class="p1">— Очень ли она любила своего брата?
— Да так себе, разве только когда он водил ее по вечеринкам, а наша хозяйка ему выговаривала, что нельзя водить приличную девушку в общество Северы. Тогда девчурка, у которой одни удовольствия в голове, ласкалась к брату и дулась на Мадлену, которой приходилось уступать. И, таким образом, Мариета не настолько враждебна к Севере, как мне этого хотелось бы. Но нельзя сказать, чтобы она была нелюбезна и плохо обходилась со своею невесткой.
— Этого достаточно, Катерина, я не спрашиваю тебя больше ни о чем. Но я запрещаю тебе говорить молодой девушке об этом нашем разговоре.
Все то, что обещал Франсуа Катерине, он сделал очень хорошо. Уже с вечера, благодаря проворству Жани, привезли зерно, и мельница была приведена в порядок; сломали и растопили лед вокруг колеса, подмазали машину, починили деревянные куски там, где была поломка. Славный Франсуа проработал до двух часов ночи, а в четыре он уже был на ногах. Он тихонько вошел в комнату Мадлены и, найдя там добрую Катерину, которая бодрствовала, спросил ее о больной. Она хорошо спала, утешенная приходом своего дорогого слуги и тою помощью, которую он с собою принес. И, так как Катерина отказывалась оставить свою хозяйку, пока не встанет Мариета, Франсуа спросил ее, в котором часу поднималась красотка из Кормуэ.
— Да не раньше, как рассветет, — сказала Катерина.
— Значит, тебе придется ее ждать больше двух часов, и ты совсем не будешь спать?
— Я сплю немного днем на моем стуле или прикурну на гумне, на соломе, когда задаю коровам корм.
— Так теперь ты пойдешь спать, — сказал Франсуа, — а я подожду барышню и покажу ей, что есть люди, которые ложатся попозднее и встают пораньше. Я пока рассмотрю бумаги покойного и те, которые принесли судебные пристава после смерти. Где они?
— Тут, в сундуке Мадлены, — сказала Катерина. — Я сейчас зажгу вам лампу, Франсуа. Ну, в добрый час и постарайтесь вывести нас из затруднения, раз вы разбираетесь во всех этих писаниях.
И она пошла спать, слушаясь подкидыша как хозяина дома; правду говорят про того, у кого хорошая голова и доброе сердце, что он всегда повелевает и имеет на это право.
Прежде чем приняться за работу, Франсуа, как только он остался один с Мадленой и Жани, — мальчик этот помещался всегда в одной комнате с матерью, — подошел посмотреть, как спала больная, и он нашел, что она выглядела гораздо лучше, чем когда он только что прибыл. Он порадовался при мысли, что ей не нужно будет врача и что он один принесет ей утешение и спасет ее здоровье и жизнь.
Он начал рассматривать бумаги и вскоре узнал, на что посягала Севера, и какое имущество оставалось у Мадлены, чтобы ее удовлетворить. Кроме всего того, что Севера сама промотала и заставила промотать Кадэ Бланшэ, она требовала еще уплаты долга в двести пистолей, на что только-только хватило бы оставшегося у Мадлены имущества, вместе с наследством, перешедшим к Жани от отца — мельницей и ее угодьями: это было, как определил бы суд, — луг, строения, сад, конопляное поле и древесные насаждения; все остальные земли и поля растаяли, как снег, в руках самого Кадэ Бланшэ.
«Слава богу, — подумал Франсуа, — у меня четыреста пистолей у господина кюрэ из Эгюранда, и, если даже я не смогу лучше устроить, у Мадлены все-таки останется ее жилище, доход с мельницы и то, что сохранилось от ее приданого. Но мне сдается, что останется и больше. Сперва нужно будет узнать, не были ли векселя, подписанные Бланшэ для Северы, исторгнуты у него хитростью и мошенничеством, затем нужно заняться проданными землями. Я знаю хорошо, как делаются такие дела, и, судя по именам покупщиков, я дам руку на отсечение, что это золотое дно».
А дело было в том, что за два-три года до своей смерти Бланшэ, сильно нуждаясь в деньгах и придавленный своими, тяготившими его долгами Севере, продал по очень низкой цене и кому попало свои земли, а долговые обязательства на них передал Севере, он думал таким образом избавиться от нее и от окружающих ее пройдох, которые помогали ей его разорять. Но вышло так, как часто случается при продаже в рассрочку.
Почти все те, кто поторопился купить, будучи привлечены запахом плодородной земли, не имели ни гроша, чтобы заплатить, и с большим трудом вносили проценты. Так могло продолжаться десять и двадцать лет; это были деньги, помещенные для Северы и ее приятелей, но плохо помещенные, и она очень роптала на поспешность Кадэ Бланшэ, боясь, что ей никогда не будет выплачено. Так, по крайней мере, она говорила. Но это была спекуляция, как и всякая другая. Крестьянин, впав даже в крайнюю бедность, всегда будет платить проценты, так он боится выпустить из рук тот кусок, который кредитор может всегда у него отнять, если он будет недоволен.
Мы хорошо все это знаем, добрые люди, и не раз нам приходилось обогащаться, наоборот, купив хорошую землю по низкой цене. Но как бы низка она ни была, это всегда чересчур много для нас. Алчность глаз наших больше, чем толщина нашего кошелька, и мы надрываемся, работая над полем, доход с которого не покрывает и половины тех процентов, которых требует продавец; и, когда мы потрудились и пропотели над ним половину нашей жалкой жизни, мы разорены, и только земля обогатилась от наших трудов и стараний. Она стоит теперь вдвое, и как раз время ее бы продать. Если бы мы ее хорошо продали, мы были бы спасены; но случается иначе. Проценты так нас истощили, что приходится продавать спешно, продавать по любой цене. Если мы упрямимся, суд нас к этому принуждает, и первый продавец, если он еще жив, или его преемники и наследники вновь забирают свое имущество таким, каким они его находят; то есть получается так, что в течение долгих лет они помещали свою землю в наши руки по восемь или десять процентов и вновь получают ее, когда она стоит вдвое больше благодаря нашим стараниям и обработке, ничего им не стоящей, а также потому, что с течением времени всегда повышается стоимость поместья. И так мы, бедные уклейки, всегда бываем съедены большими рыбами, которые за нами охотятся, и всегда бываем наказаны за нашу жадность и простоту.
Таким образом, деньги Северы были помещены под ее же собственную землю за хорошие проценты. Но, тем не менее, она держала в своих когтях наследников
