Федор Достоевский - Письма (1870)

На конверте:

Russie, St.-Pйtersbourg. Его превосходительству Аполлону Николаевичу Майкову

В С.-Петербург. По Большой Садовой, напротив Юсупова сада, дом Шеффера.

(1) далее было: ибо Вы

(2) вместо: Вашим именем - было начато: от Вашего имени

(3) далее было: ибо

Дрезден 8/20 января 1871 г.

Милостивый государь многоуважаемый Александр Устинович,

Я сейчас написал добрейшему Порфирию Ивановичу Ламанскому о том, что, вероятно, все добрые люди и все те, которые имели ко мне когда-то расположение, - меня позабыли. Так давно я за границей, да и так мало заслужил, чтобы меня помнили! Перед Вами же особенно мало - еще со времени журнала. Но за журнал я до сих пор наказан, и остатки долгов, лежавших на нем, до сих пор меня давят.

Между тем Вы столько помогли моему пасынку П<авлу> Алек<сандровичу> Исаеву, что, думаю, Вы так же добры и ко мне, как были прежде. Но Вы и всегда ко всем так добры и благодушны! Я к Вам с величайшей просьбой, многоуважаемый Александр Устинович! Не откажите еще раз, и бог вознаградит Вас за это дело.

Я прошу у Вас покровительства Вашего моему пасынку, того самого покровительства, через которое, может быть, он был спасен, укрепившись на твердой дороге прилежания и труда и не уклонившись в худую сторону, в эти четыре года. Моим отсутствием и худым поворотом моих обстоятельств он вдруг остался в Петербурге почти на одних своих силах; но не потерялся и, кажется, научился трудиться. Я знаю, что Вы во многом ему помогли, и бог вознаградит Вас за это.

Он просит меня теперь попросить Вас в свою очередь за него: "нельзя ли оставить его при Департаменте на тех же основаниях, как и теперь, впредь до востребования Государственным банком запроса о нем и его бумаг для перевода его; всё это может состояться в 1871 году в первое полугодие". Я выписал слово в слово из его письма его просьбу; сам же я мало понимаю в ней за незнакомством с делом. Но, подавая Вам это письмо, он объяснит Вам всё лично. Выслушайте его, благороднейший Александр Устинович, и - если возможно только - сделайте для него что-нибудь. Он так одинок на свете и так нуждается в поддержке, особенно теперь, что помощь Ваша ему сама собою обращается в большое доброе дело. Я же Вам буду благодарен бесконечно!

Писал он мне тоже, что хлопочет о месте контролера, в отъезд, в Витебскую губернию. Не понимаю хорошо, что это за место и имеет ли он основание надеяться получить его. Он пишет, что просил об этом Порфирия Ивановича и что Порфирий Иванович не сказал ему ничего о невозможности, и даже напротив. Впрочем, повторяю, пасынок мой Вам сам объяснит, в чем дело. Выслушайте его, многоуважаемый Александр Устинович, и опять прошу - если возможно, помогите.

Примите уверение глубоких и самых искренних чувств моей благодарности и всегдашнего уважения. Слуга Ваш от всего сердца

Федор Достоевский.

Дрезден 18/30 января/71.

Любезнейший Аполлон Николаевич, посылаю и я Вам несколько строк, в ответ на Ваши от 12-го января. Не понимаю, почему Паша не нашел известия в Министерство Иностр<анных> дел в Департаменте внутренних сношений. Сейчас сделал справку в канцелярии посольства: еще от 3-го числа было послано. Посылаю Вам номер, по которому легко найти в один миг, на случай если и до сих пор Паша не отыскивает.

Благодарю Вас чрезвычайно за Ваше уведомление и за господина с густыми бровями на о, взявшегося хлопотать по делу.

Чтой-то не выходят журналы? Это ужас как опоздали. Даже "Русский вестник" еще в Дрездене не получен; прежде всегда январский № выпускал рано. Если случится, что прочтете мой роман, - то пришлите мне, ради бога, Вашу критику хотя бы в 2-х строках. В "Русском вестнике", я слышал, довольны, но я моей первой частью ух как недоволен!

Читаете ли Вы роман Лескова в "Русском вестнике"? Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества, - но зато отдельные типы! Какова Ванскок! Ничего и никогда у Гоголя не было типичнее и вернее. Ведь я эту Ванскок видел, слышал сам, ведь я точно осязал ее! Удивительнейшее лицо! Если вымрет нигилизм начала шестидесятых годов - то эта фигура останется на вековечную память. Это гениально! А какой мастер он рисовать наших попиков! Каков отец Евангел! Это другого попика я уже у него читаю. Удивительная судьба этого Стебницкого в нашей литературе. Ведь такое явление, как Стебницкий, стоило бы разобрать критически да и посерьезнее.

До свидания, благодарю Вас душевно, а деньги - деньги ужасно нужны, до невероятности. Жена всё прихварывает, а ребенок здоровеет. Что за прелесть Ваша крестница и какой у ней аппетит и какое некапризное, вечно веселое расположение духа. Я еще не видал такого ребенка!

Ваш Федор Достоевский.

Дрезден 26/5 (1) январ<я>/фев<раля> 71.

Вчера получил Ваше письмо, дорогой друг, и спешу заявить Вам мое воззрение. Во-первых, я ничего не понял в Вашем возражении против 8-го пункта. Вы спрашиваете про срок уплаты, "не обозначенный" будто бы в 8-м пункте, и предвидите крючки у последствия? Но какой же тут срок, когда всё обозначено в чрезвычайной точности и ясности? Вот текст 8-го пункта, вникните: "Если в течение срока сего условия Стелл<овский> пожелает включить в полное издание моих сочинений, предпринимае<мое> им, Стелл<овским>, по сему условию могущие быть мною, Достоевск<им>, написанными и напечатанными в 66 и в 67 годах новые мои сочинения, то Стелл<овский> имеет право издавать их не иначе как с платою по расчету с листа, сколько я, Достоевский, получил с Стелловского за каждый лист при продаже в настоящее время по сему условию полного собрания моих сочинений Стелл<овским>, но с тем, однако... и т. д." (NB. Далее не касается теперешнего дела.)

Итак, что же Вас теперь смущает? Какой еще срок? Сказано: "Стелл<овский> имеет право издавать их не иначе как с платою по расчету с листа..." и т. д. А так как Стелловский теперь уже издал совершенно, то есть напечатал и продает, то, стало быть, и должен заплатить по расчету, обозначенному в 8-м пункте! Вы спрашиваете: с которого же времени считать его обязанным уплатою? Да, разумеется, со дня ОПУБЛИКОВАНИЯ В ПРОДАЖУ! Публикация была сделана в "Голосе" (вероятно, и в других газетах) в конце ноября или в самом начале декабря. Итак, день публикации и есть срок по самому точному, ясному и естественному смыслу 8-го пункта. Или Вас смущает слово издавать? Вы делаете какое-то различие между словами печатать и пускать в продажу. Но если б он только напечатал, а не пускал в продажу, то я бы мог и не знать этого вовсе. И кто же печатает и не пускает в продажу? Издавать значит печатать и продавать. А так как он исполнил оба факта, то есть напечатал и продает, то тотчас же, со дня опубликования, и стал повинен по 8-му пункту, ибо там прямо сказано: "имеет право издавать их! НЕ ИНАЧЕ! как с платою по расчету с листа и т. д.". Вот Вам и срок. Если же я не пришел к нему на другой день публикования требовать следуемой мне уплаты - то в этом (если б я был и в Петербурге) была моя полная воля. Я и по векселю могу согласиться ждать уплаты несколько лет, и все-таки он сохраняет полную силу. Чем же Вы смущаетесь?

Пишете Вы тоже, что надо получить вексель, ибо в векселе обозначится какой-нибудь срок, чем и восполнится пробел (будто бы) 8-го пункта. Напротив, по-моему: настоящий срок есть день публикации в продажу; если же допустите какой-нибудь другой срок, то, значит, сами Вы откажетесь от (2) права на прежний срок (то есть день печати), слишком ясно обозначенный в контракте, значит, добровольно (хотя и обоюдно) согласитесь нарушить 8-й пункт контракта.

И наконец: если Вы уже раз согласитесь взять вексель (в котором обозначится срок), - то зачем Вам понадобится тогда срок и 13-й пункт контракта? Если он дал часть денег, а на остальную часть выдал вексель и Вы согласились принять и приняли, - то тогда, по-моему, он заплатил совершенно, расквитался со мной, разделался совершенно, контракт исполнен и 8-й и 13-й пункты сданы в архив. По векселю ведь он не может не заплатить, ибо он купец и будет в тот же день объявлен банкрутом. Если же не заплатит по векселю, то тогда мой иск на нем будет только по векселю, а дело с контрактом будет все-таки кончено, одним словом, будет уже совершенно другое дело.

И поверьте, что если б был какой-нибудь недосмотр в 8-м пункте, то Стелловский наверно бы им воспользовался и не назначил (3) сам сроком уплаты свое возвращение из Москвы.

Вы советуете согласиться на его условия, то есть на часть денег и на краткосрочный вексель. Да вижу, что нельзя не согласиться. Но, друг мой, не рассердитесь на мое замечание, мне кажется, г-н Цветугин слишком мягко и робко принялся за дело! Ну как же можно три раза ходить и допустить его не сказываться дома? И потом чтоб он осмелился сам предлагать условия, то есть по возвращении из Москвы выдать 1/2 денег, а там вексель и т. д. - то есть точно он имеет право предлагать условия. По-моему, пугнуть бы тотчас же его требованием по закону, чтоб он сейчас догадался, что мы сознаем вполне свое (4) право. Да и не пугнуть только, а прямо по закону потребовать. Это уже вовсе не будет дело или процесс; тут контракт, смысл которого ясен и точен. Ход дела, разумеется, возьмет некоторое время, но уплата будет полная. И сверх того он ни за что не согласится сам спорить и затевать процесс, во-1-х, потому, что не имеет никаких оснований и крючков, чтобы отпереться, всё слишком ясно; а во-2-х, когда его закон принудит заплатить, то, значит, он нарушил 8-й пункт контракта, ибо принужден законом уплатить, а сам не соглашался. Тогда, будьте уверены, он побоится 13-го пункта, и если только увидит, что г-н Цветугин серьезно решается обратиться к закону, то, поверьте, тотчас же окажется дома и тотчас же согласится уплатить всё.