Президент предложил первый тост - за погибших. Его приняли при молчании. Но пошли другие тосты - за живых, за дружбу, за президента, началась застольная сумятица. Ко мне подходили знакомые и незнакомые, поздравляли, приглашали в гости, оставляя визитные карточки.
Президент подвинулся ко мне.
- Вы хорошо выступали, мой юный друг, - начал он. - Наша программа почти выполнена. Теперь мы должны составить дальнейшую программу вашего визита. Сколько вы еще собираетесь пробыть у нас?
- Сам не знаю, - засмеялся я, вытаскивая пачку визитных карточек, которые мне надавали. - Чтобы ответить на все приглашения, мне три месяца понадобится. И Луи Дюваль с Антуаном меня не отпускают.
- У меня ты еще не гостил, - напомнил Иван Шульга. - Моя Тереза имеет на тебя обиду.
- Ко мне поступили просьбы от ветеранов, чтобы вы выступили в Эвае и Спа, - продолжал Поль Батист, беря в руки блокнот. - Кроме того, мы с вами можем поехать в архив генерала Пирра.
- Да, конечно, - подхватил я, - ведь там и был найден указ о награждении отца. Интересно, кто его обнаружил?
- Этот указ нашел в прошлом году секретарь нашей секции мсье Рамель. И он напомнил о нем накануне вашего приезда. Итак, мы запишем: завтра, в понедельник: архив генерала Пирра. Вторник вы проводите у мсье Шульги, затем мы выступаем в организациях ветеранов в Эвае и Спа. На будущей неделе в Спа начнется театральный фестиваль, мы с вами можем посетить спектакли. У вас есть возражения?
Не хочет отпускать меня от себя мой великолепный президент. Я покорился. Снова я оказался с программой: театральные, музейные и прочие удовольствия. Президент улыбнулся, вручив ее мне. Я улыбнулся президенту. И он отпустил меня.
Многие уже переместились к бару, потому что за столом подавали только сухое вино, а ветеранам требовалось покрепче. Мне хотелось общаться, быть добрым и щедрым. Я прихватил Ивана, мы двинулись "в вояж" с ответными визитами.
Нас тут же окликнули.
- Эти люди хотят познакомиться с тобой, - начал Иван. - Они очень большие герои еще с первой войны. Их зовут мадам и мсье Барло.
Передо мной стоял тучный старикан в форме капрала, рядом жена, такая же круглая и тоже в форме, но без погон. И орденов у них на кителях было видимо-невидимо, у капрала они доходили аж до самого живота, на маршале столько орденов не увидишь.
Капрал смотрел на меня с любовью, и улыбка его была как сама доброта.
- Он хочет рассказать тебе свою жизнь, - объявил Иван. - Он говорит, что воевал пятьдесят пять лет, потому что ихние генералы сделали из него мясо для орудий.
- Пушечное мясо, - поправил я.
- Да, мясо для пушек, - согласился Иван. - Сначала он был мальчиком-барабанщиком, потом стал ефрейтором, как Гитлер, и сорок лет был капралом. Он воевал везде, где ему приказывали. Он очень старался воевать, он даже в Конго был направлен. Но яростнее всех он вел войну против бошей. Он хочет доложить тебе, что он сделал на войне. Он сжег шесть танков, уничтожил восемь ихних пушек, сбил три самолета, захватил в плен десять языков, взорвал четыре моста и два поезда, он убил сто сорок человек. Он всегда жалел этих несчастных, которых убивал, но так ему приказывали, и за это он получал свои награды. И мадам его воевала рядом с ним, она выносила раненых с военного поля, и ей тоже давали ордена. А когда боев не было, мадам стирала солдатские гимнастерки, потому что солдаты должны умирать чистыми. Он доволен своей жизнью, ему дали хорошую пенсию за то, что он был мясом для пушек, но сейчас он стал старым, и он жалеет, что убил так много людей. Он не знает, зачем он их убивал, потому что в мире ничего не изменилось. Он хочет теперь, чтобы все люди жили без войны и перестали убивать друг друга. Он предлагает нам выпить за это.
- Ну и старикан, - отозвался я. - Сколько же у него орденов? Он знает?
- Их у него двадцать восемь из разных стран, ему стало тяжело их носить. А мадам имеет двадцать два ордена. У них есть такая медаль, которую тебе сегодня дали.
- А у меня, кроме этой медали, ничего нет.
- Он говорит, что ты молодой и сильный, и ты еще заработаешь свои ордена. Но будет лучше, если тебе их не придется зарабатывать.
Татьяна Ивановна подошла к стойке, ведя за собой высокую женщину, на лице которой блуждала рассеянная улыбка.
- Вы так прекрасно выступили, Виктор Борисович, - напевно сказала она, - и медаль вам так к лицу. Простите, что отвлекаю вас, но эта женщина сказала мне, что знала вашего отца, и я подумала, что вам будет интересно познакомиться с нею.
- Само собой, - я соскочил с табурета. - Прошу вас.
- Как похож, как похож, ну прямо вылитый отец, - женщина стояла передо мной, молитвенно сложив руки, и качала головой. Мне сделалось неловко.
- Мадам говорит, что ей уже восемьдесят два года, - переводила Татьяна Ивановна, - но она все помнит так, словно это было вчера. Она прятала у себя на чердаке четырех летчиков, и один из них был вашим отцом, тогда он был такой же молодой и красивый, как вы, - голова у мадам все время качалась и была не в силах остановиться.
- Так похож, так похож, - твердила мадам со слезами на глазах.
- Мадам счастлива, что увидела вас сегодня. Но она будет еще счастливее, если вы приедете к ней в гости. Мадам специально купит продукты и сама приготовит хороший обед. Она расскажет вам об отце. - Татьяна Ивановна сделала большие глаза, но все же кончила перевод. - Мадам говорит, что и ваш отец не забывает ее, каждый год он присылает ей поздравительные открытки.
Я тоже глаза раскрыл. Много мне от отце рассказывали, но такого я еще не слыхал.
- Мадам знает, что мы сейчас поедем на могилу моего отца? Узнайте у нее.
- Ах вот оно что, - с облегчением вырвалось у Татьяны Ивановны. Оказывается, этого летчика зовут Бобом, он американец. Очевидно, она перепутала. Я скажу ей, что вашего звали Борисом и он был русским летчиком.
- А какой смысл? - ответил я. - Она только расстроится да и не поверит.
- Да, да, Боб, молодой красивый Боб, - качала головой мадам-82, благоговейно прижимая руки к груди. - У меня сегодня настоящий праздник, что я познакомилась с вами.
- Вот видите, - ответил я. - Пусть она останется в своем прекрасном заблуждении. Мерси, мадам, мы непременно нанесем вам визит.
Она ушла счастливая, с высоко поднятой головой, которая все время качалась и никак не могла остановиться.
Конечно, твердил я, убеждая себя, конечно, его не было. И быть не могло. Никакого предателя там не было. Хотел бы я знать, как бы отец допустил, чтобы его предали. Не было предателя - и все тут. Вокруг меня друзья: Антуан машет - зовет к столу, Луи подошел, слушает и улыбается, Иван - мой верный друг и помощник. И этот Анджей - замечательный парень...
"Что такого я сделал?" - сказал я Татьяне Ивановне. А вот что сделал: нехорошо о ближнем подумал. Когда на собрании начали обсуждать, кто сколько денег даст на венок, я поднялся и объявил: "Тысячу франков". Мне захлопали. Президент сказал, что Армия Зет выделяет на венки пятьсот франков и будет платить за автобус. Кто давал сто, кто пятьдесят франков, но тут выскочил на сцену этот парень и крикнул, что он поляк и живет сейчас в Намюре, но партизанил он здесь, в Арденнах, и поэтому дает на венок восемьсот франков, однако с одним условием, чтобы в газетах не называлось его имя. Такого я вынести не мог, а поляка тут же засек. Почему он имя свое не скажет, или совесть у него не чиста, и он грехи замолить хочет своими франками?
А поляк подошел ко мне и протянул карточку. Он скрывает своё имя лишь потому, что его жена может прочесть и скажет, что он выбросил на ветер восемьсот франков, и тогда ему попадет по первое число. Все засмеялись, и поляку захлопали.
- Замнем, Иван, - сказал я, - скажи Анджею, что он мировой парень. Вы тут все мировые ребята.
- Ты тоже ему сильно нравишься, - сказал Иван. - Он очень жалеет, что не знал твоего отца, который был настоящим героем.
Я почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд. Женщина в черном стояла у стеклянной двери и пытливо глядела на меня. Она уже порядочно там стояла и искала глазами по залу. И вся была в черном: костюм, шляпка, чулки. А в руках у нее газета вчерашняя и сложена таким образом, что моя фотография выглядывает на сгибе.
Женщина скосила глаза на газету, потом снова на меня и решительно двинулась к столу.
- Пардон, мсье, - произнесла она, подходя, - вы Виктор Маслов?
- Совершенно верно, мадам. Бонжур, мадам.
- Я хотела бы познакомиться с вами, - она казалась сильно взволнованной и пыталась говорить нарочито официально, чтобы сдержать себя. - Если у вас есть свободная минута...
- Она хочет быть знакомой с тобой, - перевел Иван.
- Силь ву пле, мадам, я к вашим услугам. Сейчас я попрошу Татьяну Ивановну, и она переведет все, что вы захотите сказать, мне очень приятно, мадам. Может, мы присядем за этот столик?
Женщина в черном заметила, что я бросил взгляд на газету, которую она продолжала держать в руках, поспешно сунула газету в сумку. Сумка у нее тоже была черная.
