При этом Элла все время ловко работала руками. Успела помыть пол, вытереть пыль, ополоснуть раковину, поправить постель, сменить цветам воду. Дочь тоже принесла Андреасу цветы.
- Времени-то болтать у меня и нет, половина палат еще не убрана, а обед уже на носу. Ты лежи спокойно, я сама, что нужно, сделаю, соберу вещички твои и снесу в восьмую палату. Книги тоже перенесу, хотя не должен бы ты столько читать. Чтение уморяет больше, чем колка дров, от колки дров устают тело и кости, от чтения - душа. Лишнее чтение для сердца вреднее, чем если махать топором. Инфарктов у тех, кто работает физически, куда меньше, чем у тех, кто за письменным сголом сидит.
- Я не сижу за письменным столом, - сказал Анд-реас.
- Знаю, знаю, - кивнула Элла. - К сожалению, читаешь, как профессор какой-нибудь. Еще бы художественную литературу, а то в науке копаешься да в философии, врачи просто диву даются. Заведующая нашим отделением и то пожалела, что замужем, не то, говорит, взяла бы тебя после поправки себе в мужья...
В новой палате было шесть коек. Андреаса положили у стены, в изголовье поставили баллон с кислородом, Элла сложила его вещи в тумбочку, приспособила подъемное устройство, глянула, чтобы как следует был укрыт одеялом, и сказала:
- Сюда мы тебя доставили, отсюда уйдешь уже на своих ногах.
Элла и высокая, худая, жилисторукая сестра сперва подняли его с кровати на каталку, потом уложили на новую постель.
- Слава богу, что не грузный ты, - с толстяками навозишься. Сердечники обычно полные, у худых чаще бывает рак.
- А рак был бы легче? - попытался Андреас подладиться к ее тону.
- Знаете, это глупая шутка, - не стерпела высокая, худая, жилисторукая сестра. .
Андреас не понял, к нему или к санитарке относилось это. Видимо, к обоим.
- С одной стороны, легче, с другой - тяжелее, - не дала сбить себя с толку Элла. - Если вовремя успеют, то вырежут рак вместе с проростами, и живет себе человек с четвертушкой желудка еще сколько десятков лет. Сердце не выдерживает; то, что там стали делать ' в Южной Африке и в Америке, пока лишь проба, в живых никто еще с чужим сердцем не остался. Так что
с этой стороны рак легче. Но, с другой стороны, опять же тяжелей, потому что если опоздают - а чаще всего так оно и бывает, - то не помогут уже ни нож, ни облучение, концом все равно будут одни лишь боли да муки. Ты, Аада, с лица такая румяная, к тебе ни рак, ни какая другая хворь не пристанут, только сердитого да гулливого" мужика получить можешь.
Высокая тощая сестра почему-то поджала губы.
Старая дева, решил про себя Андреас.
Андреас был доволен, что попал на кровать у стены. Он не боялся чужих людей, в общем-то свыкался быстро с любыми условиями, но сейчас с большим бы удовольствием полежал в полном спокойствии. Хотя в груди уже не давило и от нехватки воздуха не страдал, но время от времени его словно бы охватывала какая-то тревога, а в последнюю ночь мучила головная боль. О головной боли он врачам не говорил - боялся, что станут еще больше пичкать таблетками.
И в головах своего соседа, дюжего бородатого человека в очках, который разглядывал какую-то открытку или фотографию, он увидел красный кислородный баллон и подумал, что, наверное, тоже инфарктник. Больше баллонов он не заметил - то ли у других больных состояние было легче, то ли не сердечники были.
Двое мужчин помоложе играли в карманные шахматы и обменивались изредка русскими фразами.
На койке у торцовой стены лежал поверх одеяла щуплый молодой человек и слушал негромкую музыку по транзистору. Свой приемник Андреас не включал.
Средняя койка пустовала. Лежавшая на подушке раскрытая книга означала, что и это место занято.
Андреас не стал дольше интересоваться соседями по палате. Элла представила его, сказала, что везем вам нового инфарктника, зовите его Андрес - с Андреасом Элла так и не свыклась. Сам он только поздоровался.
Во время обеда - ел он уже самостоятельно - Андреас узнал своего соседа. Он оказался в одной палате с Тынупяртом. Не только в одной палате, но и рядом на койках. Едва он услышал голос бородача, как уже ни секунды не сомневался - Этс. Эдуард Тынупярт. Тот не узнал его. Мелькнула мысль: а может, не захотел узнать? Хотя вряд ли, просто не узнал, прошло все-таки двадцать пять лет.
Андреас не спешил заводить разговор. Неторопливо съел суп и второе ломтик вареного мяса с макаронами, выпил сливовый компот и почувствовал, что хочется закурить, До сих пор на курево не тянуло, болезнь била охоту. Означает ли это, что дело пошло на поправку, или нервничает из-за Тынупярта?
- Значит, это ты, - повернулся наконец Андреас к соседу.
Руки он не подал. Руки бы их дотянулись. Непременно, если бы и Тынупярт протянул руку.
- Я, - ответил он ему холодно.
И руки Тынупярта тоже остались, как были, - одна заложена за голову, другая лежит вдоль тела. Очки Тынупярт снял - пользовался ими явно лишь при чтении.
Узнав своего соседа, Эдуард Тынупярт не на шутку встревожился. Зять, навещавший его, правда, говорил о нем, но Тынупярт надеялся попасть домой раньше, чем Андреас встанет на ноги. Мелькнуло подозрение: уж не Яак ли подстроил так, чтобы они встретились? По детскому своему простодушию Яак, возможно, хочет помирить их. Он помирил его и с Каарин. А Каарин так легко бы с ним не помирилась, хоть она и сестра. Яак - человек чужой. Проживание в детстве рядом еще не роднит людей. В теперешнее время и кровное-то родство в счет не идет. После возвращения он сразу же разыскал сестру, но Каарин сухо спросила, зачем он пришел. Ему не оставалось ничего другого, как уйти. Или он должен был брякнуться на колени перед сестрой и молить об отпущении грехов? Такого он от нее не ожидал, с Фридой сестра общалась. Не стань Яак посредником между ними, он бы другой раз не переступил порог дома Ноотма, хотя ближе Каарин у него на свете никого не было. Может, Яак сделал это из чувства признательности, ведь благодаря ему, Эдуарду, Каарин и досталась Яаку, не то дожидалась бы своего Атса Яллака. Только вряд ли, благодарность исчезла в мире, Яак просто по натуре своей примиритель. Спорит, правда, яро со всяким, но зла никому не желает, сама святая простота. В конце концов, в чем может Каарин его, Этса, упрекнуть? Что он сказал то, что знал и в чем был уверен? Он не жалел, что Андреас погиб под Великими Луками, сотни эстонских парней полегли там удобрять землю. Был уверен, что Андреас никогда уже не вернется в Эстонию, даже останься он в живых. Яллак признавал лишь красную Эстонию, в белую Эстонию он бы пощады просить не пришел. Кто бы мог тогда подумать, что Эстония снова станет красной. Он, Эдуард Тынупярт, желал своей сестре только самого лучшего, с какой стати, дожидаясь Андреаса, губить свою молодость? Поэтому он, Эдуард, и стоял твердо на своем, когда в сорок третьем году Каарин заклинала, снова и снова допытывала его. Он хотел добра, а его обвиняют в подлости. В душе своей Каарин так и не простила его. И пусть не прощает. Он ни о чем не сожалеет и ни перед кем унижаться не станет. Ни перед сестрой, ни перед Андреасом. Кто не хочет его знать, того и он тоже не знает. Дышит ли рядом с ним какой-нибудь незнакомец или Яллак, Яллакский Атс, как величали его у них на улице, ему, Тынупярту, от этого ни тепло ни холодно. Он, во всяком случае, не собирается обновлять знакомство. Тем более заискивать перед Яллаком. Его, Тыну-пярта, десятки раз проверяли и на весах закона взвешивали, бояться ему нечего.
- Я тебя не узнал, - сказал Андреас.
- Может, и не желал узнать, - съязвил Эдуард. Он не смог придержать язык.
- Борода и очки помешали, - спокойно продолжал Андреас.
Эдуард решил крепче держать себя в руках, Все же не утерпел и добавил:
- Лучше, если бы на каталке кто-нибудь другой лежал.
Тут же понял, ч.то сказанное можно истолковать и так, будто он огорчается его болезнью. Б виду он имел-другое. Хотел с самого начала внести ясность. Дать понять, что вовсе не обрадован встречей.
- Двадцать шесть лет,
Эдуард Тынупярт.. сообразил, что Андреас имел в виду годы, которые они не виделись друг с другом.
- Лучше, если бы двадцать шесть растянулись на пятьдесят два.
Теперь больше двоякостей не должно быть. Тыну-пярт остался доволен собой. Яллак должен бы оставить его в покое.
Какое-то время оба молчали.
- После войны я искал тебя, - сказал Яллак.
- И что бы ты сделал, если бы нашел? В Сибирь сослал? Тогда у таких, как ты, было в руках право. - Эдуард тут же понял, что продолжать в таком духе неразумно.
Андреас сказал без всякой злобы:
- В Сибири ты побывал и без моей помощи.
- Побывал. И наперед скажу: умнее не стал.
- Может, все-таки стал.
На этот раз молчание длилось дольше. И опять Андреас нарушил его:
- Отрастил бороду. Борода - мода молодых.
- Сейчас борода - шик. И старики тоже хотят шиковать! - послышалось с койки, где лежал тщедушный молодой человек.
Эдуард Тынупярт гаркнул:
- Цыц! Прибавьте своей тарахтелке звука и не слушайте чужой разговор! Когда рак на горе свистнет, тогда соплякам, у кого на губах не обсохло, будет дозволено говорить.
