- Какую хочешь?
- Вон ту, - и маленькая проказница, показала на самую дальнюю от мальчика грушу. Она одиноко свешивалась с самого конца ветки. Сказать, что груша та была чем-то лучше других, висевших ближе и рядом с мальчиком, будет неправдой, и достать ее с того места, где стоял мальчик, было трудно. Но не успела Айша и глазом моргнуть, как рванулся он вперед и, вытянув руку, успел-таки, в последний момент, на лету сорвать эту самую грушу. И хотя высота была небольшой, он упал, больно ушибив плечо, но целым осталась груша, что держал он в руке, прижатой к груди.
- Вот, возьми, - только и сказал он, протягивая Лейли грушу и лишь затем, начал поглаживать ушибленное плечо. Ничего не сказала Лейли, только хитро засияли ее глазки, когда она с наслаждением впилась своими маленькими зубками в сочную мякоть плода, только сок тек по подбородку. Не укрылось это от глаз Айши.
- Так, как же зовут тебя, герой? - повторила она, смеясь. - Подойди сюда.
- Гудрат.
- Гудрат? Красивое имя. А чей ты сын?
- Эйваза, - просто ответил мальчик, и все похолодело в душе у Айши.
- Какого Эйваза? - спросила она, хотя уже знала ответ.
- У нас в селе только один Эйваз, мой отец.
Побледнела Айша, но затем кровь ударила ей в голову, и огнем запылала ее лицо. Знала, слышала, что женился давно Эйваз, что жена его была не местная, привезли ее из Салахлов, и что живет он со своей семьей в родительском доме. Знала Айша от своей матери Яшмы-ханум и о том, что у Эйваза было двое детей, второй ребенок, дочь, родился после долгого перерыва совсем недавно, еще года нет. Знала, но услышать имя его здесь не ожидала.
За все это время, что прошло после той злополучной ночи, когда Гуламали силой увез ее из родного села, завернутую в бурку, с Эйвазом она виделась только один раз. И было это примерно через год после смерти Садияра. Тогда она приехала навестить приболевшую тетушку, Бадисабу-ханум, жену Гара Башира, совсем забыв, что дом их по-соседству с родительским домом Эйваза.
Вечерело, когда Айша выходила от тетушки, и тут, в воротах, столкнулась с ним. Эйваз тоже пришел по просьбе своей матери справиться о здоровье тетушки Бадисабы. Мгновенье посмотрели они в глаза друг другу и, ничего не сказав, опустили их. Молча посторонился Эйваз, давая ей возможность пройти. Так же, опустив глаза, прошла мимо него Айша. Ни он не повернулся, ни она не оглянулась, чтобы узнать, смотрит ли он ей вслед.
Глава третья
В селе вдова, если она еще достаточно молода, одна долго не остается. Село само, в лице его старейшин, решает дальнейшую судьбу этой женщины. И выходит она с их благословения замуж или за одинокого родственника мужа, или вдовца, не важно, молод он или стар, главное, чтобы он был в состоянии содержать ее и ее детей, если они есть, и стать ей опорой в этой нелегкой жизни. Не должна молодая женщина долго оставаться одна, считали люди, грех это перед Аллахом. И в Сеидли всегда придерживались этого правила. Лишь на судьбе Айши оно не отразилось. Никто в селе не посмел ей сказать об этом, никому в голову даже не пришло подумать, а что дальше будет с Айшой. Были и в Сеидли, да и в других селах вокруг вдовцы, молодые и старые, но ни один из них не посмел послать сватов к вдове Садияр-аги. Да и Айша после смерти мужа как-то сникла вся, жила, как в тумане, вся ее жизнь, казалось, осталась там, вдали, до того дня, когда со скрипом к ней во двор въехала повозка со страшным грузом, и потухли вмиг для нее все краски мира. Скрип этот до сих пор стоял у нее в ушах, и затыкала она их крепко руками своими, когда по ночам часто слышала его снова и снова, и громко в голос рыдала она тогда, словно раненая волчица, потерявшая своих детенышей.
Лейли было уже десять лет, когда Сугра-ханум, подождав, когда Айша закончит свой рассказ о поездке в Вейсали, вдруг внезапно сказала:
- Айша, я давно хотела серьезно поговорить с тобой.
- Да, Ана, слушаю.
- Мне тяжело как матери мужа твоего начинать этот разговор, но это мой долг.
Айша сразу же поняла, о чем будет разговор, и хотела встать, чтоб не дать ей даже возможности начать этот разговор. Сугра-ханум поняла ее намерение и жестом, не терпящим возражения, повелела ей не двигаться и слушать.
- Я старше тебя, и мой долг это сказать тебе. Я много прожила на этом свете, и я тоже вдова. Но я овдовела, когда сын мой был уже взрослым мужчиной, опорой мне и моего очага. Ни одного дня я не знала нужды, не думала о хлебе насущном. Он, Садияр мой, его семья и дети его были мне опорой. А с того дня, как его убили, и я, мне казалось, умерла, ты заставила меня жить. Ты, спасенная им и спасшая его самого. Подарившая ему этот, казалось, навсегда потерянный для него мир. Да, ты, вернувшая мне моего сына, заставила жить и меня. Все последние годы жизни моего сына я видела огонь счастья в его глазах. Смеялись они, глядя на тебя и на Лейли. Сколько раз я, тайком от вас, разжигала над огнем озарлик - траву от сглаза, чтоб миновали вас несчастья, но все же не уберегла вас от беды. Злая судьба сильнее меня оказалась. Ныло сердце мое, предчувствуя беду, а когда она случилась, я успокоилась. Отравить хотела себя в тот день, умереть вместе с Садияром, сыном моим. В ту ночь, что провели мы у его изголовья, помнишь? Если бы ты оставила меня хотя бы на миг одну, все бы кончилось. Но ты всегда была рядом, а когда выходила, оставляла Лейли.
- Я знала это, Ана. Не надо об этом. Не говори.
- А под утро я закрыла глаза, может, вздремнула, не знаю, но... увидала Садияра. Он сидел напротив меня, позади своего тела, что лежало здесь же, на ковре. Я чуть не вскрикнула, но он приподнял руку, как бы предостерегая меня, и показал глазами в твою сторону. Ты, полусонная, сидела у стены, наклонившись над своей дочерью, которая спала, положив голову тебе на колени. Я думала, он боится, что вы проснетесь и испугаетесь. Но только когда ты, уже после, пришла ко мне и попросила разрешить Лейле уехать с твоими родителями в Вейсали, до меня дошло, что хотел мне сказать Садияр, и я по-настоящему испугалась. Он, Садияр мой, боялся тогда за тебя, боялся, что ты что-то можешь с собой сделать. Молчи, я знаю, что это так. Я видела твои глаза, они были мертвы в то время. Ты не жила почти. Отныне я была в ответе за тебя. Потому я и живу по сегодняшний день. И никогда не начала бы этот разговор, если бы не мои годы. Я уже стара для этого мира, я знаю. Давно уже Исрафил-ага, муж мой покойный, зовет меня, а я все не соберусь.
- Не дай бог Ана, сто лет тебе жизни. О чем это ты опять говоришь.
- Не перебивай, меня. Смерть не страшна мне. Я свое отжила. Каждый человек всегда живет в двух жизнях - в прошлом и будущем. Настоящее - лишь дверь в одну из них, какую откроешь, там и живешь. В детстве для нас открыта лишь одна дверь, в будущее, потом, со временем, мы, оглядываясь, видим позади себя другую дверь, в прошлое, где осталось много для нас родного, близкого, там остались наши боль и слезы, но там рядом и наша радость, наша молодость и сила, и если эту дверь хоть раз приоткрыть, то она больше уже никогда не закроется. И будешь ты отныне жить и оглядываться на эту дверь, а потом наступает время, когда прошлое начинает преобладать над будущем. И живет уже человек весь в прошлом, и смерть его становится избавлением для него и в то же самое время, долгожданной встречей с тем, что ему дорого и кто ему дорог. Там он снова молод, полон сил и здоровья. Не болят уже больше раны, и не грустит от разлуки сердце. И солнце согревает его остывшую душу... Но не могу я уйти просто так, оставив тебя одну. И хотя отошла ты душой, оттаяла, все равно боюсь я за тебя. Тяжело в этом мире одной, особенно теперь, когда мир перевернулся. - Замолкла на время Сугра, затем, тяжело вздохнув, посмотрев прямо в глаза Айши, продолжила. - Ты перед сыном моим, перед памятью его чиста. Как мать твоего мужа, я благодарю тебя за то, что не уронила чести моего сына, верна была памяти его.
- Прекрати Ана, я сгораю от стыда. Мы никогда не говорили на эту тему. Оставь все это, прошу.
- Никогда не говорили, это правда, но разве я не женщина. Не слышу я разве, как рыдаешь ты по ночам, уткнувшись в подушку, как ноет твое молодое тело.
- Ана, прекрати. Пожалей меня.
- Это неправильно, Айша. Ты полностью отдала свой долг перед сыном моим, и сейчас ты свободна. Ты должна снова построить свою жизнь. Ты одинокая женщина, значит, ты наполовину человек. Одинокий мужчина тоже сирота. Только вместе мужчина и женщина становятся целым. Опорой они служат друг другу. Я уже стара, ты знаешь, и я боюсь за тебя. Не могу я умереть спокойно, пока ты не устроена. Ты честь моего сына. И я не хочу, чтобы кто-то посмел оскорбить его после моей смерти. Одинокая женщина, соблазн для каждого. Всякий может тебя оскорбить. Рядом с тобой должен быть мужчина, который по шариату будет отвечать за тебя, станет тебе опорой и мужем.
Молчала Айша, сидя, опустив голову, перед своей свекровью. Слезы градом катились из ее глаз. Озноб охватывал все тело ее, когда она представляла себе, что пережила эта женщина, что передумала, через что перешагнула, если решилась на такие слова. И Сугра -ханум не смотрела на Айшу, как в пустоту продолжала она свою речь.
