Любе из общежития напротив. Пару раз вооружившись охотничьим «тесаком», похожим на небольшой римский меч времён Понтия Пилата, он погонял по общаге назойливых соперников, естественно, разогнал всех, и тем самым подписал себе брачный приговор. Володя Дудник, двухметровый красавец гренадёр и отъявленный мотоциклист, продержался ещё полгода и, обручившись со своей умницей Верочкой, тоже покинул холостяцкую обитель.
Юрка остался один…
Июньский день, не сбавляя жары, заканчивал свою вторую половину. Солнце подползало к зубастому скалистому горизонту, подыскивая место для ночлега, а утомлённые и расслабленные отдыхом люди покидали убелённые солью берега близлежащего озера.
Пёстрый ленивый караван потянулся к военному городку, рассыпанному, как детские кубики, у подножия сопочного хребта. Шестисот метровая стена, покрытая в нижней части своей выгоревшей травой и валунами, прикрывала городок с ветреного, и особенно сурового зимой, северо-востока.
Возвращались кто на чём. Автомобили, мотоциклы, пешие и с детскими колясками, растянулись они по всей полутора километровой дороге.
Юрий ехал на мотоцикле по её левой пыльной колее, покрытой мелкой каменистой щебёнкой, а его подружка сидела сзади, обхватив своего гвардейца руками. Вереница мальчишек на велосипедах показалась впереди, и Апранин предупредительно посигналил. Он уже почти миновал эту кавалькаду, когда едущий впереди пацан суетливо оглянулся, потерял равновесие и вильнул влево под переднее колесо мотоцикла. Мгновенно нажав оба тормоза, Юрий бросил мотоцикл в сторону, стремясь положить его, но было слишком поздно. Раздался треск изуродованной велосипедной рамы, и велосипедист, перелетев через руль, благополучно, как мячик, приземлился на обочине, отделавшись, как говорят, лёгким испугом.
Мотоциклисту повезло меньше. От столкновения его швырнуло вперёд метров на пять – семь, он упал на плечо и голову, щиток шлема разлетелся вдребезги, а сверху на него приземлилась его мадмуазель. Девушка после мягкой посадки благополучно встала, потирая ободранную в кровь коленку, мальчишки от страха и неожиданности «дали стрекоча», прихватив злосчастный велосипед, а Юрий продолжал лежать и не двигался.
Последней, промелькнувшей в его голове, была мысль: «только бы не убил»… потом собственный «свободный полёт», сноп зелёных искр в оранжевых разводах, колючая резкая сладость в затылке и тёмная пустота.
Когда свет вернулся, окружающее обрело контуры, а потом цветную объёмную картину, но какую– то киношную, как бы нарисованную. Тем не менее, он ощущал своё присутствие в этом «киносюжете».
С возвышенности Апранин смотрел на широкую петляющую реку, которая уходила в полоску рассвета, наступающего со стороны далекого и невидимого отсюда, но почему-то ощутимого океана. Еще затемненная пойма реки была кое-где покрыта туманом, а небольшие прямоугольные поля, залитые водой, отсвечивали утреннее небо. Камни у ног получили первые лучи солнца, и среди них прошмыгнула серенькая шустрая ящерица. Она немного отбежала, и, застыв на зеленоватом камне, подняла головку, с любопытством разглядывая незнакомца.
Позади Юрия, у горизонта, цепь снежных вершин над темной далью потеплела, звезды над ними блекли и угасали, а ночь уползала за горы.
Внизу, у подножия холма из дымки проступили плоские камышовые крыши, потянуло запахом горелого тростника. Где-то скрипнула телега, и деревянные колеса застучали по каменистой дороге, вьющейся среди невысоких деревьев.
Ни один лист еще не шевельнулся в утренней тиши… Как прекрасен мир в эти мгновенья, как рождение новой жизни, спокойно и безмятежно подумал он!
Первый дымок проклюнулся над хижинами и застелился по деревне, солнце коснулось реки и воздух зазвенел, засверкал теплой прозрачной утренней волной.
Юрий себя не видел, но было полное ощущение, что он часть этого мира, холма, реки, солнца, неба и далеких гор, звуков, запахов и красок. Им овладело полное спокойствие и нежелание что-либо менять, даже шевелиться. Блаженство!..
Наконец очнувшись и открыв глаза, Апранин долго лежал, не двигаясь. Солнечное пятно, пробившись через гардину больничной палаты, неторопливо ползло к кровати, а он всё еще слышал запах утренней влажной свежести и дыма. Не горит ли дом? Он попытался приподняться, но медсестра снова уложила его в постель. Нет, нет, это не пожар, все в порядке. Он закрыл глаза и … и снова розовые горы!..
Его выписали из госпиталя через неделю.
Трудно сказать, чего было больше, хорошего или плохого в том, что Юрка треснулся башкой о каменистую казахстанскую степь, но через два месяца он женился. Из троих друзей он держался дольше всех и сдался последним. Женился, само собой разумеется, на своей подружке, которая совершила на него «мягкую посадку» в тот драматический июньский день, и которая в последствии ни на шаг не отходила от «пострадавшего за царя и отечество поручика», пока он, старший лейтенант ракетных войск стратегического назначения Юрий Константинович Апранин, не встал на ноги!
Прошло ещё около года, когда умер Мао-Цзе-Дун.
Откровенная тогдашняя вражда «китайских маоистов» и «советских ревизионистов» в данном случае совершенно реально приобретала запах пороха.
Авантюризм обеих сторон был известен, достаточно было вспомнить «пражскую весну» 1968-го года или остров Даманский 69-го. Юрий тогда был школьником, а его старший брат курсантом военного училища, и поэтому дома не находили себе места от переживаний и беспокойства, хотя всё и происходило относительно далеко.
Теперь же до китайской границы было менее трёхсот вёрст! Мало того, рядом, среди местного населения проживало более тридцати тысяч уйгуров, не скрывающих перед военными своего заветного желания «попить щай (чай) из русских черепов».
Обстановка накалялась и командованием всех уровней реально прорабатывались необходимые действия как против внешней, так и против внутренней угрозы. Учитывая, что пусковые установки были разбросаны по позиционному району дивизии в радиусе до ста километров, всё было очень и очень сложно.
С тех пор прошло много лет.
Где же ты, лейтенант 43-го курса?
Как же нас разбросала армейская жизнь!
Мы с тобой присягали на верность Союзу,
Получилось, что мы понапрасну клялись.
Развели юнкеров офицерские тропы.
Наши души теснились в ремнях портупей,
И в надменной тиши Прибалтийской Европы,
И в сожжённой пыли Казахстанских степей.
Нас сводила судьба на степных полигонах.
Наши марши звучали под рёв тягачей.
Наши годы легли на виски и погоны,
А теперь ты ничей и теперь я ничей…
Посмотри на меня, я такой же, как прежде.
Что ж, сгорая, платили долги не за страх,
Но в тоске гарнизонов нас грела надежда,
Что хранители мы на родных рубежах!
Можно биться в плену самостийных амбиций,
Поделить, разделить и пойти грудь на грудь,
Можно всё поменять и страну, и столицу,
Только можно на верность лишь раз присягнуть!
Где же ты, лейтенант 43-го курса…
Давно уже нет там ракет и нет военных, а городок превратился в степное привидение из пятиэтажек
