядают все азалии. И это не было ни чудом, ни обыденной ситуацией, а лишь тем моментом, что они увядали, что он смотрел на них, и он знал, знал то, чего не каждый хотел бы знать, чего не скажешь первому встречному, потому что это азалии. А когда азалии увядают, знать об этом должен только он. Но сообщила ему она, а значит и она тоже знает про азалии, и поэтому это никакое не чудо или обыденная ситуация, какая должна была быть, если бы только он знал об этом. А азалии увядали. И секундами, и минутами, но не часами он видел, как они увядают, держа в руках ее шею, чтобы, наконец, это увядание превратить в чудо или обыденность. Но они увядали, увядала она, н увядал он, от того, что ничего не мог поделать с этими азалиями. И увяли они вместе, зная друг о друге лишь то, что они увядали. Азалии увяли, рассыпались, подхватились ветром и улетели, а он и она так и сидели в положении удушья, наблюдая, как увядшие азалии увядают. И это не было чудом, или обыденной ситуацией. Это было жизнью.
Царь Царства Царского
8:35. Палаты государя. Дворец с золотыми куполами. Царство Царское. Губерния ЛЫ – единственная.
«Такого, как Царь: чтобы не пил Такого как Царь: чтобы не…»
А будильник все наигрывал эту веселую мелодию, звонко подпрыгивая на тумбочке. Лысый человек в одних лишь трусах (белые, в ромашку, 700 золотых) лежал на мягкой перине посреди сверкающего отблесками солнца золотого пола.
«ЦАРЬ!! ЦАРЬ!! ЦАРЬ!!» – скандировали за окном.
Человек проснулся. Потер лысину, задумался.
Мелодия заиграла по второму кругу. Человек замахнулся на будильник (круглый, красный, с мелодией, 300 золотых + 800 серебряных), но успокоится. Он натянул шерстяные носки (домашняя вязка, ООО Бабусин Чулок, 114 золотых) и потяпал на балкон.
Толпа скандировала. Толпа ликовала. Девушки срывали майки, парни брюзжали слюной и заливались смехом. «Царь! Царь!»
Человек огляделся. Потер подбородок и произнес:
– Хорошо-то как в Царстве Царском!
Чтобы разглядеть толпу получше и отыскать действительно приличные груди ему пришлось пододвинуть себя к перилам. Осторожно ступая шерстью по кафелю золотому, он наткнулся на газету утреннюю (Царский вестник, бесплаты).
Экие летучки разлетались, размахалися газетными вениками! – взбудоражился человек, но газетку взял и плюхнулся на появившееся вдруг кресло (плетеное, цена договорная).
Шерсть пошла на перила из лучшего дерева, а радость в мозг поступила.
И прочитал человек тот новостью одну, про то, как Царь Царства Царского Валентин Пирожкович Царь проснулся сегодня поутру, натянул шерсть и уселся в кресло на балкончике газетку почитать.
И проникла мысль в голову бритую. И озвучил человек мысль ту.
– Так это ж я Валентин Пирожкович Царь, Царь Царства Царского. И улыбнулся товарищ тот. И жил с тех пор долго и счастливо.
А на первой странице ежеутреннего Вестника теперь лучшие груди красуются.
Иван и персидский ковер
Иван любил гадить в подъездах. Зайдет ранним утром в тихий подъезд, стены которого обязательно раскрашены великолепной голубой краской, да еще в сочетании с цветом грязного апельсина, или, выражаясь по-простому и без излишеств, цвета поноса, и начнет гадить налево и направо. И в одну позу встанет – распугает замерзших котят, жмущихся на четвертых ступеньках, и скрючится так, что не разберешь – Иван это или Борис!
Вот на обед ему доставались самые элитные подъезды города. Это, естественно, с горшочками завядших астр или кактусов на гладких бетонных подоконниках. Попадет Иван в такой подъезд, предварительно предупредив жильца любой квартиры по домофону пафосным голосом сексуального маньяка «Как дела?», и начнет
