престарелых, указываю номер комнаты и имя Николь Ольфингер.
— Я отправлю его по дороге с работы.
Она одобрительно кивает.
— Увидимся в четверг?
Она снова кивает, уже из последних сил.
Я подхожу к двери, но пациентка останавливает меня:
— А вы?.. Ваш о… отуц?
— Эх…
— Что делать?
— Не знаю, Миша.
— Но почему так долго?
— Знаете, мой отец никогда не стремился снова встретиться со мной. Мне кажется, ему невыносимо мое присутствие. Он помнит меня как некую искаженную, деформированную картинку, которую он навеки заморозил в своей памяти.
— Но почему?
— Понятия не имею. Возможно, просто потому, что я не стал тем сыном, о котором он мечтал. Как будто что-то во мне оскорбляет его. Он видит во мне врага. Всегда выискивает слабые места. А затем наносит удар, пусть всего лишь словесный. Но ведь слова умеют ранить, согласитесь. Издевки, сарказм, критика, упреки — все это оставляет в душе следы. Нестираемые. И еще этот взгляд, который высматривает дефекты, а затем порицает. Это тоже оставляет следы. Человеку, перенесшему такое отношение, становится трудно доверять другим. Трудно любить себя самого. Да, он страдал. Много. Я понимаю это, да и время уходит, тут вы, конечно, правы. Но настанет ли день, когда все успокоится? Не знаю. Не уверен. Я хотел бы надеяться на это. Я уже давно простил. Но я не знаю, возможно ли что-то другое. Что-то более приятное.
Она не сводит с меня глаз.
А затем берет со стола бумагу и карандаш, которые я оставил ей.
— Все это надо положить.
— Положить куда, Миша?
— На бумагу.
— Хорошо, я обещаю вам. Я положу все это на бумагу.
Мы сидим лицом к лицу.
— Ну, Миша, по-моему, сегодня вы в прекрасной форме! Начнем с маленького упражнения для разминки? Назовите мне десяток слов, которые рифмуются с «дом».
Она бойко отвечает:
— Гром, бом, перелом, ком, сачком, дном, болтуном, багром, ведром, аэродром.
— Прекрасно! Сразу видно профессионала. А теперь слова, которые рифмуются с…
— Мертвец.
— Ладно, как скажете.
— Нет, давайте теперь вы.
— Ну… Столбец, зубец, кузнец.
— Что, и все?
Ей нравится дразнить меня.
— Я вам помогу. Купец, жеребец, конец, молодец… глупец, рубец, слепец.
— Браво, Миша, в рифмах вы во сто крат сильнее меня!
Я позволяю тишине обволакивать нас. Вокруг нас образуется пространство, какое доводится делить далеко не с каждым.
Но спустя некоторое время я не могу больше молчать.
— Знали бы вы, Миша, как меня раздражает, когда люди уходят без предупреждения.
— Не понимаю, о чем вы.
— Нам необходимо предупреждение. О том, что тот или иной человек скоро умрет. Доброволен ли его выбор, мне все равно, в конце концов, это его дела, его жизнь. Но пусть бы отправил какую-нибудь записку, уведомление, эсэмэс, голосовое сообщение, электронное письмо, что угодно, с коротким и недвусмысленным текстом: внимание, месье Икс, мадам Игрек, ваш кузен, ваша подруга, ваш супруг, ваш сосед, ваша мать может умереть в ближайшем будущем, очень скоро, прямо сейчас. Впрочем, это тоже никуда не годится.
Миша в растерянности, ей непривычно видеть меня в таком волнении. Я пытаюсь объяснить, о чем идет речь.
— Это безумно тяжело, это просто невыносимо. Мы считаем, что у нас еще есть время сказать о своих чувствах, и вдруг оказывается, что уже поздно. Мы полагаем, что поведения и поступков достаточно, но это не так: надо говорить. Говорить — слово, которое вы так любите. Говорить, вот что важно, и не мне рассказывать вам об этом, ведь вы были корректором в большом журнале, если не ошибаюсь.
— К чему вы клоните?
— Да я и сам не пойму! Черкнуть пару строк перед уходом… «Было здорово», «Рад нашему знакомству», «Очень польщен», «Очарован», «Счастливого пути», «Приятного окончания поездки в неизвестное», «Спасибо за все», не знаю, что еще! Или, возможно… просто крепко обнять вас.
— Будьте так любезны.
Я подхожу к ней. Чувствую, как ее хрупкое тело опирается о мое, вначале с осторожностью, затем она расслабляется в этом объятии.
Неожиданно маленькую комнату наполняет голос Жака Бреля.
Мы делаем вид, что кружимся в танце.
Вальс на сотню па, Вальс на сотню лет, Вальс, что звучит На каждом перекрестке Парижа, который освежает Любовь весной… [6]
Она отстраняется первой.
— Да ведь вы спите, Жером! И я даже не знаю, кому снится этот сон, мне или вам! Но в том, что это сон, я уверена точно.
ЖЕРОМ (2)
Она понравилась мне с первого взгляда.
Я узнал ее, да, вот верное слово.
Я подумал: я беру все.
Улыбку, печаль, круги под глазами.
Девочку, которую без пальто привели гулять в парк. Молодую женщину с большим животом, который выпирает из-под пальто.
Ребенка, воду в ванной, запотевшее зеркало.
МАРИ
В языке существует столько общепринятых фраз, которые произносят в таких случаях.
Чтобы успокоить собеседника, попытаться утишить его боль. И свою заодно.
«Вы сделали все, что могли», «Вы много значили для нее», «Как хорошо, что вы были рядом», «Он очень вас любил», «Она часто говорила о вас».
И никто не возразит ни слова.
Сегодня утром будильник прозвонил как обычно, но Миша не открыла глаза.
Она умерла во сне.
Самая приятная смерть, которую она только могла пожелать себе.
Я точно знаю.
Смерть, наступившая до
