улыбались. Не совсем такого я ожидала от отношений. Но тогда, помню, думала, что так, возможно, и чувствуешь себя, когда начинаешь с кем-то встречаться. Вдруг романтические отношения – это просто дружба, которая постепенно стала странной.
Конечно же, остаться наедине мы смогли только в субботу. Обычно я после завтрака приползала к нему прямо в пижаме, но в этот раз уложила феном волосы и даже накрасила губы бальзамом со вкусом вишни.
Но Энди в тот день вел себя очень странно: молчал, явно занятый своими мыслями, и казался почти подавленным. В итоге мы сели смотреть на его ноутбуке «Бегущего в лабиринте», а когда фильм закончился, Энди убежал чистить зубы. Вернувшись, он спросил, может ли поцеловать меня еще раз.
И это был хороший поцелуй. Спокойный и приятный. Но, открыв глаза, я увидела, как дрожит нижняя губа Энди. Он выглядел так, словно очень старался не заплакать.
– Прости, – прошептал он. – Не думаю, что у меня получится.
– Ох. – У меня все внутри сжалось. – Это…
– Мне так жаль.
– Нет, нет. Все нормально. Я понимаю. Ты мой лучший друг, а это все странно. Я понимаю.
Но Андерсон только затряс головой.
– Мне кажется, я гей, – тихо сказал он.
И разрыдался, когда я его обняла.
Мы едем домой, а в воздухе между нами будто звенят слова Андерсона.
«Кейт, он мне нравится. Очень, очень нравится».
Клянусь, каждая клеточка моего тела прямо требует разрядить напряжение момента. Это ведь так просто сделать. Достаточно одного предложения.
– Энди, – тихо говорю я.
«Энди, насчет Мэтта… действуй».
Я могла бы сказать ему, что не так уж и хочу быть с Мэттом. Предложить стать его группой поддержки. Разумеется, я не смогу заставить Мэтта Олсона интересоваться парнями, если он гетеро, но мы хотя бы перестанем чувствовать себя соперниками. Все может снова прийти в норму. Краш – как обычно, страдающий от любви Энди – как обычно, лучшая подруга Кейт – как обычно.
Проблема только одна: я не могу как обычно. Не с Мэттом.
– Мне он тоже нравится, – говорю я. И едва узнаю собственный голос, тихий, но уверенный. Как будто он знал, что я чувствую, еще до того, как это сформулировал мозг. – Очень, очень нравится.
– Я знаю, – вздыхает Энди.
– Но слушай, все будет хорошо. – Я барабаню пальцами по подлокотнику, не сводя глаз с профиля Андерсона. – Я серьезно. Можно подумать, с нами этого никогда не случалось.
– Чего именно?
– Общей влюбленности. Это же наша фишка, разве нет?
Энди качает головой.
– Нет в этот раз. Не по-настоящему.
И мы снова молчим целую вечность, пока Энди не включает в машине музыку. Может быть, хип-хоп разгонит воцарившуюся неловкость.
Но из всех песен во вселенной из динамика звучит «Этот парень – мой». Я не шучу. Боже мой. Этой песне уже лет двадцать, без преувеличения, даже больше. И это вряд ли хип-хоп. Единственная причина, почему она вообще есть в музыкальной базе Андерсона, – его мама: каждый раз, когда с ней случается приступ кризиса среднего возраста, она начинает слушать альбомы Брэнди Норвуд. Поверить не могу, что сейчас заиграла именно эта песня.
– Господь разговаривает с нами через твои колонки? – спрашиваю я.
Андерсон вдруг съезжает на обочину, хотя нам всего минут пять осталось до папиного дома. Нажимает на кнопку, включая «аварийку», и минуту сидит неподвижно, закрыв лицо руками. Я вижу, как содрогаются его плечи. И еще он так сильно навалился на руль, что, боюсь, нажмет на сигнал грудью.
У меня уходит ровно шестьдесят секунд, чтобы понять: он не плачет, а смеется.
– Кейт, мне кажется, мы тонем в клише.
– Похоже на то, – усмехаюсь я. – Это тоже наша фишка.
– Ну уж нет, мы не будем этого делать. Ссориться из-за парня? Это же самая паршивая идея из всех паршивых идей, и от нее за километр воняет пижонством. Не собираюсь я в это ввязываться.
Мое сердце переполняют чувства.
– И я тоже.
– Котенок, мне так жаль. Я больше не буду вести себя как придурок. – Он перегибается через коробку передач и крепко обвивает меня руками. – Я так тебя люблю. И все это неважно. Мэтт? Неважно. Я люблю тебя.
Я обнимаю его в ответ, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
– И я тебя люблю.
– От тебя пахнет стиральным порошком, – шепчет Энди в ворот моей футболки. – Просто чтобы ты знала.
Я сжимаю его еще крепче.
И так вот мы и сидим целых пять минут. Словно одна из тех парочек, которых показывают в кино: как они обнимаются и целуются в машине на обочине. Только мы не в кино и не целуемся.
Я люблю Андерсона Уокера платонически, и от силы этой любви у меня разрывается мозг.
Итак, все в порядке. По крайней мере, мне так кажется.
Но стоит мне заговорить с Мэттом, как в подсознании всплывает образ Андерсона. Ему нравится этот парень. Очень, очень нравится. Но и мне он тоже очень нравится. И все становится чуточку сложнее, чем мне казалось.
Особенно на прослушиваниях.
– Гарри опускается на колени, – говорит мисс Джао. – Ларкин, подойди и встань рядом с ним. – Я делаю шаг к Мэтту. – Ближе… ближе. Кейт, встань рядом с ним.
Мэтт смотрит на меня и улыбается самой нежной на свете улыбкой.
– Теперь откинься чуть назад и положи руку на бедро… другую руку. Отлично. Мэтт?
– Да? – Он расправляет плечи и послушно кивает. Это так мило, что мне даже больно. Энди говорит, Мэтт ведет себя так же и на занятиях Старшего Т. Исключительно уважительно по отношению к мисс Джао. И послушен как солдат.
– Мэтт, приложи голову к ее животу, пожалуйста.
К моему животу. Ого. Мое сердце трепещет как крылышки колибри. И я точно знаю, чего хочет добиться Джао. Она воспроизводит знаменитую сцену из бродвейского ремейка с Джейн Краковски и Льюисом Клилом. У них и правда получилась очень милая поза, хорошо показывающая леди, тайно забеременевшую от лорда. Ларкин выглядит очень уверенной будущей мамой, и мне так нравится наблюдать за Гарри, который пытается почувствовать движение ребенка через ее пышную юбку. С точки зрения постановки я очень рада попробовать это сделать. Вот только, проснувшись сегодня утром, я еще не знала, что щека Мэтта окажется прижата к моему животу.
Он смотрит на меня снизу вверх, слегка склонив голову. По его взгляду я понимаю: он просит разрешения.
Глубокий вдох. Я смотрю ему в глаза и
