— Прекрасная вещь! Новинка.
— Нельзя ли взглянуть? У меня, правда, всего полдня до самолета…
— Не советую, — поморщился сосед.
— Отчего?
Собеседник замялся. Узнав, однако, что это вовсе не секретный объект, я твердо решил побывать на Чаппале — новой очистительной системе, только что сооруженной под. Стокгольмом. Когда-то я слышал об оригинальной установке в Ослофьорде. изобретенной норвежским ученым Фойном. Она очищает бытовые стоки посредством разбавления их соленой морской водой и пропускания — через эту токопроводящую смесь сильных электрических разрядов.
Отходящим хлором обеззараживают выпускную воду, а твердые вещества отделяются и вывозятся на удобрения. Я думал увидеть нечто подобное в Чаппале. Особенно увлекательно было бы посмотреть, как работает электричество, облагораживающее воду. Выяснилось, однако, что Чаппала смешивает бытовые и промышленные стоки, морская вода к ним не добавляется. очищающие электрические разряды не применяются, в технологической схеме использован западногерманский и американский опыт. Что ж, посмотрим.
На дальней окраине города стоит в густой зелени огромная труба с колпаком- огромная не в высоту, а в толщину, и ее из города не видно. Возле трубы небольшое кирпичное помещение производственно-административное управление очистной станции. На схеме города, которая висят в кабинете руководителя этого хозяйства Ларса Халя. видно, как сбегаются сюда водосборные коллекторы, проложенные под городом. Станция обслуживает население северной части Стокгольма и прилегающих к ней пригородов, а также промышленность этого района.
Хозяйство станции расположено глубоко в скальном основании города. Мы медленно спускаемся в большом, грузовом лифте. Становится все прохладней, влажней и запашистей, однако терпеть можно. И вот мы у выходного отверстия главного туннеля. К нему примыкают боковые туннели, коллекторы, а здесь, в конце его, очистное производство. Этот туннель сечением в десять квадратных метров на выходе — плод замечательного мастерства стокгольмских скальных проходчиков, основа всей системы и главная ее ценность. Мы увидели и автоматизированное управление всем процессом очистки отходов, и залы над бассейнами, сравнимые по размерам с самыми большими станциями метро, и электрические шламоподъемники. Все хозяйство Чаппалы обошлось в семьдесят пять миллионов крон. А стоимость туннеля — сто миллионов. Строители его везде выдержали проектный уклон, вышли точно на заданную отметку, миллионы кубометров камня были подняты на поверхность, раздроблены на щебенку для дорог и бетонных заводов. Тянется туннель в крепчайшей скальной породе на шестьдесят километров и рассчитан на далекую перспективу — в случае нужды он сможет обслуживать жилой район с населением в миллион человек.
Сливаясь самотеком и проходя подъемные насосные станции, бытовые и промышленные отходы на своем долгом пути к очистным сооружениям хорошо перемешиваются. По выходе из туннеля смесь проходит очистительные решетки, где отделяется бумага, пластмасса, тряпье. Затем вода проходит через три песчаные ловушки и шесть осадочных бассейнов — наверх всплывают масла, а шлам оседает. Максимальная глубина бассейна одиннадцать метров, ширина двенадцать. Далее идет активная шламовая лестница, на которой в воду вдувается воздух и вводятся микроорганизмы. Отсюда вода возвращается к началу цикла, и в ней уничтожаются фосфаты. На одном из этапов очистки смесь выделяет метан, который сжижается и отапливает производственные помещения Чаппалы. Перед выпуском вода хлорируется. Производственные помещения и переходные туннели, вырубленные в камне, так велики, что обслуживающий персонал ездит по ним на велосипедах. По стенам тянутся белоснежные трубы и провода в надежной изоляции. Тут даже красиво — горят мощные лампы дневного света, сияют перила из нержавейки, стены покрыты бетонным раствором в распыл, имеют приятный матовый цвет. Повсюду сплошная каменная твердь, лишь кое-где проступают грунтовые воды — красные потеки от соединений железа, белые от извести.
Контрольный пункт. Пульты, электронновычислительные машины, лампочки на табло.
Какие-то аппараты чертят какие-то кривые. Господин Халь объясняет, что автоматы контролируют заполнение резервуаров, содержание примесей на каждом производственном этапе, характеристики шлама.
— Шлама много отходит?
— Тридцать тысяч кубометров в год, — ответил Ларе Халь. — Мы обезвоживаем его и в контейнеры. Посмотрим?
— Посмотрим.
Вязкая маслянисто-черная масса стекает с барабанов. В ней много еще микробов и неуничтожимых активных элементов, сопутствующих отходам современной развитой индустрии.
Куда деваются эти ежегодные двадцать железнодорожных эшелонов шлама?
— Вывозим на поля. Пятнадцать крон кубометр. Рассыпаем вокруг города. Микроорганизмы погибают в почве, запах за два-три дня исчезает. Это замечательное удобрение. На нашем шламе хорошо растут овощи.
— Но все-таки это концентрированные соединения, остатки тяжелых металлов…
— Дело новое, не проверенное, — соглашается господин Халь. — Пока землевладельцы берут шлам, но мы в точности не знаем последствий…
Да, к сожалению, не знаем. Станция отменная, самая современная, но я, так же как, наверное, господин Халь, если увижу две лежащие рядом морковки, конечно, предпочту из них ту, что выращена подальше от города и этих замечательных шламовых удобрений. Только вот различить их невозможно. Критерием при таком выборе на Западе становится цена.
Западногерманские хозяйки покупают овощи, снятые с полей орошения, с тридцатипроцентной скидкой. Нам же вряд ли потребуется делать выбор — в Советском Союзе на полях орошения, куда сливаются сточные воды, очищенные от механических примесей, выращиваются только кормовые культуры.
— Вы редкий гость в нашей преисподней, — сказал господин Халь, когда мы поднялись наверх.
— Не заметил никакой преисподней, — возразил я. — У вас интересно и ново.
— Но, так сказать, аромат…
— Однако вы-то тут работаете, — сказал я.
— Спасибо.
После такого обмена комплиментами мы пожали друг другу руки, и я полюбопытствовал на прощание:
— А куда девается вся эта сливная вода после вашей сепарации?
— В море. Причем в ней может жить рыба, а в Балтике не везде. Пропадает наше море.
— Балтика не только ваша, — возразил я, — но и наша.
— Вот я и говорю — наше море.
И господин Халь еще раз протянул мне руку. Почему Балтика пропадает?
Балтика… Слово это относится к ряду серьезных, весомых, не поминаемых всуе слов.
О том, что такие слова существуют, я заметил еще мальчишкой, в войну, когда пришел в паровозное депо учеником слесаря. По гудку черные котельщики садились у теплых батарей, молча жевали картошку или немногословно вспоминали прошлое. Будто сейчас вижу и слышу, как один старый рабочий, отрешенно глядя в темноту цеха, уходил весь в себя и торжественно произносил: "Сормово!" И все почему-то задумывались вместе с ним.
Балтика! Многовековой ратный труд моего народа, великая северная столица на берегу залива, торговля со всем светом, отечественное кораблестроение, громкие свершения русских мореходов, Петр Первый и Михаил Ломоносов, Пушкин и Ленин, славные питерцы и кронштадтцы, революция. Отечественная война, блокада…
Зная Балтийское море по книгам да кинофильмам, я лишь недавно познакомился с ним лично. Увидел его проливы и шхеры, зеленосерый прибой, белесые горизонты, поплавал по Финскому заливу, пролетел над Ботническим.
Это на карте он такой широкий, Ботнический-то, а когда летишь над ним, под тобой совсем будто бы рядом шведские и финские берега с дробной россыпью островов и червячками фиордов. Но вообще Балтийское море довольно внушительно — его береговая линия составляет половину длины земного меридиана, двадцать тысяч километров! Правда, мелковато! оно — средняя его глубина всего шестьдесят метров, да и водички в нем маловато — двадцать две тысячи кубокилометров, меньше, чем в любимом моем Байкале. В отличие от славного сибирского моря, Балтика соединена проливами с мировым океаном, но геологическая и гидрологическая природа ее тоже очень любопытна.
Раньше я думал, что все моря на свете имеют одинаковый уровень, и с удивлением узнал, что Балтика исключение, на полтора десятка сантиметров она выше уровня Атлантического океана — из-за обилия притока речной воды и малой пропускной способности сливного пролива. Мне всегда представлялось, что печально знаменитые петербургско-ленинградские наводнения происходили из-за балтийских ветров, нагоняющих воду в Финский залив и невское устье. Оказывается, это не так. Наводнения вызываются чрезвычайным понижением атмосферного давления над Балтикой, своего рода выпучиванием ее вод и их последующим грозным растеканием, для защиты от которого мы скоро начнем строить в заливе гигантскую плотину. С интересом я узнал о том, что в конце ледникового периода шведские озера Венерн и Меларен, наша Ладога и Онега составляли одно море, что и сейчас берега Балтики быстро поднимаются во многих местах, в частности, в самом дальнем углу Ботнического залива, у шведского города Лулео, в котором растут сибирские кедры, и что морская вода там почти пресная…
