- Вот теперь можешь отдыхать, - сказали Скороспелкину ребята. - Будь как на курорте, ложись спи.
- А вы? - спросил он их, поглядывая на постель; ему так хотелось полежать, растянуться под крышей шалаша, где была тень, прохлада, а совсем рядом, за рябинкой, журчал ручеек.
- А мы...
Славик и Гриша переглянулись. Солнце еще было высоко над лесом, над посеребренными, совершенно белыми облаками, сгрудившимися над горизонтом где-то за Глухим Бором.
- Мы сейчас станем делать костер, - сказал Гриша, - а потом запасем на ночь дрова - варить картошку...
Боба взялся за свой туго набитый мешок. Развязал его, отломил от каравая краюху и принялся есть с большим аппетитом, набивая хлебом полный рот.
- У тебя, Боба, за ушами пищит, - усмехнувшись, сказал Гриша.
- Ага, пищит, - чистосердечно признался Скороспелкин. - Я ведь промялся, вон какой груз тащил.
Охотник Якуня правильно сказал, не обманул. Лишь только западный склон неба окрасился в бежевый цвет, а сам горизонт запылал, как огромный костер, в лесу под Шихан-камнем началась какая-то сказочная, совсем необыкновенная жизнь.
Небольшая поляна перед отвесным утесом, казалось, превратилась в самое оживленное место на Моховой горе. Она напоминала теперь площадь в Глухом Бору перед правлением колхоза, когда люди, вернувшись с артельных работ, со всех сторон спешат на огонек в большой двухэтажный дом: кому надо поговорить с председателем, кому сверить заработанные трудодни в бухгалтерии, кому просто посидеть у порога, покурить, перекинуться словцом, шуткой с другими колхозниками.
Затаившись в шалаше, трое ребят почти не дышали. Каждый до предела напрягал слух и зрение. Вот из-за кустов вышла со своим выводком светло-коричневая копалуха - глухариная самка. Идет, шею вытянула, поворачивает голову влево-вправо, глядит, прислушивается, нет ли какой опасности. А за нею беспечной гурьбой, точно шарики, бегут тонконогие цыплята. Им и дела нет ни до чего. Они следуют за матерью, пищат, будто тараторят о чем-то веселом, о своем, о детском. А мать их ведет прямо к родничку. Клюнула кварцинку-хрусталик и позвала птенцов: "Ко-ко-ко!" Дескать, клюйте, без камешков тоже нельзя жить, они растирают в желудке мух, жучков, листочки, травинки, ягоды. Клюйте, клюйте! И орава малышей набрасывается на песчинки.
"Вот бы их сфотографировать!" - подумал Славик и вздохнул. А в горле и во рту все у него пересохло. И вздох получился со свистом.
Копалуха вдруг насторожилась, крикнула свое "ко-ко" по-тревожному и побежала прочь от родника. А цыплята, обгоняя мать, врассыпную кинулись через поляну в кусты, в высокие, по пояс, травы.
Потом к родничку прилетали рябчики, дрозды. Приходили на водопой семейки диких коз - косуль. А вышедший на промысел барсук даже просунул свою полосатую морду под крышу шалаша. Он, по-видимому, учуял запах хлеба. А позже, когда угасла заря и все вокруг Шихан-камня посерело и на небе, будто светлячки, затеплились звезды, на поляну высыпали зайцы. Они выбирались из своих укрытий, из-под колодин, куч хвороста, мохнатых кочек и кустов и спешили на свой ночной хоровод.
Выбежав на лесную опушку то тут, то там, они сначала сидели неподвижно, лишь навострив уши и поводя ими из стороны в сторону. Кругом стояла сумеречная тишина, и только где-то под горой, на конских выпасах, глухо побрякивало медное ботало. Убедившись, что вокруг все спокойно, зайцы один по одному начали резвиться, разминаться, прыгать, скусывать травинки, бегать по лугу вперегонки.
В самый разгар заячьего хоровода возле елани произошел необыкновенный переполох. Снизу, от речки Рябиновки, к Шихан-камню пробиралось какое-то страшное чудовище. Было слышно, как с шумом, грохотом валятся сухие, подгнившие деревья, трещат сучья. И будто поднимается ветер, ураган, который ширится, распространяется по всей Моховой горе.
Зайцев на поляне как не бывало.
А трое юннатов в шалаше лежат, от страха ни живые ни мертвые. Как только послышался шум, Боба сжался в комочек, притиснулся к Светлякову, лежавшему рядом, и спросил шепотом, словно задыхаясь:
- Кто это там?
- Не знаю,- ответил Гриша.
- А не медведь это?
- Может, и медведь.
- Тише, молчите! - шикнул на них Славик. - Если медведь, так надо затаиться, не дышать. Он, наверно, идет пить из ключа.
А шум из-под горы приближался. Сучья в чаще трещали так громко, что уже казалось, будто кто-то стреляет из ружья. А вокруг было уже совершенно темно. Ребятам в шалаше стало невыносимо душно, жарко.
Когда напряженное ожидание, страх были раскалены до предела, Гриша выбрался из шалаша, встал и пошел в темноту.
- Куда ты? - полушепотом спросил Славик.
Ответа не последовало.
Светляков подошел к кучке хвороста, заготовленного на ночь. Взял тут же трубку бересты, зажег ее и подсунул под сухую, красную хвою. Она вспыхнула, как порох. Пламя взметнулось высоко вверх и словно обожгло, подкинуло ввысь темный ночной полог, образовало широкий и светлый шатер, в котором отчетливо обозначились высокая скала, шалаш между двумя рябинами, перекладина на двух колышках над потушенным с вечера костром. И сразу вокруг все как будто ожило, окрасилось в яркие, сказочные цвета. И ручеек, вытекающий из родника, зажурчал вроде веселее.
- Вылезайте, чего вы трусите! - крикнул Светляков товарищам. - К огню-то никакой зверь не подойдет!.. Эй, кто там?
То ли от огня, то ли от крика тот, кто шел из-под горы, вдруг шарахнулся в сторону и помчался по опушке леса вверх, мимо Шихан-камня.
Утром, когда все вокруг зазолотилось, засверкало, заискрилось, проснулись и ребята.
После завтрака Боба храбро сказал:
- Пойдемте посмотрим следы.
- Какие следы?
- Ну, какие... Кто вчера в потемках тут ходил... Трещал здорово.
- А если медведь трещал?
- Все равно, медвежьи следы посмотрим. Он ведь убежал далеко.
- Далеко ли? Может, где притаился за Шихан-камнем.
И вот ребята направились в глубь леса. Но что тут увидишь? Высокие травы все перепутаны, примяты, у некоторых скушены вершинки, некоторые точно в жгуты закручены, а под травами - шатры, ходы, выходы. Разберись-ка, кто тут был, что делал. А в самой чащобе и подавно растеряешься. Кажется совершенно невероятным, чтобы здесь кто-то ходил, торил тропы. А присмотришься - и тут все обжито, освоено. Вот разрытый муравейник, вот гнилой пень, земля возле которого превращена в пыль, а в пыли - перья: серенькие, белые, рыжие. Не иначе - это птичья купальня. А вот...
- Сюда, ребята, сюда! - крикнул Славик, рассматривая глубокие вмятины на гладкой и влажной земле, подернутой коротким зеленым мхом. - Это же лосиные следы!
Подходят Гриша и Боба. И верно: на небольшой плешинке на мочажине отчетливо виднеются оттиски раздвоенных копыт, похожих на коровьи. Только эти следы гораздо больше коровьих.
- Ну да, тут была лосиха. - говорит Гриша. - Вот и маленькие следы, лосенковы.
Ребята начали изучать следы: откуда лосиха шла, куда направилась. Сразу за мочажиной следы затерялись в траве, в кочках, в кучках хвороста. Мало-помалу ребята разобрались и вышли на торную тропу, проложенную через чащобу. По вдавленным в землю травам, по раскрошенным трухлявым гнилушкам, по обломанным на деревьях сучкам и поваленным сухостойным жердям видно было, что здесь лосиха проходила много раз. Но куда, зачем?
По звериной тропе следопыты направились вверх, мимо Шихан-камня. На открытых местах, на еланях, тропа терялась, а в густом лесу обозначалась вновь. На тропинке попадались клочья выбитого ногами пушистого мха, обнаженные корни деревьев. Ребята шли осторожно, вглядываясь вперед, по сторонам. Казалось, что лосиха где-то тут поблизости. Теперь утро, и она где-нибудь пасется на лужайке вместе со своим теленком. А травы сейчас сочные, росные.
Шедший впереди Славик Кудреватых вдруг остановился, повернулся к ребятам и приложил палец к губам.
- Молчок, ребята! - шепнул он.
- А что? - так же тихо спросил Гриша Светляков.
- Смотрите, впереди на лужайке кто-то копошится.
На небольшой еланьке в траве будто перекатываются один через другой два футбольных мяча. И оба рыжие, как новенькие.
- Это собачата играют, - сказал Боба.
- Какие тебе собачата! - возразил Гриша. - Это лисенки.
- Н-ну? Вот бы их поймать!
У ребят тотчас же созрел план: обойти лужайку с трех сторон, подкрасться к зверькам и схватить их. Припав к земле, Славик медленно пополз вперед по тропинке, а его товарищи пошли в обход: один справа, другой слева, а потом тоже ползком стали пробираться к резвящимся кутятам.
Первым на краю маленькой лесной поляны оказался Славик. Он подполз к ней из-за густого черемухового куста. Увлекшиеся игрой рыжие, гладкие, почти круглые звереныши продолжали барахтаться в траве, стараясь подмять друг друга под себя. Наконец один из противников сдался: лежа на спине, он поднял вверх все свои четыре лапы, а победитель навалился на него грудью, прижал к земле и торжествующим взглядом окинул поляну, словно говорил окружающим, деревьям, кустам: "Глядите, какой я сильный, проворный!"
