"Действительно, какой я дурак, ишак карабахский..., - мысли опять заметались в поисках выхода, - Как она сейчас там? Как-то, помню, шутя говорила, что муж попался ревнивый, но и она, мол, не овечка покорная... Чем ей можно помочь? Нет, Сергей трезвый человек, не позволит ничего такого... А я сам не трезвый, что ли? А вон, только заподозрил соперника и сорвался, как баран безмозглый... Надо вечером позвонить, попросить у неё прощения... У него тоже... И пусть обругает, как хочет..."
Когда Ширинбек поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка, его уже бил озноб. Гюльнара, открывшая ему дверь, только взглянув на него, всплеснула руками и запричитала:
- Азизим (мой дорогой, азерб), вай Аллах, что с тобой? Весь мокрый, глаза покраснели, да на тебе лица нет... Ай-ай-ай, и лоб горячий... Быстро раздевайся, ложись, я чай приготовлю, с кизиловым вареньем попьёшь... Какой дурак в такую погоду универмаг открывает, чтобы люди простуживались... Вот возьми сухое бельё, насквозь же промок, почему без зонтика пошёл?... Сейчас чайник поставлю.
Ширинбек почувствовал дрожь и слабость в ногах, сделал несколько неуверенных шагов в спальню до кровати и рухнул на неё, потеряв сознание.
Мужчины, в большинстве своём, плохо переносят разного рода потрясения, нетерпимы к боли, в случае опасности в первый момент могут паниковать, преувеличивая её реальные масштабы. Им нужно время, чтобы освоившись с изменением ситуации к худшему, усилием разума и воли предотвращать или преодолевать последствия кризиса. Большинство же женщин, какими бы хрупкими, нерешительными, манерными, капризными и слабыми они обычно не казались, в ситуациях, грозящих чем-нибудь близким, любимым людям, мгновенно преображаются, принимая верные решения, и чётко действуя во-спасение. Не случайно же и в животном мире именно самки - пернатых, млекопитающих, хищников первыми бросаются на обидчиков их детёнышей, разрушителей гнёзд, нор или другого "жилья".
Гюля из кухни услышала приглушённый лязг кроватной сетки, заглянула в спальню, всё поняла и склонилась над мужем:
- Ширин-джан, Ширин-джан, очнись, очнись, - ласково приговаривала она, легонько похлопывая его по щекам, пока они не стали розоветь, - Гамидик, в ванной в аптечке коричневый флакончик с надписью "Нашатырь" и там же градусник - быстренько сюда; Рустамчик, оденься, резиновые сапожки и зонтик не забудь, беги в "Скорую", скажи у папы высокая температура и обморок, по-русски запомни "обморок", с ними и приедешь... Через дорогу осторожней...
Телефоны-автоматы на улицах микрорайона, впрочем как и в других районах города, часто становились жертвами любопытства или корысти окрестных мальчишек, поэтому рациональней было, не тратя времени на поиски исправного телефона, сбегать на станцию Скорой помощи, расположенную метрах в восьмистах от дома.
Она переодела мужа, попутно растерев ему грудь и спину, привела его в чувство, дав понюхать спирта. Он открыл глаза, но почувствовал себя парящим где-то в вышине, в сплошном тумане, в котором удаляясь и исчезая плавали цветные шары; он слышал над собой, как сквозь вату, заложившую уши, своё имя, но не мог отозваться и снова впал в забытье.
Гюля подробно рассказала врачу, как муж ушёл "совсем здоровый", и как вернулся через полтора часа "совсем мокрый и больной".
- И вот термометр посмотрите - сорок и шесть...
Доктор, пожилой еврей с грустным взглядом библейского мудреца, внимательно обследовал пациента с помощью старинной деревянной трубочки-фонендоскопа и собственных пальцев, поглаживая, постукивая и надавливая в различных местах тела. Ширинбек приоткрыл глаза и что-то зашептал ему на ухо. Наконец доктор, сопровождаемый тревожными взглядами Гюли и детей, отошёл от кровати, протёр руки салфеткой, с готовностью поданной медсестрой, и присел за стол в столовой, вытащив из кармана халата авторучку и бланки рецептов. Гюля сделала шаг вперёд, собираясь что-то спросить, но медсестра за спиной врача так выразительно прижала палец к губам и так округлила глаза, как, наверное, пулемётчица Анка предупреждала бойцов-чапаевцев "Тихо, Чапай думает..."
"Чапай" заговорил, ни к кому не обращаясь, как бы раздумывая:
- В больницу вы его, разумеется, не отдадите, мадам... и сынки... Особенно ты, копия отца, шустрый такой, даже чай не дал допить - "едем, дохтур, едем, папа - обмурок".
Гюля отрицательно покачала головой.
- Так я вам вот что скажу: могло быть, конечно, и лучше, но хорошо и то, что со стороны сердца ничего страшного нет, и другие кишки-мишки в порядке, - он сделал небольшую паузу, и вдруг спросил, - скажите, он случайно не понервничал сильно сегодня... или вчера?
- Нет, доктор, у него сейчас выходные дни, отгулы, чего ему нервничать...
- Ну и хорошо, сейчас мы ему укольчик сделаем, - он сказал что-то медсестре и та вернулась в спальню, - выписываю рецепт на жаропонижающее, молите Аллаха, чтобы сегодняшний холодный душ с ветерком не отразился на лёгких, но это прояснится позже, поэтому завтра вызовите районного врача. он помолчал, а потом прищурившись с улыбкой посмотрел на Гюльнару, - А он, случайно веру не собирается менять? А то, пока я его осматривал, он Святую Марию вспоминал, отца Сергия... Шучу, конечно... Это бред, от температуры, должен пройти после укола. Если к вечеру состояние не улучшится, сделайте опять вызов... Ах да, телефонную станцию пока не построили, так что я сам заеду к вам перед сменой, около одиннадцати.
... Следующую декаду Ширинбек провалялся дома с воспалением лёгких. Однообразие этих дней лишь однажды было нарушено самым неожиданным образом.
На пятый день болезни, когда кризис миновал, в середине дня в квартиру позвонили. Гюльнара открыла дверь и впустила в прихожую незнакомую молодую женщину, одетую в модную китайскую пуховую куртку с отороченным мехом капюшоном, и в больших тёмных очках. Через плечо у неё был перекинут ремень дорожной спортивной сумки, в руках туго набитый портфель.
- Здравствуйте, извините, это квартира Ширинбека Расуловича Расулова? Я из комитета профсоюза, мне позвонили с работы, просили проведать...
- Гюля, кто пришёл, это мама? - спросил Ширинбек из спальни. Тут же из-за двери комнаты, выходящей в прихожую, видимо, детской, высунулись две черноволосых и черноглазых головки. Гюльнара качнула головой - "уроки", и дверь снова захлопнулась.
Мириам-ханум, которая на время болезни сына поселилась у них, с утра поехала домой по хозяйским делам ("не дай Аллах, обворуют, и не узнаешь"), а заодно кое-что прикупить в магазинах.
- Лежи, лежи, это твой профсоюз беспокоится о тебе. А Вы раздевайтесь, проходите, сумки можете здесь оставить...
- Спасибо, но портфель я возьму с собой - здесь гостинцы для больного..., - и громко, - Ширинбек Расулович, это я, Марина из профкома... , - она откинула капюшон, и Гюля залюбовалась её золотистыми локонами, скинула куртку, аккуратно повесила её на вешалку, взяла портфель и неторопливо прошла в гостиную.
- Старшенький ваш - вылитый отец, а младший больше на вас смахивает... Извините, я правильно расслышала - вас зовут Гюля? Я - Марина, вообще-то я кадровичка. А ваше полное имя?
- Гюльнара, но это неважно, можно - Гюля...
- Спасибо. Гюля, вот тут для больного фрукты, конфеты... и бутылочка коньяка. Говорят, помогает восстанавливать силы, - она выложила на стол мандарины, яблоки, хурму, коробку конфет и бутылку.
- Да Вы что, Марина, зачем столько?
- А буровики народ богатый, и для хороших работников, таких, как ваш муж, ничего не жалеют. Так можно теперь на больного взглянуть, а вдруг симулирует?
Марина ещё дома отрепетировала своё поведение и осталась довольна собой за его первую часть. И должность удачную придумала - не будет разговоров на специальные темы, вдруг бы дома дед оказался.
Ширинбек из спальни прислушивался к беседе женщин в столовой и пытался унять гулкое сердцебиение, возникшее с того момента, как в квартире прозвучал голос Марины.
"Какая молодчина - пришла! - думал он, - а раз пришла, значит простит мне моё идиотство, тоже мне, праведник нашёлся..."
- Можно? Здравствуйте, Ширинбек Расулович, - появилась в спальне сияющая Марина, протянув ему руку, - что это Вы болеть надумали? Ваш начальник звонил, просил подлечить вас, чтобы ему скорей смениться... Шучу, конечно, но кое-какие лекарства я всё-таки захватила, а коньяк прямо из Еревана, по пятнадцать капель перед едой.
Ширинбек не отпускал её руки в продолжении всей тирады, даже не вслушиваясь, а чувствуя её ответные пожатия, она же не могла оторвать взгляда от его осунувшегося лица. Наконец он разжал пальцы.
- Гюля, время обеденное, давай кормить гостью.
- Ой, спасибо большое, но мне скоро идти... У меня тоже двое своих, но девочки...
Гюльнара, стоявшая позади Марины со сложенными на животе руками, отправилась на кухню со словами:
- Успеете, я быстренько накрою, всё готово...
Марина оглянулась в поисках стула и присела на край кровати:
