- О чем она думает? - спросила я.
- Ей снится сон про ее прошлую жизнь, - ответила моя мама.
- Ты не знаешь какой? - спросила я.
- Может быть, и знаю... - улыбнулась моя мама.
- Что ей снится? - крикнула я.
В глазах у меня было мокро и тяжело. Комната, в которой мы стояли, расплылась, и следом за ней расплылось лицо моей мамы. Я видела только розовое дрожащее пятно с закрытыми глазами над белым светящимся платьем. Я слышала ее голос и свистящее дыхание тети Груши.
- Ей снится лето, - рассказывала моя мама и раскачивалась в разные стороны, как фарфоровые старики, сидящие на пианино в гостиной. - Очень жарко. Середина июня. Много комаров, но чтобы они не кусали тетю Грушу, она мажется одеколоном "Гвоздика". Она стоит на берегу реки и смотрит на дядю Киршу, который протягивает ей руку из лодки, а в лодке лежат удочки... - и вдруг спросила: - Ты помнишь, Леля?
Комната сразу же стала ясной, и таким же ясным стало ее лицо и шелковый белый халат с серебряными блестками.
- Ты помнишь, Леля? - ласково повторила она.
- Нет, - ответила я, ясно увидев лицо тети Груши, перепач-канное коричневой жижей.
И тут же все расплылось.
- А берег той реки высокий-высокий, и на склоне - гнезда ласточек. Они летают над рекой, и ты спрашиваешь, почему у них раздвоенные хвосты. А дядя Кирша зовет тетю Грушу к себе в лодку, но тетя Груша не идет, потому что еще не насмотрелась на ласточек. А я держу тебя за руку. И вот тетя Груша села в лодку, и дядя Кир-ша уже хотел оттолкнуться от берега, но ты вдруг вырвалась от меня и с размаху прыгнула к ним. Лодка отчалила, и я осталась одна...
На следующий день я пошла к женщине с квадратным лицом отнести три рубля. Она открыла мне дверь, и я, увидев ее, зары-дала.
- Что случилось, Леля? - сухо спросила она.
- А то, - ответила я. - У меня умирает тетя Груша.
- Очень жаль, - сказала женщина с квадратным лицом и ука-зала мне на стул. Я села. На спинке было вырезано "Здесь был Юра", напротив стояли стулья Вити и Сережи. - Начнем урок.
И стала спрашивать меня по-английски про мебель в нашей квартире. Я ответила на все ее вопросы и уронила на пол три рубля. Женщина с квадратным лицом тяжело наступила на них тапкой.
Вечером я вошла в комнату тети Груши. Ее глаза были откры-ты, но она не видела меня. Ее взгляд мутно блуждал по комнате и иногда случайно цеплялся за пирамиду коробок с ее вещами. Все коробки были перевязаны, кроме одной, самой верхней, из которой мы достали шкатулку с пуговицами.
Коричневая бабочка ее глаз умирала.
Я знала, что сейчас в изголовье ее кровати кто-то стоит, но не видела кто. Я опасалась, что ангелы еще не прилетели и что это их отыскивала она блуждающим взглядом по углам комнаты.
Я встала в изголовье ее кровати, стала размахивать руками и шептать: "Пошли прочь, бесы, прочь! У нее не было грехов, а если и были, то так, ерунда. Ее за них обязательно простят..." Но мои руки хватали только пустой воздух. И вдруг глаза тети Груши прояснились. Она в упор смотрела на кого-то, а потом подняла к лицу тяжелую руку и вытерла рот от коричневой жижи.
- Мама! - крикнула я. - Иди скорее! Беги... Ангелы поднесли тете Груше испить чашу. Вот она, смотрит на них! Беги!
Но когда зеленые тапочки, спотыкаясь, влетели в комнату, было уже слишком поздно. Глаза тети Груши погасли и закрылись. Она умерла.
Тетю Грушу похоронили на кладбище рядом с дядей Киршей, и между их могилами поставили маленький столик со скамейкой. Я сидела на скамейке и смотрела, как землю вокруг их могил утапты-вают черные ботинки с вытянувшимися шнурками и черные сапоги с золотыми молниями. Расхлябанные валеночки в блестящих калошах суетливо перебегали от одного памятника к другому и пищали: "Какая жалость! Ай! Какая жалость! Ай-яй-яй!"
Я спросила мою маму, кто сейчас живет в квартире тети Гру-ши на улице Гоголя. Она ответила, что в эту квартиру поселили молодого дворника по имени Валера и что он убирает двор очень плохо: только пьет водку, кидает в подоконник ножи и играет на гитаре.
Наутро после похорон я проснулась на полу в комнате тети Груши, рядом с четырьмя коробками с надписью "Платья". Ночью я перешла сюда из детской посмотреть, не вернулась ли тетя Гру-ша, и заснула на ковре.
Я подошла к окну. На подоконнике лежала черная пуговица с широкой белой полосой. Остальные пуговицы выпали из шкатулки и раскатились по комнате.
За окном шел снег. Самый первый после лета и осени. Он плотно присыiпал землю, и деревья, и крыши гаражей, и козырек подъезда, в котором жила женщина с квадратным лицом и поджидала три рубля. Он падал на Красный проспект, на трамвайные рельсы перед Оперным театром и на троллейбусную остановку. Он падал на улицу Гоголя, на мои качели во дворе и на крышу больницы в скверике Зои Космодемьянской, где мы последний раз разговаривали с дядей Киршей.
Я смотрела в окно и понимала, что все - ничто рядом с этим легким, бесконечным - куда ни глянь! - снегом. И тут же вспомнила оце-пеневшие лица тети Груши и дяди Кирши, в тот миг, когда на них опускали крышку гроба. Я уже оплакала их, они уже разбили мое сердце, и сердца у меня больше не было! А был один только снег, покрывший всю землю без разбора - Красный проспект и их могилы на кладбище. Был один только снег. Один снег. И перед снегом все были равны!
ГЛАВА 6 - ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТЕМНОГО НОЯБРЯ
Моя мама сидела в расхлябанных валенках и пришивала крас-ную пуговицу к черному сапожку, поджидая гостей.
Я вышла погулять. Небо было низким, тяжелым и с трудом держалось. Я испугалась, как бы оно не рухнуло вниз, на крышу нашего дома. Мы все-таки жили на пятом этаже.
Моя мама стояла у окна и показывала язык парням, гулявшим внизу. Они в ответ грозили ей кулаком. Тогда она хохотала и пряталась за штору.
Я сидела на карусели-вертушке. Синие перекладины карусели чередовались с зелеными. Я сидела на синей и думала - пересаживать-ся на зеленую или нет. На мне был новый зимний комбинезон, красный, с меховой отделкой. Он не скользил, поэтому в нем было удобно ку-выркаться.
Мимо нашего дома в обнимку прохаживалась парочка. Юноша был без шапки, с кудрявыми волосами, наплывавшими на глаза. Он показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, где я его видела. Парочка прогуливалась вдоль окон первого этажа, девушка показывала рукой на окна и что-то горячо говорила. Юноша стряхнул снег с ее воротника, а потом со своих волос и посмотрел, куда она указывала.
Я вытянула ноги и уцепилась за зеленую перекладину носками ботинок, потом откинулась назад и вниз головой повисла на синей перекладине карусели. Тяжелое небо, окна первого этажа, юноша с девушкой - все перевернулось, и я успокоилась. Небо было внизу и больше не грозило сорваться. Юноша подошел ко мне.
- Девочка, ты физкультурница? - спросил он.
- Да, - важно ответила я и указала на комбинезон.
- А не могла бы ты... - ласково начал он и покачнулся в моих глазах.
Я зажмурилась и поднялась. Передо мной стоял подросток Валера, но лицо у него казалось тверже, чем обычно, и вместо пуха над верхней губой чернели усики, а на щеке была царапина. Тогда я поняла, что это медбрат, лечивший дядю Киршу.
- Ты помнишь меня?
Но он улыбнулся и сказал:
- Нет...
Он стоял такой ласковый, что я даже засомневалась, виделись ли мы раньше. У него была очень гладкая кожа на лице, а царапина на щеке казалась нечаянным надрезом.
- Я живу в этом доме, - сказала я и указала на окно, от кото-рого только что отошла моя мама.
- Значит, мы соседи, - снова улыбнулся он.
И у него была такая ровная улыбка и теплый голос. Такой голос, что я вслушивалась в него и пропускала значения слов. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А у тебя есть пальто со снегирями?
- Есть! - гордо ответила я, но не сразу. Я все слушала его голос и поэтому с опозданием поняла слова.
Он засмеялся, понял про свой голос.
Его девушка стояла в стороне, и некому было отряхнуть снежинки с ее воротника. Она печально смотрела на меня.
- А я живу здесь, на первом этаже, - снова начал юноша разговор. - И часто вижу, как ты в своем пальто со снегирями бежишь вон к тому подъезду, и он указал на дом женщины с квадратным лицом. - Я тебя вспомнил!
- А я тебя перепутала с одним человеком, - сказала я. - Он приезжал к нам ночью. Такой злой!
- Это был не я, - ласково ответил юноша. - Я очень добрый. Я работаю врачом на скорой помощи.
- Врачом? - переспросила я.
Он выдал себя. Он был братом Валеры, того хриплоголосого убийцы, кричавшего нам, что нет! он не убивал, не убивал дядю Киршу! - и заплакавшего над его гробом.
- Я оставил дома ключи, вышел из квартиры, а дверь захлопнулась, - тихо сказал мне юноша. - Прошу тебя, помоги мне!
- Помогу, - согласилась я, зачарованно глядя на него.
- Вот и славно, - обрадовался он и покраснел. - Я подсажу тебя до окна, ты пролезешь в форточку и изнутри откроешь мне дверь. Поняла?
- Поняла, - ответила я и засмеялась: - Я же физкультурница!
