Общеобразовательных школ хотели и все тогдашние еврейские прогрессисты (расходясь только: исключать ли Талмуд вовсе из плана преподавания - или в высших классах тех школ должен изучаться Талмуд "научно-освещённый и тем самым освобождённый от вредных наростов")76. - Тут как раз такую новосозданную в Риге еврейскую школу с общеобразовательной программой возглавил молодой выпускник мюнхенского университета Макс Лилиенталь. Он и жаждал деятельности по "насаждению просвещения среди русского еврейства". Он был в 1840 радушно принят в Петербурге министрами просвещения и внутренних дел, и для "Комитета преобразования евреев" составил проекты еврейской консистории и духовной семинарии - для подготовки раввинов и учителей "по общим, очищенным нравственным основаниям" в противность "закоснелым талмудистам"; однако, "прежде утверждения в главных началах веры, не дозволяется обучаться предметам светским". И министерский проект был изменён: увеличить число часов, назначенных для преподавания еврейских учебных предметов77. - Склонял Лилиенталь правительство и принять предупредительные меры против хасидов, но не нашёл поддержки: правительство "желало внешнего объединения враждебных между собою общественных элементов" в еврействе78. - Между тем Лилиенталю, с "изумительн[ым] успех[ом]" поставившему школу в Риге, было поручено министерством объехать губернии черты оседлости и через публичные собрания и встречи с еврейскими общественными деятелями содействовать целям просвещения. И поездка его внешне весьма удалась, как правило, он не встретил открытой враждебности и как будто успешно убеждал влиятельные слои еврейства. "Противники... реформы должны были... выказывать внешн[ее]" одобрение. Но скрытое сопротивление было, конечно, огромно. А когда сама школьная реформа началась-таки, Лилиенталь отказался от своей миссии. В 1844 он внезапно уехал в Соединённые Штаты, и навсегда. "Его отъезд из России... - если не бегство окутан тайной"79.
Таким образом, при Николае I власти не только не мешали ассимиляции евреев, но звали в неё - однако массы, оставаясь под кагальным влиянием, опасаясь принудительных мер в области религии, - не шли.
Впрочем, школьная реформа своим чередом началась, с того же 1844, несмотря на крайний отпор руководящих кругов кагалов. (Хотя "при учреждении еврейских школ отнюдь не имелось в виду уменьшить число евреев в общеучебных заведениях; напротив, неоднократно указывалось, что общие школы должны быть, по-прежнему, открыты для евреев"80.) - Были учреждены два вида казённых еврейских училищ ("по образцу австрийских элементарных училищ для евреев"81): двухлетние, соответственные русским приходским, и четырёхлетние, соответственные уездным училищам. В них - только еврейские предметы преподавались педагогами еврейскими (и на иврите), а общие - русскими. (Как оценивает неистовый революционер Лев Дейч: "Венценосный изверг приказал обучать их [евреев] русской грамоте"82.) - Во главе этих школ долгие годы ставились христиане, лишь много спустя - и евреи.
"Большинство еврейского населения, верное традиционному еврейству, узнав или угадывая тайную цель Уварова [министра просвещения], смотрело на просветительные меры правительства, как на один из видов гонений"83. (Уваров же, ища возможные пути сближения евреев с христианским населением через искоренение "предрассудков, внушаемых учениями Талмуда", хотел вовсе исключить его из образования, считая его кодексом антихристианским84.) - При неизменном недоверии к российской власти, ещё немало лет еврейское население отвращалось от этих школ, испытывало "школобоязнь": "Подобно тому, как население уклонялось от рекрутчины, оно спасалось от школ, боясь отдавать детей в эти рассадники "свободомыслия"". Зажиточные еврейские семьи зачастую посылали в казённые училища вместо своих детей - чужих, из бедноты85. (Именно таким образом был сдан в казённую школу П. Б. Аксельрод; затем перешёл в гимназию, затем в политическую всеизвестность - как соратник Плеханова и Дейча по "Освобождению труда"86.) И если к 1855 только в "зарегистрированных" хедерах училось 70 тысяч еврейских детей - то в казённых училищах обоих разрядов всего 3 тысячи 20087.
Этот испуг перед гражданским образованием ещё долго сохранялся в еврействе. Так же Л. Дейч вспоминает, что и в 60-х годах, и не в каком захолустьи, а в Киеве: "Хорошо помню то время, когда мои соплеменники считали грехом учиться русскому языку" и лишь по необходимости допускали его "только в сношениях с... "гоями""88. - А. Г. Слиозберг вспоминает, что даже и в 70-е годы поступление в гимназию считалось предательством еврейской сущности, гимназический мундир был знак богоотступничества. - "Между евреями и христианами лежала пропасть, переступить которую могли только единичные евреи, и то лишь в крупных городах, где еврейское общественное мнение не сковывало личной воли в [такой] степени"89. - Учиться в русских университетах еврейская молодёжь не устремилась, хотя окончание их давало евреям, по рекрутскому закону 1827, пожизненное освобождение от воинской повинности. - Впрочем, Гессен оговаривается, что в "более состоятельных круг[ах]" русского еврейства возрастало "добровольное устремление... в общие учебные заведения"90.
А ещё же: в казённых еврейских училищах "не только смотрители-христиане, но в большинстве случаев и учителя-евреи, преподававшие еврейские предметы на немецком языке, отнюдь не были на должной высоте". Поэтому "одновременно с учреждением казённых училищ было решено устроить высшую школу для подготовки учителей... создать кадры более образованных раввинов, которые и действовали бы в прогрессивном направлении на народную массу. Такие "раввинские училища" были учреждены в Вильне и Житомире (1847г.)". - "При всех своих недостатках школы принесли известную пользу", - свидетельствует либерал Ю. И. Гессен, "подрастающее поколение стало знакомиться с русской речью и с русской грамотой"91. - И революционер М. Кроль того же мнения, хотя и с непременным круговым осуждением правительства: "Как реакционны и враждебны евреям ни были законы Николая I-го о еврейских казённых начальных и раввинских училищах, эти училища волей-неволей приобщали какую-то небольшую часть еврейских детей к светскому образованию". А "прозревшим" ("маскилим") и презирающим теперь "суеверие масс" - "уходить [было] некуда", и они оставались среди своих чужаками. "И всё же это движение сыграло огромную роль в духовном пробуждении русского еврейства во второй половине XIX века". Но кто из маскилим и хотел просвещать еврейские массы - наталкивался на "озлобленное сопротивление фанатически верующих евреев, смотревших на светское просвещение, как на дьявольское наваждение"92.
В 1850 была создана ещё такая надстройка: институт "учёных евреев", инспекторов-консультантов при попечителях учебных округов.
А из выпускников новозаведенных раввинских училищ с 1857 создалась должность "казённых раввинов", неохотно выбираемых своею общиной и подлежащих утверждению губернской властью. Однако их обязанности свелись) к административным: еврейские общины считали их невеждами в еврейских науках, традиционные же раввины сохранились как "духовные раввины", истинные93. (И многие из выпускников раввинских училищ, "не находя ни раввинских должностей, ни учительских", шли дальше учиться в университеты94, - уходили во врачи и адвокаты.)
Николай I всё не терял своего напора регулировать внутреннюю жизнь еврейской общины. Кагал, который и раньше обладал огромной властью над общиной, ещё усилился от момента введения рекрутской повинности, получив право "отдавать в рекруты всякого еврея во всякое время за неисправность в податях, бродяжничество и другие беспорядки, нетерпимые в еврейском обществе", и этим правом он пользовался пристрастно, в пользу богатых. "Всё это приводило к возмущению масс заправилами кагала, создавало напряжённые отношения внутри общины, и стало одной из причин окончательного упадка кагала". - И вот в 1844 кагалы "были повсеместно упразднены и их функции переданы городским управам и ратушам"95, - то есть положение в еврейских городских общинах как бы подчинялось всегосударственному единообразию. Но и эта реформа не была докончена: сбор вечно-недоимочных, ускользающих податей и поставка рекрутов переданы были опять же еврейской общине, чьи теперь "рекрутские старосты" и "сборщики" наследовали прежним кагальным старшинам. А метрические книги, а значит и учёт населения, остались в руках раввинов.
Дальше правительство Николая I вмешалось в запутанный вопрос еврейских внутриобщинных сборов, главным образом "коробочного" (косвенный налог за употребление кошерного мяса). Распоряжением 1844 указывалось частично использовать коробочный сбор на покрытие казённых недоимок общины, на устройство еврейских школ и на пособия евреям, переходящим в земледелие96. Но и тут возникла непредвиденная неуловимость: хотя евреи "облагались личной податью, наравне с мещанами-христианами", то есть налогом прямым, "еврейское население, благодаря коробочному сбору, оказалось как бы в льготных условиях в отношении способа уплаты подати". Теперь "евреи, не исключая зажиточных кругов, часто погашали путём раскладки, то есть личными взносами, лишь незначительную часть казённых сборов, остальную же часть подати обращали в недоимку" - и недоимки всё накоплялись, к середине 50-х годов превысили 8 миллионов рублей. И тогда последовало новое нервное высочайшее повеление: "за каждые две тысячи рублей" ещё новых недоимок брать "по одному взрослому рекруту"97.
