было шанса спасти человека, потому что человек распят на перекрёстке рая и ада, и значит, ад уже одолел человека, а рай необходим лишь для баланса.
Мир собрался снова. Всё встало на свои места. Напрочь забыв о том, что несколько дней назад терзался пребыванием в транзитной зоне, я ждал окончания августа, ибо студенческая жизнь начала меня манить сильнее, чем что бы то ни было. Родители приняли этот энтузиазм за рвение к учёбе, к достижению новых планок, высот и всё такое. На деле же я бежал от сосущей пустоты солнценосного небытия, от ужаса, что окажусь сожранным этим монстром. Моё стремление происходило из банального инстинкта самосохранения: дальше, дальше от пустыни, как паломник, я искал путь назад, из самого сердца песчанных дюн.
Я не хотел учиться.
Я хотел обратно в тот ненавистный мирок.
И хоть он меня выплюнул, машинально я двигался обратно, осознавая, что перед депортацией всё это школьное десятилетие оставило во мне зерно, давшее в итоге плод: за неимением альтернатив бывшая картина мира, что обретала целостность не сама собой, а благодаря воспоминаниям о ней, выглядела теперь не такой уж и отталкивающей. Университет – это не следующий уровень. Это ещё одна школа. Идеальней. Красочней. Очередной уютный мир.
И я ринулся в него.
Как персонаж сказки – в страну чудес. Внезапно у существования возник сюжет, смысловой каркас. И меня влекло не истинное значение этого каркаса, а его наличие как таковое, словно именно он гарантировал пришедшее, наконец, к покою мироздание.
Валя обожала секс. Обычно я слышал, как парни с переменным успехом уламывали девушек на секс, когда у меня с Валей выходила обратная ситуация – это она тащила меня в постель спустя несколько минут, как приходила ко мне в гости. Вид постели буквально сводил её с ума. Валя утверждала, что отвращение девушек к сексу не иначе как показуха; они все мечтают о члене. Я не мог с этим поспорить, да и причин никаких не находилось. Простыни насквозь пропитались нашим потом и прочими выделениями. С Валей мне открылась страсть и то, каким богатством является для неё тело. Пока звенели туго натянутые лески, руки мои следовали растворяющимся во тьме силуэтам; порой же, на долю секунды, которая, естественно, теряла любые признаки времени, я впадал в беспамятство, совершенно не понимая, произошла ли эта катастрофа или нет; в постели с Валей я, всегда с удивлением, близким к панике, обнаруживал себя на пограничной территории, что пролегала между небылью и былью, и в тот миг, когда нити казались лопнувшими, получалось совсем наоборот – кожа вновь отзывалась привычным ощущением на протянутые лески. Нет, я ещё не брошен. Башня до сих пор высотой своей охраняет меня от падения. Ты решишь, что я не должен рассказывать этого, что эти сцены должны остаться на совести каждого… однако, разве они не возникают в твоих воспоминаниях? Когда ты ощущала чужое тело как своё собственное, когда жгло тебя изнутри бурное чувство, которое, всё же, испарялось так быстро, как догорает сигарета? Картины близости, довольно глубоко въедаясь в память, приносят тебе ощущения другого тела, и в этих осколках ты будто оглядываешь себя со стороны, что кажется немыслимым. Я знаю, ты меня поймёшь.
Она – девушка-объект, девушка-желание. Пустой дом, ночь. Сгораю от нетерпения – хочу овладеть ею, воспользоваться ею. Она спрашивает: ну и чего ты хочешь? Снимаю с неё одежду. Я чувствую тяжесть этого тела, ощущаю одурманивающую реальность его; целую губы, шею, массирую и сжимаю грудь, прикусываю соски. Слышу, как она стонет; слышу запах её тела.
Они смеялись, а Кристина продолжала смотреть на реку. Её, кажется, ничего не волновало, не трогало душу. Я слышал, она иногородняя. Не хочу говорить, что она странная, однако, пока остальные веселились, она сидела в стороне, себе на уме, как маньячка-психопатка. Со стороны не скажешь, что она расслаблена, напротив, сидит, как на нервах, взгляд у неё твёрдый, буквально непроницаемый. Роговица, как скорлупа, стучи не стучи, всё равно не откроется. Видать, это меня в ней и заинтересовало, но дальше подобных находок моя мысль не двинулась. И всё-таки было кое-что ещё. Она как будто боялась пошевелиться. На реку Кристина смотрела не потому, что пейзаж её чем-то притягивал. Не в пейзаже дело вовсе, а в источнике и причине страха. Потому и сидела она так – застыв, как изваяние. Ушла она, кстати, раньше всех. Допила своё пиво, покурила и пошла домой. Только перед тем, как уйти, взглянула на Настю – долго глядела, словно взгляд служил ей якорем, и из-за него бедняжка с места не могла сдвинуться. И всё же сдвинулась – ушла.
Результаты экзаменов. Мне они мало что говорили. Скорее внушали страх. Эти числа. Какое-то магическое воздействие. Я думал о другом. Лето. Что ни день, то жара. Изредка зарядит ливень. С июля так вообще ни одного дождя не прошло. Катаклизм, стихийное бедствие, мир тонет в пламени, захлёбывается в огне, в телевизоре – пожары, пожары, которые несут с собой дьявольскую мглу; туман из пепла наводняет большие города, воздух утяжеляется удушливым теплом, что не спасают ни вентиляторы, ни кондиционеры, ни мокрые тряпки на форточках. Наступила катастрофа, а мы не заметили. Здесь всё иначе. Дома дрожат в раскалённом мареве, как на полотне сумасшедшего художника, и порой над крышами собирается пыльная дымка, что кажется, будто отсюда нет выхода. Реальность беспощадна. Жестока. Она идеально отражает моё внутреннее состояние. Душно, тесно, липкий пот лезет из кожи, словно тело объявляет бойкот самому себе, решаясь сбежать от собственной плоти. Привыкаешь к кисловатому запашку, стоит лишь несколько минут посидеть в комнате. И я дальше погружаюсь в забвение.
Забвение – умное слово.
Крутое.
Запишу в свой вымышленный словарик.
в первом классе нам сказали разрезать тетрадь вдоль напололам и оставшуюся половину мы должны были использовать в качестве словарика не все слова поддаются правилам их необходимо запоминать или загонять в специальное грамматическое гетто
Русский – плохо.
Общага – плохо.
Числа, ёб твою мать, числа!
На своей памяти по-настоящему я влюблялся только один раз. Давно, в начальной школе. И то – это сложно назвать любовью. Просто мне очень понравилась одна девочка из класса. Я не понимал, почему так часто смотрю
