- Вы правы, Наталья Ивановна, тем более тяжёлой, что и могиле-то они поклониться не смогут... Разве что цветы в море по памятным датам...
- Если есть криминал, надеюсь, что жена может дать какую-то зацепку, даже сама не подозревая об этом...
Дверь в квартиру была приоткрыта, и они вошли без звонка. В тесной прихожей на вешалке уже висело несколько пальто и курток. Из боковой двери выглянул мальчик и поманил их в комнату. "Ширинбек в детстве", - подумал Эрнест.
- Раздевайтесь здесь, там уже места нет, кладите на тахту, тётя, - он, как джентельмен, обратился сначала к женщине.
За столом в гостиной сидело несколько мужчин разного возраста. Перед каждым из них стоял "армуды" (стаканчик с суженной "талией") с чаем цвета тёмного янтаря; в середине стола в вазочке - горка мелкоколотого кускового сахара и нарезанный кружочками лимон на блюдце. Рустам Мирзоевич поднялся навстречу вошедшим, поздоровался за руку с Каревым и Натальей Ивановной, которую принял за его жену, и предложил им место за столом. Большакова, зная традиции, поблагодарила и прошла в спальню к женщинам, а Эрнест коротко объяснил Рустаму род её занятий и цель их визита.
Старик улыбнулся и сказал почти на ухо Эрнесту:
-Хорошо, что следователь, а то я подумал, что у вас такая жена... какая, он не уточнял, но Эрнест решил, что это неплохая идея и так же конфиденциально ответил:
- Так и думайте, Рустам Мирзоевич, и другие пусть думают, если заинтересуются...
Он присел за стол, и Гюля сразу же поднесла ему стаканчик чая. По этому признаку он понял, что это хозяйка дома, и его поразила несправедливая неразборчивость природы, придавшей такому милому личику столь погрузневшую фигуру.
Рустам Мирзоевич отозвал в сторонку Гюльнару, пригласил Наталью Ивановну, познакомил их и предложил побеседовать в детской, откуда вывел обоих мальчиков. Гюля прошла вперёд навести порядок в комнате после детей, а Большакова, проходя через гостиную, жестом позвала Карева за собой.
- Слушайте, пожалуйста, внимательно, и если что-то вам покажется сомнительным или неправдоподобным, вмешивайтесь, не стесняйтесь. Я должна иметь точное представление обо всём..., - сказала Эрнесту на ходу, а он известил её о их "семейном положении", которое она кивком одобрила.
- Гюльнара Гамидовна, мне поручено следствие об исчезновении вашего мужа. Я разделяю вашу беду, но мы все не теряем надежды, и чтобы продвинуться в этом деле, я должна искать его причины... Вы можете мне помочь. Кстати, хочу вам сказать, что Эрнест Аркадьевич вчера подписал документ, по которому Вы уже с марта, если муж не найдётся, будете получать от предприятия денежное пособие, а не ожидать полгода. - она посмотрела на Карева, укоризненно качнув головой, - А сегодня разговор наш неофициальный, говорите всё, что вам покажется важным, а потом вместе решим, что полезно для дела, а что лишнее, хорошо ?
- Да, конечно, Натала Ванна, а меня можно зват Гюля...
- Ну, хорошо, Гюля, расскажите мне о вашем муже, о характере, привычках, друзьях, врагах, если такие были...
Гюля сначала медленно, запинаясь, а затем всё увереннее стала рассказывать о Ширинбеке, начиная со времени их первого знакомства. Говорила о нём тепло, с любовью, часто замолкая и прикладывая к глазам подол кухонного фартука.
Эрнест смотрел на обеих "большегрузных" женщин, сидящих друг против друга, наклонившись вперёд, и они представлялись ему мощными японскими борцами сумо, готовыми начать схватку. Он даже мысленно одел их в традиционную форму этих атлетов, но тут же прикрыл все освободившиеся части фигур реальной одеждой. Одновременно его слух резануло какое-то необычное словосочетание в рассказе Гюли, и он прервал её:
- Извините, как Вы сказали: "Когда он приезжает..." Дальше...?
- Я говорю, когда он приезжает на свой три-четыре отгулны дни, то всё время проводит с семёй, с детми, очен заботливый... Я понимаю - работы много, - у неё и в мыслях не было говорить о муже в прошедшем времени, но Эрнест уже понял, что вовсе не это задержало его внимание.
- А что, Гюля, у Ширинбека Расуловича всегда был такой жёсткий график работы, почти без отдыха? - он бросил взгляд на Большакову.
- Почему без отдыха, я ему даю отдыхат, сколко хочет. Раньше, конечно, лучше был - приезжал на пят-шест ден, и отдохнёт, и погуляет, и по дому что-то... Работа стал болше, зарплат - нет..., - не удержалась Гюля.
Наталья Ивановна уловила смысл вопроса и подключилась:
- Гюля, а давно ему больше приходится работать?
- Да, уже несколко лет так... Гамидик в детский сад пошёл... Наверное, Эрнест Аркадич лучше знает...
- Правда, в бурении всегда много работы, - неопределённо отозвался Карев, выразительно глядя на следователя.
- Ну, хорошо, Гюля, вспомните, пожалуйста, с кем ваш муж поддерживает хорошие отношения, а к кому относится плохо, может быть поскандалил с кем-то на работе и с вами поделился... Кто из работников к вам заходит в гости, - Наталья Ивановна что-то пометила в блокноте, - говорите, говорите, я слушаю...
- Что Вы, Натала Ванна, Ширинбек - и скандал?! Нет, он вед и дети так приучил, если что-то случается, то не надо кричат, надо выяснит, разобратся... Сам-то он горячий, я знаю, но умеет себе держат. Когда молодой был, несколко раз силно скандалил... из-за мене, - она в смущении стала расправлять фартук на коленях, - а так нет... Товарищей по работе уважает, никогда плохого слова ни о ком я не слышала... Дедушка Рустам тоже такой, Ширинбек в него... Вай Аллах, неужели он не найдётся... - её глаза снова наполнились слезами, она промакнула их фартуком и продолжала говорить. Видимо, в последние дни ей пришлось переживать все события молча; нет покойника - нельзя ни поголосить, ни попричитать, или вслух высказать свои предположения - это привилегия мужчин, поэтому теперь она готова была рассказывать без конца.
- На работе его уважают, вот недавно заболел он, под дождик простудился- воспалении лёгки, пожалста... И сразу с работы профсоюз пришёл, цели посылка на здорови сама принёс...
- Кто был, Королёв, Василь Петрович? - Карев вспомнил их главного профсоюзного активиста "дядю Васю", любителя радовать больных своими посещениями.
- Нет, женщин приходил, молодой, красиви такой, я ещё удивлялся зима, а она чёрни очки носит, наверно, глаза что-то не порядки... А-а, её Марина зовут, оч-чен красиви женщин...
По удивленному выражению лица Карева Наталья Ивановна поняла, что произошла вторая неувязка, и сделала пометку в блокноте, а Гюля продолжала вспоминать:
- Да, ему так приятно был внимани, он даже перви раз за болезни сел вместе с нами за стол обед кушит...
- Подождите, Гюля, - Эрнест, догоняя какую-то ускользающую мысль, уже не обращал внимания на предостерегающую мимику Большаковой, - а вы точно поняли, что эта молодая женщина работает у нас?
Гюля обиженно поджала губы, отчего её лицо ещё больше округлилось, и она всем своим обликом стала напоминать "чайную бабу" восточной заварки. В её тоне даже зазвучали укоризненные нотки:
- Эрнест Аркадич, как это поняли- непоняли, я помну, муж время обед звал её "товарич Черкезова...", или Черказова, ещё знаю - она у вас с кадрами занимаися, вот...
- Да, Гюля, - вмешалась в разговор Наталья Ивановна, - есть такая женщина у нас в Исполкоме, занимается социальными и кадровыми вопросами предприятий, такая из себя...- и замолкла, как бы припоминая.
- Ну да, я же говору, красивая и волосы золотой цвет...
- Точно, она, Эрнест Аркадьевич, может, и не знаком с ней, - Карев так и не понял, действительно ли Наталья Ивановна вспомнила о такой женщине или просто приглушает эту тему, а та заглянула в свой блокнот и вернула беседу несколько назад:
- Гюля, вот Вы вспомнили, что Ширинбек в молодости с кем-то сильно ругался, из-за вас... Расскажите подробней, пожалуйста, дело ведь прошлое... Кстати, если вам удобнее говорить на родном языке, - пожалуйста. Вы как, Эрнест Аркадьевич?
Карев согласно кивнул, а Гюльнара явно обрадовалась:
- Да, конечно, а то, когда я нервничаю, начинаю путать слова. Я же русскому языку у Ширинбека научилась, у нас в деревне почти не знала, только то, что на уроках учили... Да, так Вы про Ибрагима спрашивали... то есть, с кем муж не ладил, вот это и есть Ибрагим Магеррамов... Мы с ним соседи были в деревне, он старше меня, школу бросил, год в тюрьме сидел за драку, по амнистии выпустили на мою голову... Я, конечно, тогда вот такая стройненькая была, - Гюля мизинцем показала, какая она была, - и он мне проходу не давал, подкарауливал везде, хотел обручиться со мной, а сам такой неприятный - глазки птичьи, зубы лошадиные, половина золотые - в тюрьме, что ли, выбили... Один раз даже его отец, такой же кочи (здесь бандит, азерб.), хоть и завскладом стройматериалов, к моему пришёл, хотел договариваться, но отец выгнал его. Потом Ибрагима забрали в армию, но через три месяца он вернулся, говорили, что его отец много денег дал кому то. В это время я в Баку встретилась с Ширинбеком, и когда он приехал к нам познакомиться с родителями, по деревне, конечно, слухи поползли, и Ибрагим как-то на улице подошёл, стал его задевать: "зачем приехал... что, в Баку невесты кончились, нашу хочешь забрать...". Ширинбек сначала шутя отвечал, а потом разозлился, они чуть не подрались, но Ибрагим , видно, испугался, что опять посадят, пригрозил нам и ушёл. Хорошо, что на другой день Ширинбек уехал, а вскоре и я переехала в Баку. Незадолго до моего отъезда Ибрагим остановил меня около дома, - Гюля опустила глаза и покраснела, сказал, что любит меня, что тоже скоро уедет в Баку, будет работать, и всё равно женится на мне. Я ответила, что он Ширинбека подмётки не стоит, посмеялась и убежала...
