в чем дело — ей же надо тропить. Ее очередь… Женя попыталась сделать шаг, протолкнув лыжу в снежную массу, но не смогла. Она только затряслась всем телом, и еще сильнее согнулась, как будто униженно кланялась перед ветром.
— Бли-ин, — проскрипел Димыч. Он понял, что звено выбито из цепочки. Что именно стряслось с Женей, выяснять было некогда. Главное, чтобы группа не останавливалась. — Так, вали отсюда… Пропусти меня… А сама в конце встань. — Жмурясь от метели, которая пробивалась к глазам, несмотря на очки, Димыч стал обходить Женю. При этом он задел ее рюкзаком, и она чуть не упала. Он выругался, но помог ей устоять на ногах. Встав спиной к ветру, он смотрел, как она беспомощно топчется, пытаясь выйти из колонны, и вдруг скомандовал: — Отставить! Пойдешь за мной.
— А то еще упадешь назади, не дай бог, — сказал он себе под нос.
Группа снова потянулась вперед, словно гусеница, которая то сжималась, то растягивалась. Женя была занята только тем, чтобы не упасть. Мысленно держась за задники лыж Димыча, она повторяла его шаги: он двигал правой — и она правой, он подтаскивал левую — и она, тяжело дыша, спешила сделать то же. Больше она не думала ни о чем — ни о вчерашней ночи, ни о костре, ни о Даниле. Сознание обратилось в чистое белое плато, по которому, шурша, неслась поземка.
Когда на спуске появились первые деревья, ветер немного стих. Давно пора было устраивать перекус, но Володя, ввиду экстремальных условий, решил заменить его глотком чая на ногах и горстью орешков по карманам.
— Ну как, все живы? — попытался спросить он как можно веселее.
Никто не ответил. Каждый был занят спасением своей помороженной кожи и голодного желудка. Лишь через час, когда густой еловый бор надежно скрыл группу от метели, человеческое стало подниматься над животными инстинктами. Начались разговоры и даже смешки. Обсуждали, кто и что сегодня отморозил. В основном, конечно, это были шутливые преувеличения, но Яна-доктор, поглядывая на опухшие лица туристов, предполагала, что сегодня вечером заживляющая мазь будет пользоваться особым спросом. Что до Жени, то она пришла в себя сразу, как только широкий димычев рюкзак спрятал ее от ревущей стихии. Опустив голову от ветра и стыда, она размышляла о том, как, должно быть, пала сегодня в глазах товарищей из-за этого ужасного приступа слабости, и какой приговор ждет ее от Димыча и руководителя. Но ничего такого ей не пришлось услышать. Димыч то ли забыл, то умышленно не стал никому говорить, а остальные и не заметили. На самом деле он помнил об этом ровно столько, сколько было нужно. Поняв, что Женя плоха, он протропил в три раза больше обычного, боясь оставлять ее один на один с ветром. Лишь когда вошли в лес, он отступил в сторону и навалился на палки, отдыхая. Женя сразу рванула вперед — она надеялась реабилитироваться. Но не тут-то было: непослушные ноги еле ползли. «Смена!», — крикнул Володя, почувствовав, что колонна притормаживает. Женя пристыжено отпрыгнула, и на целину вышла Катя. Гусеница снова поползла.
— Пусть мужики пока тропят! Чёт наши дамы скисли, — добавил Володя, проходя мимо Жени.
Тем самым ее вина была размазана среди всех участниц женского пола, и она немного успокоилась.
Теперь группа отставала от графика почти на целый дневной переход. Володя, который утром бесился при одной мысли об этом, теперь, похоже, смирился. Шагая позади Пети, он размышлял вслух о том, как бы им поменять маршрут так, чтобы сохранить при этом максимум технических препятствий (перевалов и вершин, указанных в маршрутной книжке) и все-таки уложиться в заявленную третью категорию сложности.
— Обидно ведь — второй год уже «тройка» срывается. А главное — из-за фигни какой-то! — говорил он, но уже без досады в голосе.
— Так может, мы на Казакевича не пойдем? Пойдем вверх по Белой, перевалим Обманный. А там, если все хорошо, то у нас целый день будет в запасе, и можно сходить на Южно-Каменистый. В сумме то на то и выйдет. — Петя услужливо повторял план, который только что услышал от руководителя.
— Можно попробовать, конечно, — задумчиво отвечал Володя, как будто не сам это придумал. — Южно-Каменистый нам вполне заместо Казакевича зачтут… — Чтобы избавиться от сомнений, ему нужно было услышать подтверждение своей идеи от других, и Петя это хорошо знал.
К вечеру природа успокоилась. Небо расчистилось, на его голубовато-золотистом фоне заблестели первые звезды. Лыжники благодарили судьбу за то, что им больше не холодно и не страшно, а скоро, когда будет шатер, станет еще и тепло. Это отразилось и на отношениях в группе: даже самые суровые души стали мягче. Лесорубы предупредительно выбрали сушину подальше от лагеря, хотя можно было взять и ближе. Шатровой команде не пришлось пугливо оглядываться, ожидая, когда качнется и полетит вниз поваленное дерево. Да если бы и пришлось, девушки не стали бы обижаться. То, что этот чудовищный день наконец-то закончился, уже было счастьем. Они перешучивались, напевали, и работа шла быстрее, чем всегда. Стоило им разложить на снегу шатер, придумывая, как его лучше развернуть — входом к костру или чуть левее — как появился Димыч с длинной палкой-фикусом наперевес.
— Ловите. — Размахнувшись, он метнул ее низом так, что она аккуратно подъехала к краю шатра. — Сухая, как просили.
«Про-си-ли?» — не поверила своим ушам Женя — «Ничего себе!» Действительно, в первый вечер похода она робко попросила, что, мол, нельзя ли срубить для центрального кола сухую, а не живую сосенку. Нехорошо, мол, что мы ради каждой ночевки губим деревце. Но Димыч тогда лишь презрительно усмехнулся, лаконично отрезав «нельзя», а Володя объяснил, что сухой кол плохо держит свод шатра. И вообще, девчо-онки, вам тут эту дурь экологическую надо забыть, добавил он. Тут вам серьезный поход! …И кто бы мог подумать, что Димыч это запомнит?
Хотя костер получился жаркий — дров было полно, и отменно сухих — ужинать снова решили в шатре. Руководитель не возражал. После дневных трудов все чувствовали себя вправе получить дополнительную толику комфорта. Когда Данила разлил по мужским кружкам вторую порцию вечерних двадцати грамм (негласное удвоение дозы тоже шло как награда за страдания), Володя потянулся за гитарой. Девушки радостно захлопали в ладоши, мужчины одобрительно закивали — наступала кульминация блаженства. Слушая пение руководителя в этот вечер, Женя подумала, что у него прекрасный голос, и странно, что она раньше этого не замечала. «Нам сто разлук на долгий срок, следы скитаний на лице, и ждут с тобой нас сто
