гражданство и уже не опасаясь, что ее могут отправить обратно.
Хелен так часто рассказывает легенды и обо мне, что я и сама начала в них верить. Джимми якобы был моим первым и единственным мужем. Она познакомила меня с ним в Шанхае и была свидетельницей на нашей свадьбе. На большой, настоящей китайской свадьбе.
Сейчас никто не поверит, если я скажу, что Хелен мне не родня. Она вообще никак не связана со мной ни по крови, ни через брак. Она даже не была моей подругой. Иногда я с трудом выношу ее общество.
Я не согласна с ее мировоззрением и не в восторге от ее характера. И тем не менее мы ближе, чем сестры, объединены судьбой, связаны взаимными долгами. Я берегла ее тайны, а она — мои. И мы хранили друг другу такую верность, о которой в этой стране даже не слышали.
Представьте себе, как я разозлилась, когда на той самой кухне, после злополучного рыбного обеда, Хелен сказала мне, что решила раскрыть все мои секреты.
Вот как она мне об этом сказала.
После рыбного обеда Генри отправился в гостиную смотреть телевизор и спать на диване. Хелен пошла на кухню, поставила воду для чая. А я сидела в столовой — ну, не в отдельной столовой, а в части кухни, отгороженной пластиковой ширмой. И Хелен, не видя меня, кричала так, будто разговаривала с другим континентом, хвастаясь, что Бао-Бао женится через три недели.
Бао-Бао то, Бао-Бао сё — только и было слышно. Она говорила прямо как ведущая в телевизоре: выиграйте то, выиграйте это. Каждую неделю у них одно и то же.
Ее сыну уже тридцать один год, а она все называет его малышом. Хотя, может, она и права. Ее Бао-Бао и есть малыш, такой избалованный и нетерпеливый, что даже автобуса дождаться не может. Однажды у него сломалась машина, и он позвонил мне, такой весь из себя милый и вежливый:
— Ах, тетушка, я так давно вас не видел! Ах, тетушка, как ваше здоровье? Хорошо, хорошо. Ах, тетушка, не могли бы вы одолжить мне вашу машину для очень важного собеседования о приеме на работу?
Когда три дня спустя он вернул мне автомобиль, я сразу же увидела, что он за человек, на бампере у меня появилась вмятина, в салоне валялись банки из-под кока-колы, а из бака исчез бензин. И ту работу он не получил.
Так что я не слушала, как Хелен хвалит Бао-Бао. Я вспоминала, как злилась из-за своей машины. Тогда я ничего им не сказала и от этого сейчас разозлилась по новой. Я сравнивала Бао-Бао с собственным сыном: Сэмюэль не сыплет вежливыми словами, чтобы убедить дать ему что-то взаймы. И ему не надо брать машину Хелен, чтобы ехать на собеседование. У него уже есть хорошая работа в Нью-Джерси, он старший администратор по пособиям, проверяет больничные и подсчитывает размер пособий, следя, чтобы люди не обманывали.
Хелен принесла наши чашки и чай, по-прежнему крича так, будто я не находилась с ней в одной комнате. Теперь она говорила о своей дочери.
— Я тебе говорила? Мэри звонила мне пару дней назад, сказала, что они с Дугом едут на Гавайи, опять! Уже в четвертый раз! Я говорю: «Ты же уже там все видела. Зачем тебе надо туда ехать снова?» А она говорит: «В Гавайи никто не ездит потому, что “надо”. Туда ездят именно потому, что люди совершенно свободны».
Хелен подала мне чашку.
— И я сказала ей: это что же за логика такая? Если я свободна и мне не надо ехать на Гавайи — я не еду.
Вот я хочу съездить в Китай — и тоже не еду. — Хелен посмеялась сама над своей шуткой. — Ох уж эта моя дочь! — сказала она. — Ой, я не говорила? Она позвонила снова, уже поздно вечером, вчера, после десяти. — И Хелен замахала руками, чтобы показать, как была недовольна. — Чуть не до смерти меня напугала. Я говорю ей: «Что случилось? Кто-то заболел? Автомобильная авария? Дуг потерял работу?» А она говорит: «Нет, нет. Просто захотелось позвонить», — улыбнулась она. — Ну и как ты думаешь? Зачем она позвонила? Догадайся.
— Она хорошая дочь, — ' сказала я.
Хелен покачала головой:
— На этот раз она сказала, что звонит просто так. Просто так! Вот уж странная причина для звонка.
Хелен подлила мне еще чаю.
— Ну, конечно, это была не ее идея, то есть не совсем ее. По телевизору шла реклама телефонной компании, и там была дочь, которая звонила матери просто так. И я спросила: «Теперь ты решила позвонить мне просто так? Междугородним? Тогда не говори много, это слишком дорого». А Мэри ответила: «Ничего, после восьми вечера звонок уже дешевле». Так вот, я и сказала ей: «Не дай себя одурачить. Мало ли что они говорят по телевизору. Может быть, дешевле, только если ты говоришь быстрее. Кто знает, что они там задумали». А она говорит: «Ах, мамочка! Цена не имеет значения». «Вух! — сказала я тогда. — Как это — не имеет значения? Ты что, хочешь выбросить десять долларов? Ну раз так, то не отдавай их телефонной компании. Отправь их лучше мне».
Я представила себе, как Хелен препирается с дочерью, тратя деньги на спор о лишних тратах. Она вообще ничего не соображает.
— Потом мне все-таки удалось ее убедить, и она повесила трубку, — вздохнула Хелен. Затем, посмотрев на меня, широко улыбнулась и опять перешла на китайский. — Это потому, что она все еще слушается меня. Мэри знает, что ее мать по-прежнему права. — Она шумно отхлебнула чаю. — Ну что, а ты не разговаривала с Перл на этой неделе? Она тоже звонит и тратит деньги на междугородные переговоры?
Я понимала, что Хелен не ждет ответа. Она и так знала, что мы с дочерью не часто общаемся. Перл не звонит мне просто так. Конечно, она звонит, когда нужно предупредить, что она привезет Тессу и Клео, чтобы я за ними присмотрела. Или попросить, чтобы я привезла китайскую начинку для индейки на день Благодарения. Или вот, на прошлой неделе Перл позвонила, чтобы сказать, что она с мужем и детьми не смогут у меня переночевать. То есть не она сама позвонила, а Фил. Но я знаю, что это она его надоумила. И что слушала по другому телефону наш разговор.
— Перл живет не так далеко, — напомнила я Хелен.
— Сан-Хосе — это
