Позвольте поблагодарить Вас за Вашу готовность помочь мне, желаю Вам всего хорошего и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
18 февр.
Ялта.
На обороте:
Петербург. Его высокоблагородию Федору Федоровичу Фидлеру.
Николаевская, 67.
Харченко Г. А., 19 февраля 1899*
2651. Г. А. ХАРЧЕНКО
19 февраля 1899 г. Ялта.
19 февраля 1899.
Многоуважаемый Гавриил Алексеевич!
Отвечаю кратко на Ваше последнее письмо. Моих книг в настоящее время при мне нет, я вышлю Вам их весной или летом, когда буду дома. Мой летний адрес: Лопасня, Москов. губ. Это адрес всего нашего семейства.
К желанию Вашему дать образование дочерям я могу относиться только с полным сочувствием. Когда Вашей старшей дочери минет девять лет, то отдайте ее в гимназию и позвольте мне платить за нее* до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение.
Желаю Вам всего хорошего. Будьте здоровы и благополучны.
Искренне Вас уважающий
А. Чехов.
Чеховой М. П., 19 февраля 1899*
2652. М. П. ЧЕХОВОЙ
19 февраля 1899 г. Ялта.
19 февр.
Милая Маша, опять пишу тебе, опять скучное поручение*. Как ты видишь из прилагаемой при сем земской квитанции № 1154, я в конце прошлого года, 18-го декабря, послал в Серпухов страховые за дом. Между тем сегодня я получил уведомление от Земельного банка; пишут, что вследствие невозобновления мною страхования, банк уплатил Моск<овской> губернской земской управе 28 руб. и поставил мне их недоимкою. Пожалуйста, побывай в Москве в губернской земской управе (Ермолаевская Садовая) и покажи там квитанцию Серпуховской управы и уведомление банка и скажи, чтобы тебе немедленно уплатили 28 р. 30, иначе я подам в суд. Если хочешь, побывай и в банке, хотя банк не виноват, ибо земство, вопреки правилам, его не уведомило. (Кстати посылаю тебе почтовые квитанции: ты видишь, что я послал в банк 141 р. 7 к. процентов.) Получив из земской управы 28 р. 30 к., оставь их у себя или снеси в банк и уплати недоимку. В земской управе прочти нотацию за неисправность, если же тебе начнут грубить, то обратись к Ник. Ник. Хмелеву, члену управы, или к П. И. Куркину, который служит там же в санитарном бюро.
В Серпухов напишу я сам*.
Кстати возьми в Зем<ельном> банке квитанцию об уплате мною процентов — это когда захочешь.
Только что получил от Кондратьева из Малого театра письмо: просят «Дядю Ваню». Я отвечу, конечно, согласием. А для Немировича, если обидится, я напишу другую пьесу, уж так и быть.
В Ялте погода ужасная. То снег, то дождь — при сильном ветре. Постройку занесло, давно уже не работают.
Будь здорова. Поклон мамаше и всем.
Твой Antoine.
Кондратьеву А. М., 20 февраля 1899*
2653. А. М. КОНДРАТЬЕВУ
20 февраля 1899 г. Ялта.
20 февр.
Большое Вам спасибо за письмо, многоуважаемый Алексей Михайлович! Пьесу свою «Дядя Ваня» отдаю в Ваше распоряжение*. Так как она не читалась еще в Театрально-литературном комитете*, то прошу Вас взять на себя труд послать в комитет два экземпляра и попросить прочесть*.
Как Вы поживаете? Получив от Вас письмо, я вспомнил, как мы с Вами весной в Бабкине ловили наметкой рыбу*. Кстати о Бабкине. А. С. Киселев теперь в Калуге; он служит там в Земельном банке. Мария Владимировна, говорят, очень постарела, у нее уже настоящая старость. Саша вышла замуж.
Если летом Вы будете в Москве или недалеко от Москвы, то напишите мне (Лопасня Моск. губ.), и я приеду к Вам, чтобы повидаться и поговорить о пьесе.
Кто собирается в Монте-Карло? Если в марте в Ялте будет дурная погода, то, по всей вероятности, и я тоже поеду в Монте-Карло.
Позвольте пожелать Вам всего хорошего и крепко пожать руку.
Искренно Вас уважающий и преданный
А. Чехов.
Ялта.
Чехову Ал. П., 21 февраля 1899*
2654. Ал. П. ЧЕХОВУ
21 февраля 1899 г. Ялта.
21 февр.
У меня нет сказки или рассказа с заглавием «Миллионеры», но есть сказка, в которой идет речь о миллионерах*; напечатана она на праздниках, должно быть, в 1888 г. или в конце сего года, или в начале 1889 г.
«Сказка» напечатана в 4253 №.
Из перечисленных тобою в последнем письме рассказов, напечатанных в 1887 г., надлежит переписать только «Встречу»*.
А что такое «Миряне»? Если в этом рассказе фигурируют духовенство и письмо, то переписывать его не нужно*.
За переписку заплати из своего кармана, я же израсходованные тобою деньги пожертвую какой-нибудь бедной девице.
«Скука жизни» и «Тяжелые люди» и «Учитель» напечатаны, кажется, в 1886 г. И «Сестра» тоже*. Остальные перечисленные тобою рассказы уже помещены в сборнике.
В 1890 г. мои письма из Сибири. И их тоже нужно*. Жду обещанного подробного письма насчет петерб<ургских> событий*. Извини, из 75 тысяч я не могу тебе ничего уделить, напротив, я жду, что ты еще пришлешь мне что-нибудь, хоть пять рублей. Мне деньги нужней, чем тебе, потому что я имею собственные дачи.
Кланяйся своему семейству.
L’homme riche[5].
«Тяжелые люди», «Учитель» и «Скуку» получил. Но зачем ты сам переписываешь? Зачем?
Переписывать нада на тетрадке четвертушечного формата, для каждого рассказа особая тетрадка.
На обороте:
Петербург. Александру Павловичу Чехову.
Невский, 132, кв. 15.
Орлову И. И., 22 февраля 1899*
2655. И. И. ОРЛОВУ
22 февраля 1899 г. Ялта.
22 февр.
Здравствуйте, милый Иван Иванович! Ваш приятель Крутовский* был у меня; мы поговорили о французах, о Панаме, но ввести его, как Вы желали, в кружок ялтинских знакомых я не успел, так как он, поговоривши о политике, ушел к шарманкам*; это было вчера, а сегодня он в Гурзуфе.
Я продал Марксу всё — и прошедшее и будущее, стал марксистом на всю жизнь. За каждые 20 листов уже напечатанной прозы я буду получать с него 5 тысяч; через 5 лет буду получать 7 000 и т. д. — через каждые 5 лет прибавки, и, таким образом, когда мне будет 95 лет, я буду получать страшную уйму денег. За прошедшее я получу 75 тыс<яч>. Доход с пьес я выторговал себе и своим наследникам. Но все-таки — увы! — мне еще далеко до Вандербильта. 25 тысяч уже тю-тю, а остальные 50 я получу не сразу, а в течение двух лет, так что не могу задать настоящий шик.
Новостей никаких особенных. Пишу очень мало. В будущем сезоне пьеса моя, раньше в столицах не шедшая, пойдет на Малом театре*: доходишка, как видите. Дом мой в Аутке почти еще не начинался благодаря сырой погоде, которая продолжалась почти весь январь — февраль. Придется уехать, не дождавшись конца постройки. Мой кучукойский майонез (так Н. И. Пастухов, издатель «Моск<овского> листка», называет майорат) очарователен, но почти недоступен. Мечтаю выстроить там домик подешевле, но по-европейски, чтобы проводить там время и зимою. Теперешний двухэтажный домик годен только для летнего жития.
Моя телеграмма насчет Чёртова о<стро>ва не предназначалась для печати*; это совершенно частная телеграмма. В Ялте она вызвала ропот негодования*. Один из здешних старожилов, академик Кондаков, по поводу этой телеграммы сказал мне:
— Мне обидно и досадно.
— Что такое?! — изумился я.
— Мне обидно и досадно, что не я напечатал эту телеграмму.
В самом деле, Ялта зимой — это марка, которую не всякий выдержит. Скука, сплетни, интриги и самая бесстыдная клевета. Альтшуллеру приходится кисло на первых порах*, многоуважаемые товарищи сплетничают про него неистово.
В Вашем письме текст из писания*. На Ваше сетование* относительно гувернера и всяких неудач я отвечу тоже текстом: не надейся на князи и сыны человеческие… И напомню еще одно выражение*, касающееся сынов человеческих, тех самых, которые так мешают жить Вам: сыны века. Не гувернер, а вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой. Пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский — это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила… Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем*; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. — и всё это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse[6] и несмотря ни на что.
