Это было проявлением солдатской воспитанности - делать вид, будто "все в норме", чтобы не трепать ни себе, ни товарищу нервы предположениями о грозящей опасности, не обнаруживать своих опасений, а уж если высказывать их, то только иронически, насмешливо, будто подсмеиваясь над самим собой.
Поэтому и было сказано Кондратюку:
- Нашел работенку себе по специальности. Обрадовался. Любитель взрывные шарады разгадывать.
- Ну и что? - притворно сердито ответил Кондратюк. - Да, любитель, вам такого моего удовольствия не понять.
Лунников заметил:
- На байдарке тут можно патрулировать - и спорт, и служба.
И даже Должиков произнес в тон ему:
- Подземный патруль, на петлицах - летучая мышь. Буков перебрался за стенку к Кондратюку. Сказал:
- Вода прибывает!
Кондратюк, медленно и осторожно выпрямившись, спросил недовольным тоном:
- Ну и что?
- Наши могут не дойти.
- А чего им понизу топать? Вылезут из первого же люка, и все.
- Район сильно разрушенный - завалы, крышки люков не поднять.
- Ну, это их забота, - хмуро сказал Кондратюк, - а у меня тут свое. Смотри, вот провод к кольчужке далеко ведет, ходил я вдоль, конца нет, значит, где-то с дальней точки подрывная машинка. А это вот шнур, тоже конца не обнаружил, тянется в боковой ход, страховались, значит. Но еще одну штуку обнаружил - в полметра от пола поставлены взрыватели на предохранителях из кусков пиленого сахара. Если вода на этот уровень подойдет, сахар в воде растает, взрыватель сработает. Это у флотских манера на сахаре взрыватели ставить. Просто и надежно. Значит, со всех сторон, на все случаи тут продумано. А вот еще с часовым механизмом нашел, но он незаведенный, просто так стоял. - Воскликнул гневно: - Это же все-таки надо такую бесчеловечность учинить! Ну, заложил бы взрывчатку под объектами, чтобы выборочно только наших побить, а то всех начисто потравить - и своих, и наших - изуверство окончательное. Сколько я всяких подлостей их только не обезвреживал: наших погибших на поле боя они минировали! Под подходящие для госпиталя помещения фашисты мины закладывали замедленного действия. Все было, но такого не попадалось.
- А теперь ничего здесь не осталось, что бы сработало? - опасливо осведомился Буков.
Кондратюк сказал высокомерно:
- Стал бы я на рассуждение время тратить, если б все не зачистил. Добавил сердито: - Сейчас по линии бы пройтись и на обоих концах в засаду засесть.
- Теперь нельзя, - покачал головой Буков. - Вода подпёрла. Надо выждать. Пойду проверю, как там Должиков в охранении.
Должиков стоял в боковом откосе уже по грудь в воде.
- Ну как? - спросил Буков. - Не утоп еще окончательно?
- Ну что вы! - сказал Должиков. - Я на стене смотрел отметки уровня, выше плеч не поднимается.
- А вдруг?
- Я же на посту! - сказал Должиков.
- Это верно! - согласился Буков. - Пост - служба такая: умри, но не сойди. - Помолчал, подумал и заявил решительно: - Пока я тебя с этого поста снимаю. Поскольку по высокой воде никто сюда, надо полагать, не сунется. А вот где Лунников, там склон сильнее, там и уровень ниже. Я тебя к нему напарником назначаю.
Лунников откликнулся во мраке плаксиво и не по форме:
- Ага, пришли - ну все! Хватил меня псих, хоть беги или об стену...
- Что-нибудь засек?
- Ничего! И вообще - ничего. Стоишь и думаешь: ни тебя и вообще ничего нет, - бормотал Лунников.
- Может, ты просто в помоях потонуть опасался? - осведомился Буков. Так это напрасно, выше нормы уровень стока не поднимется, все равно голова будет наружу.
- Время я не понимал, время, - раздраженно твердил Лунников.
- Если сток высокий пошел, значит, утро, за ним день. Спадет вода ночь, - пояснил Буков.
- Вы побудьте здесь, - жалобно попросил Лунников. - Ну хоть по одной скурим.
Он жался плечом к Букову и пытался объяснить свои переживания:
- Я ко всему на людях привык. Бой - он тоже на людях и в разведке, немец - тоже человек. А тут - один. А я один не могу, особенно когда думаешь, что ты окончательно один.
Буков согласился:
- Это верно, привычка у нас за войну отработалась - с кем-нибудь, но вместе, при другом и помереть, думаешь, не так уж страшно. - Добавил утешающе: - Должиков с тобой побудет, временно, пока с той стороны вода спадет. У тебя тут обстановка посуше. По боковому ходу вода идет, а там перемычка поднимает.
- Спасибо, - сказал Лунников.
- Это я не для твоего удовольствия принял решение, а чтобы Должикова не утопить. Стоял в стоке по самые плечи и не жаловался.
- Я, Степан Захарович, подолгу один привык быть, - поспешил заверить Виктор. - В погребе долго один при немцах жил, питался соленой капустой из кадки и сырую картошку ел, в капусте витаминов нет, а в сырой картошке их много.
- Значит, настоящий подпольщик, - уважительно определил Лунников.
- Нет, вначале я просто так, чтобы в Германию не угнали.
- А теперь добровольно, сам в Берлин пришел, - заметил Лунников.
- Я же в боях не участвовал, назначили переводчиком. А пленные, они совсем другие, будто никогда и не воевали против нас.
- Я сам немало их лично перевоспитывал, - сказал Лунников. - Как дойдет до его ума, что ты его вроде как выручил тем, что прихватил, от войны избавил, сразу - геноссе. Ну, конечно, осаживаю. Нам геноссе те, кто рот-фронт, а он, если и не фашист, для меня все равно темная личность.
- Они считали, что мы низшие существа, а они высшие.
- До начала сорок второго, а потом мы их от этой мысли отучать стали.
- Это их идеология.
- Знаю, дешевка. Все равно что пьяному в бой идти, от страха труса это лекарство бодрит до первого ушиба. В бою на чем держишься - не на том, что ты будто самый храбрый, а на том, чтобы свое подразделение не подвести, чтобы не хуже своих товарищей быть, которые в смерть, не зажмурившись, кидаются. От этого в тебе сила.
- Ну ладно, - сказал Буков. - Вы тут беседуйте, но чтобы тихо:
Хлюпая по вязкой, незримой, одноцветной с мраком воде, он побрел обратно к перемычке, довольный тем, что сразу Лунников отошел от тоски одиночества, и тем, что Должиков так быстро освоился здесь и держится стойко.
* * *
Буков, как и многие его однополчане, полагал, что, едва только наступит победа, с ней вместе придет приказ - по домам. Всю войну у людей была одна томящая мечта, она представлялась им самой высшей наградой: мечтали о возвращении к той жизни, какую они оставили, прервали, став солдатами. Быть на фронте им повелевал долг воина, ненависть к врагу, но теперь они были просто военнослужащими, задержанными в армии. Для охраны порядка на немецкой земле.
Это была обыкновенная служба, но служба на чужбине.
Чем дальше, тем чаще надо было согласовывать свои действия с местными немецкими властями, которые обретали постепенно самостоятельность, и чем быстрее они проявляли свою самостоятельность, тем более успешной считалась работа комендатуры. Ведь успехи ее в первую очередь оценивались полезными контактами с населением и сработанностью с местными властями.
По мере того как армейские части передавали свою власть немцам, все явственнее выступали черты новой, демократической Германии, которая уже сейчас отличалась от той, что находилась на западе страны, на территории, занятой союзными оккупационными войсками.
Букову вначале это было незаметно, но, когда ему довелось несколько раз сопровождать Зуева в союзные зоны оккупации, он сразу почувствовал это глубокое различие.
И дело не только в том, что многие представители союзных войск вели себя развязно, грубо, по-хамски с населением, хулиганили, безобразничали. Они даже в отношении друг друга не проявляли должной армейской уважительности.
Ходят толпами, орут, задевают прохожих, торгуют на улицах сигаретами, тушенкой, заходят в квартиры и выходят оттуда с разными вещами.
Свистят и гогочут при виде немцев, согнанных на разборку развалин. Военные патрули, в белых касках, в белых ремнях и гетрах, как будто ничего этого не замечают, как будто так и должно быть.
И вот еще что подметил Буков: как бы ни надрался союзный солдат, он хорошо, богато одетого немца не задевает, а вот к тем, кто одет попроще, к тем пристает, унижает их.
И когда Буков поделился этим своим наблюдением с Зуевым, тот сказал:
- А что ты от них хочешь? Задержали мы двоих военнослужащих. На грабеже поймали. Доставили в союзную комендатуру. А там смеются: "Парни сувениры собирали". Но ведь со взломом. "Кого грабили? Немцев". А они что не люди?
Буков вернулся на свое место.
"А где сейчас Зуев, - думал он, - добрался ли он по высокой воде? Хорошо, что с ним Дзюба, все-таки бывший строитель, разбирается в подземных коммуникациях: может, они сразу через ближайший смотровой люк выбрались на поверхность. И Зуев, наверно, уже начал расследование, поиск. А что, если таких складов газовых баллонов несколько и не тот, что они обнаружили, главный?"
Сколько уже прошло? Почти сутки. Конечно, в такой обстановке никто из них не замечает, что без еды. Про еду здесь даже подумать противно. Но слабость не только от духоты, сырости. Все они тут бывшие раненые, и в сырости все кости болят, ноют. Один только Кондратюк как ни в чем не бывало трудится, вкручивает теперь предохранительные колпаки на газовые баллоны, взрывчатку собрал в одну кучу подальше, вынес за каменную перемычку и затопил в воде. Значит, чего-то опасается.
