в сторону, едва брат делал шаг к нему. Лишь привычное, короткое слово «мне» привело всех в чувство.
Насытившись, он вдруг завалился на спину… и похлопал передней лапой по животу. Мы обалдели. Показывает, что наелся от пуза, что ли? Или плохо бедняге стало? Кот дал взять себя в руки, и жест его стал понятным: густая шерсть на животе свалялась в войлок, натягивая и бередя шкуру. И чего в этом колтуне только не было! И уголь, и шлак, и древесные занозы, и бог весть, что еще запуталось там. Пришлось кошачье пузо стричь под «котовского», потом вычёсывать сор из всей мохнатой шкуры, вырезая ножницами то, что вычесать было невозможно. Малыш во время этих процедур не дёрнулся ни разу. А в поведении и характере с тех пор появилась взрослая степенность. Котёнок превратился в кота.
Пропадал он каждую весну, но отныне возвращался не к пустому блюдцу. Если на кухне кто-то был, Малыш на ходу бросал короткие взгляды на нас, мол, что поделать, ребята, я не виноват, это зов природы, и устремлялся к своему столу. Затем все происходило, как в первый раз: переворот на спину, беззвучный хлопок лапой по пузу — начинайте, хозяева!
С Мухтаром он сосуществовал, естественно, классически — как кошка с собакой. Мухтар-то был цепным псом, во дворе жил и бросался на противника со всей собачьей свирепостью, едва тот появлялся на улице. Кот по молодости так же классически шугался, мячиком отпрыгивал в сторону и шипел, подняв хвост и вздыбив шерсть на спине. Однако, повзрослев и осознав ограниченные возможности передвижения соседа на цепи, нагло садился спиной к нему в каком-нибудь полуметре от изрыгающей проклятья собачьей пасти и спокойно созерцал буйное цветение георгинов и прочей зелени, коими двор был густо засажен. Это летом. Зимой Малыш степенно совершал променад по снегу на том же расстоянии от Мухтара, что исходил неподдельной злобой. Котяра взбирался на поленницу дров или столб забора и медитировал там. В дождь, естественно, на улицу не выходил.
С возрастом Мухтар перестал бросаться на кота, только рычал и скулил в бессилии, но и о дружбе никакой речи быть не могло. Он был третьей собакой на нашем подворье. Первый Мухтар поехал как-то с отцом в командировку в Монголию, да там и остался, диссидент. Второй не вернулся домой после «увольнительной». Времена стояли тёмные, советские, о необходимости сексуальной жизни питомцев люди особо не задумывались, но по весне, ночами, мы всё же отпускали того Мухтара с цепи.
Третьему не повезло: родители так ценили его преданность и верность, что боялись пса потерять и не отвязывали животину ни в какое время года. На том бедняга и повредился головкой. Стал рычать на отца и младшего брата (я тогда в другом городе в институте учился). Приезжаю на каникулы, а мне сообщают: на папу кинулся. В силу старой армейской привычки бывший офицер не стерпел выходки младшего по званию и взялся за палку. А брат, оболтус, как и все старшеклассники, в такой же ситуации палку применил. В конце концов, к стареющему псу без опаски и палки могли подходить только мама и я.
Но до достижения преклонного возраста он всё-таки был отличным и умным сторожем, деликатным и воспитанным членом семьи. Если в калитку стучали знакомые люди или близкие соседи, Мухтар выполнял роль дверного звонка — лаял не громко, не злобно — выходите, хозяева, к вам пришли. Но когда бросался со всех ног на крепкие тесовые ворота, и они трещали от удара его тела, нам было ясно: там либо цыганки, либо пьяный вдрызг незнакомый гражданин.
В лютые морозы, когда термометр показывал минус сорок и ниже, собак запускали в дом. Мухтар-третий стал первым псом, которого не пришлось выгонять из других комнат. Завели его в первую зиму, показали место у порога — всё. Дальше он не продвигался ни на метр. И куда только девался природный инстинкт нелюбви к кошкам? До пункта питания вечного оппонента, Малыша, было каких-то два метра, до любимого места отдыха, порога полтора. Не только не ппытался броситься на кота, гавкнуть или зарычать — Мухтар старался даже не смотреть в его сторону. Ночевать же в доме приходилось по нескольку недель: Сибирь-матушка, зима, самая её середина.
Будильники при советской власти делались безо всяких наворотов и премудростей вроде регуляторов громкости. Звонили они громко, звук был металлическим и жутко неприятным. Он, видать, здорово напугал Мухтара. Потому что на следующее утро мама проснулась не от будильника, а от шумного вздоха и тычка в руку чем-то мокрым. Это был нос Мухтара. До звонка будильника оставалось пять минут. Мама тоже испугалась и строго приказала собаке больше в спальню не заходить. На второе утро вздох послышался с порога спальни. Мухтар едва слышно поскуливал, словно просил чего-то. На часах — пять минут до противного треска. Настало третье утро, маму разбудило постукивание когтей собачьих лап по полу, и она сказала в темноту: «Мухтар, я уже не сплю, иди на место». И он вернулся на кухню. С тех пор во время морозов будильник в доме не тарахтел. Мы учили животных, а они воспитывали нас.
Незадолго до окончания института приспичило мне жениться. На зимних каникулах, по согласованию с родичами, привёз я невесту на смотрины. На следующее утро просыпаюсь от нежного поцелуя и интимного шёпота «я пошла на улку». Мурлыкнул я от предвкушения будущего счастья, как Малыш от вида блюдца со сметаной, улыбнулся — и на другой бок. Но вдруг как ударило меня: дошло, что не в общаге мы, и «улка» не в конце ее коридора, а на задах огорода, куда пройти надо мимо бешеного Мухтара. Этому потомку собак Баскервилей только раз челюстью щёлкнуть, и от моей будущей семейной жизни одни грёзы останутся: невеста два аршина ростом, и то, если на каблуках и в шапке с помпоном! Как был в трусах, так и выскочил на мороз. Смотрю и дальше холодею — моё воздушное создание что-то ласковое лепечет и подходит к зверю вплотную, нисколько не тушуясь. А он, собака, сначала набычился, морду опустил, потом поднял и носом в грудь ей уткнулся. Ну, с её-то ростом… Она же, невеста (мама родная!), давай эту морду гладить, да между ушей, да за ушами! И разговаривает с ней, с мордой. Потом поворачивается и идёт к «улке». Спиной к Мухтару! А тот лишь башку вослед повернул и хвостом пару раз махнул. В кои-то веки. И ведь
