Николай Гоголь - Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.

С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядят. Господ, в крытых сукном шубах, он увидел так много [Вместо «Господ ~ так много»: Столько панов он друг увидел в крытых сукном шубах] что не знал, кому шапку снимать. «Боже ты мой, сколько панства [чиновничества] тут», подумал кузнец. «Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель, а те, что катаются в таких чудных бричках с стеклами [Вместо „с стеклами“: а. похожих больше на домы б. похожих больше на избы, то] те, когда не городничие, то, верно, комисары, а может еще и больше». Его слова прерваны были вопросом чорта: «Прямо ли к царице ехать?» — «Нет, страшно», подумал кузнец. Тут, где-то, я не знаю, пристали запорожцы, которые проезжали осенью чрез Ярески. Они ехали из Сечи с бумагами к царице; всё бы таки посоветоваться с ними. «Эй, сатана, полезай ко мне в карман да веди к запорожцам!» И чорт в одну минуту похудел [похудел так] и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман, а Вакула не успел оглянуться [очнуться] как очутился перед большим домом, взошел сам не зная как на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеску [Вместо «Эй, сатана ~ блеску»: «Эй, сатана, вези меня к запорожцам!» Конь поскакал из улицы в улицу и остановился перед одним домом. «Что, разве тут они живут, вишь какие хоромы! Куда ж итти» — [«Так прямо в двери и ступай» отвечал чорт]. «Ступай в окно, я и сам не пойму, в которые двери». — «Постой, куда!» сказал кузнец, видя, что конь его не постоит на месте и ухватил его за хвост. «Ступай в карман, нечистое животное». Чорт вдруг стал не больше анбарной крысы и влез в карман. «Теперь куда?» — «По лестнице прямо», пропищал чорт. Кузнец взошел, отворил дверь и увидел запорожцев, сидевших на шелковых диванах, поджавши под себя [ноги] [сапоги] намазанные дегтем сапоги и куривших [люльки] самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.]

«Здравствуйте, панове! помогай бог вам! Вот где увиделись!» сказал кузнец, подошедши близко и отвесивши поклон до земли.

«Что там за человек?» спросил сидевший перед самым кузнецом другого, сидевшего [бывшего] гораздо подалее.

«А вы не познали?» вскричал кузнец. «Это я, Вакула, кузнец. Когда проезжали осенью через Диканьку, то прогостили, дай боже вам всякого здоровья и долголетия, у меня без малого два дни. И новую шину тогда поставил на переднее колесо у вашей кибитки».

«А!» сказал тот же запорожец: «это тот самый кузнец, который малюет важно. Здорово, земляк, садись!»

«Спасибо вам, добрые люди, я и постою: нашему ли брату садиться [Вместо „нашему ли ~ садиться“: куда ж нашему брату сесть] на такое украшение».

«Садись», сказал повелительно запорожец: [Далее начато: а. Што ж, земляк! б. Зачем] «да и расскажи, зачем тебя бог принес сюда».

«А так, захотелось поглядеть, все толкуют Петембург, Петембург — дай погляжу что-то за Петембург».

«Што ж, земляк», сказал, приосанясь, запорожец, и желая показать, что он умеет говорить и по-русски. «Тебе [Тебе, думаю] вразумительно сказать, чудно показалось. Што, балшой город?»

Кузнец и себе [сам] не хотел осрамиться, к тому же он, думаю [как все, думаю] уже заметили [Вместо «к тому же ~ заметили»: он, как уже вид<ели>] ниже, знал и сам грамотный язык. «Габерния знатная» отвечал он: «нечего сказать, домы балшущие, [Далее было: Едешь по улице страх забирает, [чтобы] штобы не обломились на тебя] картины висят сквозь знатные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!» [Далее начато: Такое за<мечание>]

Запорожцы, услышавши кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели о нем заключение, очень для него выгодное.

«Продолжительное ли время», подхватил другой запорожец с довольным видом: «ты пробудешь, земляк, в городе? Тут, брат, не так, как у нас на хуторах, правда, не так? Когда хочешь, мы тебя поведем на новый год. Будет машкерад балшой, а теперь нам не время толковать с тобою. Едем сейчас до царицы. Может уже там в сенях и квартальный стоит за нами».

«До царицы! А будьте ласковы, земляки, возьмите и меня с собою!»

«Тебя?» произнес [подх<ватил>] запорожец с таким видом, с каким говорит отец трехлетнему своему сыну, просящему [а. про<сящему> б. напраши<вающемуся>] чтобы его посадили на настоящую, на большую лошадь. «Что ты будешь там делать? Нет, не можно». При этом на лице его выразилась значительная усмешка. «Мы, брат [братец] будем с царицею толковать о деле».

«Возьмите!» настаивал кузнец. «Проси!» шепнул он тихо черту, ударив кулаком по карману. Не успел он этого сказать, как другой запорожец проговорил: «Возьмем его, в самом деле, братцы».

«Пожалуй возьмем!» произнесли другие.

«Надевай же платье такое, как и мы».

Кузнец схватился [только что успел] натянуть на себя зеленый жупан, как вдруг [Далее начато: воше<дший>] дверь отворилась и вошедший с позументами человек сказал, что пора ехать [Вместо «Кузнец ~ пора ехать»: Будешь хоть на час запорожцем. А славно быть запорожцем? Правда, славно? Кузнец не заставил дожидать себя, надел наверх своих широкие запорожские шаровары, наверх тулупа надел красный жупан и был готов, как вдруг отворились двери, и вошедшие чиновники доложили, что пора ехать.]

Чудно снова показалось кузнецу, когда понесся он в огромной карете, качаясь на ресорах, когда с обеих сторон [Далее было: улицы] мимо его бежали назад четырехэтажные дома, и мостовая, гремя, казалось, сама катилась [Вместо «гремя ~ катилась»: казалось, гремя катилась сама] под ноги лошадям.

«Боже ты мой, какой свет!» думал про себя кузнец: «у нас днем не бывает так светло».

Кареты остановились перед дворцом. Запорожцы вышли, вступили в великолепные сени мимо часовых и начали подыматься на блистательно освещенную лестницу.

«Что за лестница!» шептал про себя кузнец: «жаль ногами топтать. Экие украшения. Вот, говорят, лгут сказки! Кой чорт лгут! Боже ты мой, что за перила! Какая работа! Тут одного железа рублей на пятьдесят пошло!» [Далее начато: Запоро<жцы>]

Уже взобравшись на лестницу, запорожцы прошли первую залу. Робко следовал за ними кузнец, опасаясь на каждом шагу подскользнуться на паркете. Прошли три залы, кузнец всё еще [еще всё] не переставал удивляться. Вступивши в четвертую, он невольно подошел к висевшей на стене картине. Это была пречистая дева с младенцем на руках. «Что за картина! Что за чудная живопись!» рассуждал он. [Далее было: Чем больше гляжу, то в больший обман прихожу] «Вот, кажется, говорит! Кажется, живая! А дитя святое! и ручки прижало, и усмехается, бедное! А краски! Боже ты мой! Какие краски! Тут вохры, я думаю, и на копейку <не пошло> [„не пошло“ в рукописи пропущено. ] всё ярь да бакан. А голубая так и горит! Важная [Чудная] работа! Должно быть, грунт наведен был самым дорогим блейвасом. Сколь однако ж ни удивительно сие [это] малевание, но эта медная ручка», продолжал он, подходя к двери и щупая замок: «еще большего достойна удивления. Эх, какая чистая выделка! Это всё, я думаю, немецкие кузнецы за самые дорогие цены делали…» Может быть, долго еще бы [Вместо «Может быть долго еще бы»: Неизвестно долго ли бы] рассуждал кузнец, если бы лакей с галунами не толкнул его под, руку и не напомнил, чтобы он не отставал от других. Запорожцы прошли еще две залы и остановились. Тут велено им было дожидаться. Минуту спустя вошел генерал величественного росту, [Далее было: твердым шагом] в лице его не заметно было [не было заметно] того раболепства и робости, которые выражались на лицах прочих придворных. Но взглянув на его открытый, мужественный и сияющий [Далее начато: важ<ностью>] благородною важностью вид, всяк чувствовал поневоле какое-то смущение. Особливо, когда он устремлял свои большие [Далее начато: глаза] исполненные приятности глаза. Привычка повелевать видна была у него во всем. Запорожцы все отвесили поклон до самой земли. «Все ли вы здесь?» спросил генерал. [Позднейшую переработку отрывка «Минуту спустя ~ генерал» см. в «Приписке № 3»]

«Та вси батьку!» отвечали запорожцы, кланяясь снова.

«Не позабудете говорить так, как вас учил?»

«Нет [Ни] батько, не позабудем».

«Это царь?» спросил кузнец одного из запорожцев.

«Куда тебе царь, это еще только Потемкин», отвечал тот.

В другой комнате послышались голоса, и кузнец не знал, куда свои глаза деть [уставить] от множества вошедших дам и придворных в шитых золотом кафтанах. Он только видел один блеск и больше ничего. Запорожцы вдруг все попадали на землю и закричали в один голос: «Помилуй, мамо [Мамо, мамо]! Помилуй, мамо!» Кузнец, не видя ничего, растянулся и сам со всем усердием на земле.

«Встаньте!» прозвучал над ними повелительный и вместе приятный [необыкновенно приятный] голос. Некоторые из придворных засуетились и толкали запорожцев.