- Я бы не позволил. Усы - личная собственность солдата. На казенный образец только башку стричь положено. Усы - это армейская мода со смыслом, без горячей воды губу не пробреешь, самое нежное место.
Кондратюк рассказывал:
- Хлопушку под крышку смотрового люка я заложил аккуратно на выброс. Шугануло вместе с камнем, которым была завалена, эффектно сработал. Добавил сдержанно: - Предоставил таким способом тебе скорую помощь, вынес наружу, на свежий воздух. А знаешь, Зуев хоть нам всем благодарность объявил, но замечание сделал, недовольство высказал за то, что из тех, этих самых, ни один ему для допроса не пригодился: испортили наповал.
Нескольких он для себя все-таки прихватил - изловил в боковых ходах, теперь с ними канителится, беседует. Судить будут по всей форме закона. А нас зачислил в свидетели. Смешно. Какие же мы свидетели? Свидетели - это же кто со стороны чего-нибудь видел.
Немцев гражданских на экскурсию Зуев водил, подземную коммуникацию показывал, разъяснял, какую пакость фашисты напоследок учинить собрались. Теперь он среди местного населения - фигура.
Дзюба, опустив глаза, сказал тихо:
- Когда Лунникова хоронили всем гарнизоном, глухонемая тоже за гробом шла. Стали опускать в землю. Она кинулась и вдруг закричала. Ну, нам не до нее. Потом Зуев первым спохватился: как же так, считали глухонемой, а на деле что? Маскировка?
В санчасти разъяснили: на нервной почве от повторного потрясения голос снова появился.
Должиков подтвердил: она сама вначале не заметила, что нормальной стала. А когда заметила, даже не сильно обрадовалась. Выходит, прилепилась она к Лунникову сердцем основательно. Считала, раз он ее спас, на себе вынес и при этом еще ранение получил, значит, ближе ей человека нет. Правильно рассуждала. Возможно, и Лун-пиков против такого ее понимания не возражал, ее фотокарточку в его солдатском медальоне нашли - запекся медальон, но не сгорел.
Открыли - она...
...Зуев явился в госпиталь рано утром, почти на рассвете, терпеливо сидел возле койки Букова, ждал, пока тот проснется. Дождался, сказал вскользь:
- А я тут рядышком на расследовании. Ну и завернул по пути.
Он еще больше отощал, залысины на висках, морщины углубились. Признался горестно:
- По делу Отто Шульца помнишь мои первоначальные предположения? Так все это в дальнейшем было опровергнуто.
Во-первых, речь идет не об Отто Шульце, а о Вильгельме Битнере.
Инженер Отто Шульц был казнен в 1943 году. Донос на него в гестапо сфабриковала английская разведка, чтобы убрать его как специалиста, принимавшего участие в производстве ракетных снарядов. Через своих агентов гестапо установило, что попалось на провокацию. Дабы это не дошло до высшего начальства, привезли из Дрездена инженера Вильгельма Битнера, приказали ему называться Отто Шульцем, якобы для конспирации в связи с секретной работой, и вселили в дом Отто Шульца. Как я это установил? День рождения Шульца - седьмое марта. Открытку нашел с поздравлением, дата на ней - июль. Стал дальше копать. Шульц получил диплом в Берлине в 1920 году. А у этого хранился картонный кружок, который ставится под пивные кружки, весь в подписях, дата - 1922 год. На кружке - название дрезденской пивной. Поехал в Дрезден, оказалось: подписались на картонке известные профессора. По обычаю это делается в день выпуска. Нашел фотографа, который снимал их в этот день. Поднял и его архив. И нашел я этого своего Отто Шульца, но только с фамилией Битнера. Переписал заголовок в деле. Стал сверять номер лагерный, наколотый на руке домашней работницы. Заключенная с этим номером была умерщвлена еще в 1944 году.
Пломбы в зубах этой самой якобы домработницы по анализу совпадали с тем материалом, который применяют немецкие врачи. И изношенность у них была многолетняя. Значит, гестапо приставило свою агентку наблюдать за инженером Битнером, и, чтобы выяснить его взгляды, агентке сделали лагерную наколку. Если он ей будет сочувствовать, значит, попадется. Навожу справки о ней у жителей. Оказалось, что двух женщин, которые ей выказали сочувствие, забрали в гестапо, а потом и их семьи. Значит, все мои первоначальные гипотезы насмарку.
А дальше уже просто: организовал наблюдение за домом в Дрездене, где супруга- и родители Битнера проживали. Убили его после вскрытия сейфа, значит, то, что искали, не нашли. Будут еще искать. Ясно? Ну, потом накрыли, взяли преступников. Предъявил им все улики с неопровержимыми доказательствами. Те сознались, дали показания. Один из них, брат жены Битнера, бывший офицер СС, сдался англичанам. Чтоб устроиться получше, сообщил английской контрразведке, что может оказать Великобритании услугу. Сестра ему доверительно выболтала, кем ее муж стал и над чем работает.
Сначала он только познакомил английского контрразведчика с зятем. Но, выходит, Битнер отказался отдать документацию. Тогда они все это над ним и совершили. Гестаповская агентка почему бросилась на них? Дюпоновская фирма беспокоилась, чтобы документация не попала в руки другой страны. Поэтому за патентную охрану предприятие платило гестапо.
Вообще-то Битнер нацеливался сам продать американцам документацию, поэтому и переправил ее к себе домой, в Дрезден, уже давно. Но после того как американцы совершили гнусный, коварный налет на город, передумал. Жена его рассказывала: приехал ночью, разжег камин и все свои бумаги в нем сжег. Наверное, если б не сжег, то под пыткой, которой его подвергли, отдал. А так что же? Разве они ему поверили б, что он сжег? Все равно только мучили бы снова. Ну, а зачем я вам говорил, будто эти преступники пользовались подземной коммуникацией? По психологическим мотивам. Жертвы вы видели, значит, загорелись. А так просто патрулировать я помоях под землей, без азарта, - унылое занятие. Но патрулировать надо. Имел сведения: под землей рыщут. Вы это подтвердили своими энергичными действиями. - Поежился, опустил голову. - Лунников посмертно награжден. Тут моя вина. За то, что посмертно. - Развел руками: - А что я мог? Пришлось захватом самому руководить. Часть группы осталась с Дзюбой и начхимом, а я с другими по боковым ходам преследовал.
Зуев сидел ссутулившись, зажав между колен ладони, и медленно раскачивался, не то в ритм словам, не то сонно поклевывая; лицо его было изможденным, серым, губы сухие, тоже серые.
Сказал, помолчав:
- Ну, такие за пределами всего человеческого, мразь. Допрашиваешь по существу дела - а они как все равно торгуют своими показаниями. Сообщат и тут же осведомляются: "Теперь я могу рассчитывать хотя бы на улучшение питания?" - или: "Прикажите принести коньяк" - и добавляют: "В награду за откровенность".
А один заявил: "Вы должны нас понять. Население Берлина заслуживает возмездия. В ваших городах люди сопротивлялись нам и убивали нас, я уже не говорю об упорном саботаже. И мы вправе требовать от своего населения того же в отношении вас. Мы готовили народ к чему-то подобному, но в еще более грандиозных масштабах. И что же? Ничего не получилось. Мы называем это предательством, а оно заслуживает кары".
"Значит, - говорю, - подтверждаете свое участие в диверсии с применением ОВ?"
А он: "Поскольку военнослужащие Советской Армии снабжены противогазами, жертв среди них не могло быть, отсюда следует, что вы не можете предъявить обвинение в покушении на представителей вашей армии?"
"Ну, - говорю, - допустим".
"Тогда я подлежу суду не военному".
"Возможно".
"Но в Германии нет сейчас органов юстиции..."
"Насчет этого, - говорю, - могу вас обрадовать. Следствие по вашему делу после его окончания мне надлежит передать народному суду Берлина, где вы будете иметь возможность изложить своим соотечественникам только что высказанные вами взгляды, внесенные мной в протокол вашего допроса".
- Ну, а сам он кто, фашистский фанатик? - спросил Буков.
- Владелец мастерской по производству перчаток, работали у него пленные французы. Дали ему восемь человек из лагерей, после того как стал служить в районном гестапо. Получал постоянные военные заказы для летчиков. Купил ферму. Женился на шведке, совместно с ней держал магазин. Если б диверсия удалась, обещали переправить в Аргентину. Там у него в банке счет. Он среди взятых не главный. Но и другие тоже вроде него: обижаются, когда выясняешь, сколько нажили на войне. Вы, говорят, как налоговый чиновник, допрос ведете. Не нравится, когда их классовую принадлежность устанавливаешь. Мы, говорят, пережили национальную трагедию и погибаем вместе с Германской империей.
Соглашаюсь. Империя, конечно, рухнула при нашем активном содействии, а вот для немецкого трудового народа это не трагедия, а лишь освобождение от таких, как вы.
- Ты что, их там просвещаешь на допросах? - спросил Буков.
- Они для меня подследственные, и я обязан не только представить неопровержимые улики по их преступным деяниям, но выявить всевозможные мотивы, которыми они руководствовались, совершая преступление. Допрос по существу дела может быть коротким, а вот выявление личности преступника работа длительная. Сидим с глазу на глаз и беседуем, даже нарочно протокол допроса в сторону отодвинешь, чтобы он спокойней себя чувствовал. Уголовник кто такой? Случается, где-то в какой-то момент жизни человек выпал из нашего общества по причине часто и от нас всех зависимой. Ищешь эту причину. Как коммунист, ищешь, беспокоишься, в чем была паша промашка. Может, его из школы выгнали, допустим, за неуспеваемость или хулиганство, значит, надо в органы просвещения идти советоваться. В райком партии. Словом, наша работа не только изловить, но и предотвратить возможность преступления. А тут продукт системы, и не только бывшей фашистской Германии. Такую публику в союзных секторах по-родственному оберегают, там у них взаимопонимание. На основе самой простой. Там крупную частную собственность не трогают, а в восточной зоне ее тронули. Вон уже, пожалуйста, вывеску повесили: "Завод имени Эрнста Тельмана - народное предприятие". Вот и надо выяснить на все будущие времена, как и кто на западе будет реагировать на такое название. На что и на кого собираются рассчитывать в своем желании, чтобы такого названия у завода не было. Понятно?
