Только
находит! Он же у меня сторож… Ой, я сказал сторож? Он бы мне этого никогда не простил. Старший сторож! В общем, да, он у меня всё только на-хо-дит. Ванька, часто повторяет он, такие плафоны есть только у нас и на станции метро «Василеостровская». Он в нашу дачу ни рубля не вложил, думаю, именно поэтому она не совсем симметричная…
Теперь она смеется в голос. Ей нравится, что попутчик умеет шутить над собой. Забытое качество. В Москве. В ее окружении так не принято. В столице нужно вечно что-то из себя строить, быть бомльшим, чем ты есть на самом деле. А он не такой.
Они продолжают знакомиться. Вагон немного покачивает, и он рассказывает, что в три года был подло отдан в детский сад, где познал на себе удары широкой ладонью и раз и навсегда разлюбил рыбные котлеты. После сада был университет, а между эти двумя самыми важными в жизни каждого мужчины заведениями случилась школа, где ему передали наиважнейшие человеческие навыки.
— Какие? — с интересом спрашивает она.
— Челночный бег и чтение по ролям.
— А дальше? — с улыбкой спрашивает она.
— А дальше я стал серьезным.
— Дайте я угадаю: занимаетесь политикой или бизнесом?
— Лечу людей.
Он ей нравится. Парень, как говорил Ростропович, продолжает «острить как из ведра» и, когда поезд делает остановку в Бологом, она вдруг перебивает его поцелуем. Та, что похожа на Дапкунайте, касается его губ первой.
— Это потому, что я так хорошо шучу, или для того, чтобы я наконец замолчал?
Она улыбается и, пытаясь запомнить это мгновение, закрывает глаза.
Он не унимается:
— Мы будем целоваться только во время остановок? Тогда мне нужно узнать у проводницы, где здесь стоп-кран.
Она на секунду замирает и повторяет фокус.
Парень вне себя от счастья. Он так волнуется, что продолжает шутить:
— А все говорят плохой — отличный город! Еще никогда так не хотел задержаться в Бологом! Я, конечно, представлял, что однажды мы поцелуемся, но не думал, что так скоро! Какой всё-таки быстрый поезд «Сапсан»!
Спартак — Зенит: 1–0. Он рассчитывал, что в конце концов забьет, но пропустил контратаку. Она нежна, и он думает, что:
— У меня больше нет никаких претензий к РЖД. Это прекрасное место!
Еще некоторое время его мозг продолжает генерировать остроты и шутки, но совсем скоро окончательно капитулирует. Голова отключается, и парень сдается. Тот, что похож на Урганта, как мальчишка влюбляется в ту, что нежной рукой касается его щеки. Они продолжают целоваться, и он думает, что наконец встретил ту единственную женщину, которую всегда искал, и в Москве, и в Петербурге, а нашел на полпути. Она идеальна. Теперь у него нет никаких сомнений, что они будут вместе всегда, потому что настоящая любовь только так и начинается.
Четыре часа пролетают как щелчок. Кажется, это могло продолжаться вечно, но поезд вдруг уперся в Петербург. Он счастлив, он говорит, что должен признаться, что очень виноват перед ней, потому что соврал. Нет-нет, у него действительно «мерседес», но, увы, не на газу. Она в последний раз улыбается, целует его в переносицу и, положив палец на губы, дает понять, что провожать ее не следует. Он ошарашен. Он ничего не понимает. Что происходит? Почему не нужно? Как это так?
Та, что похожа на Дапкунайте, покидает вагон и, опомнившись, словно выйдя из транса, тот, что похож на Урганта, бросается вслед за ней. Перескочив через узкую, разделяющую поезд и платформу пропасть, он поднимает голову и понимает, что её встречают. Мужчина. Как и полагается в Петербурге, похожий на Шнурова. Муж или любовник обнимает и целует её. В губы. Она нежно целует его в ответ. Тот, что похож на Урганта, не может поверить собственным глазам. Он смотрит, как счастливая пара покидает вокзал, и еще несколько минут стоит как вкопанный посреди перрона. Он неподвижен минуту-другую, и лишь знакомый голос вновь отрезвляет его:
— Милый, прости, что опоздала! Я так тут скучала без тебя! Ну что же ты такой задумчивый, ну же, скорее, поцелуй же меня!
И он обнимает её и целует. И проходящая мимо пожилая женщина улыбается, вспоминает молодость и думает, что они идеальная пара.
Некоторые вещи надо делать самому
Дом у леса.
Терраса.
Стол.
За столом четверо.
Женщина средних лет, её супруг — мужчина средних лет, их институтский друг средних лет и молодой человек, годящийся им в сыновья. Он, впрочем, тоже приближается к возрасту, который принято называть средним.
Четверо человек средних лет сидят на веранде. Все они, кстати, и в самом деле средние, не особо выдающиеся. Люди как люди. И собака под столом тоже вполне обыкновенная, и лес за забором ничем не примечателен. Вот такая мизансцена.
Если и дальше писать в этом духе, получится пьеса. А тут не пьеса, а рассказ.
Пригласили меня в гости на дачу. Очень славная женщина пригласила: и умная, и готовит. Она хотела со мной вроде как дружить, и муж её был вроде как не против.
Заодно они позвали институтского друга. Он недавно в очередной раз женился, обзавёлся ребёнком, годным во внуки, и перебрался в Европу.
Институтский друг приехал в отпуск на родину, и наши с ним аудиенции решено было рационально совместить.
Весь день мы провели на террасе.
Хозяйка рассказывала, как построила этот дом, муж только деньги давал и долго не знал вовсе, где дом расположен и сколько в нём комнат.
Даже количество этажей было ему неизвестно, два или три.
Она говорила, а он налегал на виски из магазина беспошлинной торговли.
— Я нашла бригаду, ездила за материалами, а он… — хозяйка кивнула на супруга, и тот застенчиво улыбнулся. — А он заявил, что ноги его здесь не будет, пока не подключат воду и отопление.
Смог бы я жить в доме, где ни к чему не приложил руку? Ощущал бы я такой дом своим? Всё-таки некоторые вещи надо делать самому.
— Кусты вот эти своими руками посадила, — махнула хозяйка в сторону кустов. — А вон те с таджиками. Газон он не косит, нанимаю человека.
Муж отпил из маленького стаканчика и подозвал собаку. Собака отвернулась.
— А сын помогал? — спросил друг юности.
Оказалось, сын был очень занят. У него работы по горло: не успевает один проект сдать, другой наваливается. Работящий мальчик.
— А почему вы завели ребёнка, сына, так поздно? — спросил друг юности и признался, что
