Святых Гурия, Самона и Авива – икона преподобного Ильи с частицами его мощей.
Илью Муромца долго «очищали» от христианства. Долго и старательно.
Не только в советское время. Начиная с того же «Дедушки Ильи» Толстого.
«От царьградских от курений / Голова болит!» – жалуется богатырь. Досадило «дедушке» каждение церкви ладаном… Хотя в самих былинах говорилось, что Илья «и крест клал по-писанному, и поклоны по-ученому», и «крестил глаза на икону святых очей»…
Но все это не вписывалось в языческий образ богатыря. И – вычищалось.
Во второй половине девятнадцатого века русское образованное общество открывает для себя древнерусский эпос. В музыке, в стихах, в живописи оживают эпические богатыри. Огромные, бородатые, с клокочущей «силушкой». Романтический культ язычества, «почвы», «народности». Вагнеровские «зигфриды» в русских кольчугах.
Полвека спустя, в 1936 году, «пролетарский поэт» Демьян Бедный уже напрямую попытается использовать богатырскую тему для антирелигиозной пропаганды. По заказу московского Камерного театра он пишет либретто для оперы-фарса «Богатыри».
«Думаю, возьму-ка я эту пьяную бражку князя Владимира после крещения…» – излагал главную идею своего опуса «товарищ Демьян».
Спектакль, правда, вскоре был снят.
А троица самих «основоположников», глядевшая с советских плакатов и транспарантов, поразительно напоминала трех богатырей. В Марксе – самом старшем, бородатом и коренастом – проглядывали черты Ильи. Еще больше смахивал на васнецовского Илью – в советских кино и прочих изображениях – другой Илья, Ульянов, отец Ленина.
Перефразируя известное изречение Маркса, история начинается эпосом, а заканчивается фарсом.
Впрочем, есть еще более точное изречение, даже не требующее перефразирования. Ибо проходит образ мира сего.
Проходит образ, отшелушиваются наслоения. Трескается и осыпается лакировка.
Сквозь кольчугу богатыря проступает ветхая монашеская риза. Сквозь могучую богатырскую плоть – нетленные мощи, с десницей, сложенной для крестного знамения. Сквозь сказочного богатыря Илью Муромского – святой преподобный Илия Печерский.
Память его отмечается 1 января по новому стилю.
Случайное календарное совпадение. А может, и не совсем случайное: чтобы в самую сказочную ночь года в церквях звучал акафист былинному богатырю, преподобному Илии Муромцу.
«Воеводе сил земли Русския, воину Царя Христа и заступнику Руси Святой, славному во бранех и неодолимому в ратех, дивному богатырю Илии Муромцу песнь хвалебную воспоем…»
В той башне, высокой и тесной,
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
Святая благоверная царица Тамара никогда не жила на берегу Терека.
Не завлекала путников в башню своим пением.
Не услаждала ласками.
Не убивала наутро.
Лермонтов услышал грузинскую легенду о некой царице Дарье. Услышал – и написал свое знаменитое стихотворение. Но имя царицы поменял на Тамару.
Так поэтичнее. «Тамары – чары – жáры…».
Так, наконец, экзотичнее: имя Тамара тогда в России было внове.
Это имя вообще нравилось Лермонтову: им он назвал и возлюбленную своего Демона. Благодаря Лермонтову, кстати, имя это и стало в следующем веке таким ходовым, что – «мы с Тамарой / ходим парой…» А с кем было еще парой ходить, когда куда ни глянь – Тамары, Томы, Томочки.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть…
Так с легкой (или нелегкой) руки Лермонтова возник русский литературный миф о царице Тамаре. Таком полудемоническом существе, кавказской Лорелее.
В «Двенадцати стульях» она является отцу Федору на скале. «А следующей ночью он увидел царицу Тамару. Царица прилетела к нему из своего замка и кокетливо сказала: „Соседями будем“».
В этом была своя логика: чтобы на страницах потрясающе талантливого – и потрясающе безбожного – романа царица, утверждавшая и поддерживавшая православие, в виде нечистой силы «соседствовала» со свихнувшимся священником…
…Развалины этой башни, «высокой и тесной», я видел в 1983 году, еще школьником. Экскурсовод громко и с акцентом читал Лермонтова. «Двенадцать стульев» к тому времени я уже тоже прочел. А вот о царице Тамаре почти ничего не знал.
Только в одном поэт не погрешил против истины.
«Прекрасна, как ангел небесный…»
Она и правда была красива. Очень красива.
Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит.
Мне ж, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит?
Косы царственной – агаты, ярче лалов жар ланит.
Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит.
Так писал Шота Руставели в своем «Витязе».
«Правильного сложения, темный цвет глаз и розовая окраска белых щек, застенчивый взгляд, манера царственно вольно метать взоры вокруг себя, приятный язык, веселая и чуждая всякой развязности, услаждающая слух речь, чуждый всякой порочности разговор».
Так писал летописец.
«Глаз нельзя было отвести от ее лица. Так хороша была благословенная Тамар…»
Такой она осталась в народных легендах.
Она родилась около 1165 года, став единственным ребенком царя Георгия Третьего и царицы Бурдухан.
При крещении ее нарекли Тамар. От библейского «Фамарь», что значит «пальма».
В 1178 году, сломив сопротивление знати, царь Георгий короновал ее на царство.
«Поведала мать своей Тамар: „Дитя мое, сон привиделся мне. Глядела я в чашу мира, видела все страны. Тебе принадлежала вся земля. Храни ее, сознавай величие долга“».
Пять лет они правили Грузией вместе, отец и дочь. Георгий – то есть «земледелец» – терпеливо взращивал свою «пальму».
А мать Тамары, Бурдухан, глядела в чашу мира.
В 1184 году умирает царь Георгий. Тамара самостоятельно правит страной, храня ее и сознавая величие долга.
«Воссела Тамар царицей на трон и стала строить по всей Грузии храмы. Была она щедрой и жаловала бедным немало». А другой летописец, чтобы воспеть Тамару, даже припомнил имена языческих богов: «Помазанница божья села на престол, до неба вознесенный, красивая, как Афродита, щедрая, как солнечный Аполлон».
По ночам она пряла и вышивала. Вырученные за свое рукоделие деньги раздавала бедным.
Пальмовые ветви склонились над Грузией.
Однажды, когда она облачалась для присутствия на торжественной службе в Гелатском монастыре, ей доложили, что какая-то женщина просит милостыню у ее дверей. Тамара как раз надевала повязку с рубинами. Она послала передать, чтобы та подождала. Когда царица вышла, нищей уже нигде не было. Стала Тамара упрекать себя, что промедлила с милостыней. Сняла с себя повязку с рубинами, из-за которой задержалась, и надела ее на венец на иконе Божией Матери.
За все время правления Тамары в Грузии не было совершено ни одной смертной казни.
Грузия в ее правление расширилась
